– Я признаю, что поражена и встревожена этим известием, – сказала Изабелла.

– Я тоже так думаю, мадам, – едко ответил король. – Вот что получается, когда высокий пост дают тем, кто не способен занять его с достоинством и ответственностью.

– Я немедленно напишу ему, – сказала королева. – И выскажу свое неудовольствие, а кроме того, безотлагательно вызову его к нам.

– Наверное, мудро будет вообще отозвать его из Гранады, пока у нас не началась война.

Изабелла подошла к письменному столу и в самых суровых выражениях начала писать Хименесу письмо, высказывая в нем свою глубочайшую тревогу и гнев по поводу того, что архиепископ Толедский настолько забыл о своем долге перед суверенами и о своих обязанностях, что начал действовать вопреки Гранадскому договору и, придя к столь устрашающим результатам, даже не соизволил уведомить об этом своих суверенов.

Фердинанд наблюдал за женой, и кривая улыбочка мелькала на его губах. Разумеется, его волновало состояние дел в Гранаде, но он никак не мог скрыть своей радости. Ему было лестно и радостно оттого, что его предсказания с самого начала сбывались, превращаясь в правду. Все было бы иначе, если б этот высочайший пост пожаловали его дорогому сыну Альфонсо.

* * *

Хименес стоял перед суверенами. Лицо его было бледным, но он вел себя так же надменно, как обычно.

Фердинанд с изумлением заметил, что в лице архиепископа не было ни капли искреннего раскаяния в содеянном. Что же это за человек? Он ничего не боялся! У него могли отнять его должность и имущество, а он будет выказывать свое самодовольство. Его могли бить, пытать, послать на костер – а он все равно будет стоять с надменным видом.

Даже Фердинанд был потрясен, глядя на этого человека. Что касается Изабеллы, с той минуты, как Хименес предстал перед ней, она готова была сочувственно выслушать его и поверить в то, что первый услышанный ею отчет не совсем соответствовал действительности.

– Не понимаю, по какому праву вы так действовали в Гранаде? – проговорила она.

– По праву, данному Господом, – был ответ. Фердинанд раздраженно махнул рукой, но Изабелла вежливо продолжала:

– Монсеньор архиепископ, разве вам не известно, что в Гранадском договоре указано, что мавры могут по-прежнему исповедовать ту веру, которую пожелают?

– Я знал об этом, Ваше Величество, но считаю этот договор дьявольским.

– Разве это вообще вас касается? – насмешливо произнес Фердинанд.

– Меня всегда касается борьба с дьяволом, Ваше Величество, – ответствовал Хименес.

– Если вы пожелали пойти на эти меры, то не разумнее было бы посоветоваться с нами и спросить нашего на то соизволения? – осведомилась Изабелла.

– Это было бы крайне неразумно, – возразил Хименес. – Ваши Величества никогда не дали бы своего разрешения.

– Да это чудовищно! – негодующе воскликнул Фердинанд.

– Подождите, прошу вас, – сказала Изабелла мягко. – Дайте архиепископу рассказать, что он думает о происшедшем.

– Было бы необходимо провести акцию против язычников, – ответил Хименес. – Ваше Величество не увидело в том необходимости. И я сделал это во имя веры.

– И, – кипя от злости, вмешался Фердинанд, – свершив это, вы даже не сочли нужным поставить нас в известность!

– Вы ошибаетесь. Я отправил к вам посланника, причем незамедлительно. Он должен был добраться до вас прежде, чем вы получили бы известие от кого-либо другого. К несчастью, мои враги перехватили его по пути, напоили так, чтобы он не смог добраться до вас… а потом он, не исполнив своего долга, побоялся предстать и перед вами, и передо мной.

Изабелла успокоилась.

– Я знала, что могу доверять вам и вы постоянно будете нас информировать и, конечно же, не ваша в том вина, что посланник не выполнил свой долг.

– Несмотря на это, вы должны объяснить, какие ваши действия вызвали восстание в Гранаде, – напомнил Фердинанд Хименесу.

Хименес повернулся к королю и прочитал ему одну из своих обличительных проповедей, которыми так славился. Он напомнил суверенам о том, как он служит Господу, государству и им самим, поведал об огромных доходах, полученных в Толедо благодаря обращенным в истинную веру. Он также намекнул, что оба суверена виновны в равнодушии к вере – Фердинанд в силу своих желаний увеличить собственное могущество, а Изабелла – из-за своей привязанности к семье. Он затронул их самые уязвимые места. Он заставлял их почувствовать себя виноватыми и делал это медленно, с присущим ему коварством, а затем повернул этот аргумент в свою пользу – и получилось, будто они были обязаны объясняться перед ним, а не он – перед ними.

Фердинанд подумал: «Я всегда считал нужным бороться, чтобы защищать свое, и старался делать это так, чтобы все было как можно лучше. Но только расширяя свои владения, я могу сохранить и обезопасить Арагон».

Изабелла в свою очередь подумала: «Возможно, это и впрямь грех для матери – любить своих детей так, как это делаю я, уклоняясь от своих обязанностей, желая удержать их при себе».

И тут Хименес подошел к самому главному, к чему вел их:

– Истинная правда, – заявил он, – что Гранадский договор существует. Однако мавры в Гранаде восстали против Ваших Величеств. Свершив это деяние, они тем самым нарушили договор, суть которого заключается в том, чтобы обе стороны жили в мире и согласии. Ведь это они восстали против нас. Следовательно, поскольку они нарушили свое слово, мы не должны чувствовать угрызения совести в связи с изменением своего отношения к ним.

Вдобавок ко всему Хименес тонко напомнил суверенам об изгнании евреев. Многое из имущества этих несчастных солидно обогатило государство. От этой мысли глаза Фердинанда загорелись. Ради Изабеллы он заговорил об огромной работе, которую предстоит сделать, чтобы приобщить язычников к христианству.

Затем он громко провозгласил:

– Это они нарушили договор! У вас нет никаких обязательств перед ними. И должно пользоваться любыми методами, чтобы обратить эти бедные заблудшие души в христианскую веру.

Хименес выиграл сражение. Гранадского договора больше не существовало.

Лицо Хименеса приняло почти благожелательное выражение. Он уже разработал план крещения гранадских мавров. И спустя очень короткое время Гранада будет истинно христианской.

СМЕРТЬ МИХАИЛА И ОТЪЕЗД КАТАРИНЫ

Мария и Катарина из окон Алькасара наблюдали, как приезжают и отъезжают те или иные посланцы. Выражения лиц у обеих девочек были пристально-сосредоточенными, и обе думали об одном – о браке.

Катарина могла узнать приехавших из Англии, а в тех случаях, когда она понимала, что эти люди привезли письма от своего короля, ей становилось чуть ли не дурно от волнения и тревоги. Ведь королева сказала, что в каждом послании король Англии выражает все большее и большее нетерпение.

Тогда Катарина подбегала к матери и на несколько секунд крепко прижималась к ней, еле-еле удерживаясь от слез, и хотя королева сердитым и резким голосом корила ее, Катарина замечала, что Изабелла сама с трудом сдерживается, чтобы не разрыдаться.

«Теперь уже недолго», – каждое утро говорила себе Катарина. А в те дни, когда она ничего не слышала об Англии, она в вечерних молитвах благодарила за то Бога.

Мария же очень изменилась. Всякий раз при виде Катарины она волновалась не менее нее.

– Катарина, ты не видела на гонцах неаполитанских ливрей? Если увидишь, скажи мне, – роняла она.

«Неужели ее совершенно не волнует, что придется покинуть родной дом? – удивлялась Катарина. – Но, наверное, Неаполь не кажется ей таким далеким, как Англия».

По Алькасару ходили слухи, что ближайший брак ожидается либо с герцогом Калабрийским, королем Неаполя, либо Катарина выйдет замуж за принца Уэльского.

А Мария действительно радовалась предстоящему браку.

– У всех других мужья, а у меня никого. Знаешь, это несправедливо, – говорила она. – Боюсь, что обо мне вообще забудут.

– А я бы очень обрадовалась, если бы для меня не нашли мужа, – отвечала Катарина.

– Все это потому, что ты слишком молода, и не представляешь для себя другой жизни, кроме как с мамой. Но такое невозможно.

– Боюсь, ты права.

– Когда тебе будет столько же лет, сколько мне, ты почувствуешь себя по-другому, – успокаивала сестру Мария.

– Это произойдет через три года. Интересно, что тогда будет? Через три года… В тысяча пятьсот третьем году. До него еще долго. Смотри-ка! Посланец. Я уверена, он приехал из Фландрии.

– Значит, он привез известие от нашей сестры.

– О! – воскликнула Катарина и сразу успокоилась. Она боялась послания из Англии, а это были новости из Фландрии, которые могли сделать ее мать несчастной.

* * *

Девочек позвали в покои родителей на аудиенцию. Все выглядело очень торжественно и церемониально. Родители стояли рядом друг с другом, и Катарина сразу поняла, что готовится какое-то важное заявление.

В руке королева держала письмо из Фландрии.

«Наверное, это касается Хуаны, – подумала Катарина, – но, видно, волноваться не нужно. Произошло нечто такое, от чего мама выглядит очень счастливой. Что до отца, то он просто ликует».

В покои вошли и государственные чиновники, которые в то время жили в Алькасаре, и когда все собрались, трубач, стоявший подле короля с королевой, протрубил сигнал.

В покоях воцарилась тишина. Затем заговорила Изабелла.

– Друзья мои, – сказала она, – этот день принес нам великое известие. Моя дочь Хуана родила сына.

Вслед за этими словами послышались торжественные звуки фанфар.

Присутствующие громко закричали:

– Долгих лет жизни принцу!

* * *

Наконец Изабелла с Фердинандом остались наедине. Лицо короля светилось от ликования и радости. Глаза Изабеллы сияли счастьем.

– Вот! Я верила, что наша дочь придет в себя.

– Сын! – восклицал Фердинанд. – Какая радость! Первенец – и сын!!!

– Ей пойдет на пользу материнство, – проговорила королева. – Она поймет, что теперь на нее ложится большая ответственность. И это укрепит ее и сделает более уравновешенной.

Но тут ее пронзила мысль о матери, и словно воочию предстали жуткие сцены в замке Аревало, когда мать бредила о правах своих детей. Изабелла вспомнила, как испугалась мать, решив, что ее дети, видимо, будут лишены своих законных прав.

Однако ей нельзя так думать. Хуана оказалась способной рожать. И родила сына. Это было самым радостным из всего.

– Они назвали его Карлом, – тихо произнесла Изабелла.

– Иностранное имя, – нахмурился Фердинанд. – В Испании никогда не было Карлов.

– Если этот ребенок станет императором Австрии, он будет Карлом Пятым, – сказала Изабелла. – Ведь в Австрии уже были Карлы.

– Мне не нравится это имя, – настаивал Фердинанд. – Было бы весьма любезно с их стороны назвать первенца Фердинандом.

– Несомненно, это было бы любезно. Однако, надеюсь, что мы привыкнем и к этому имени.

– Карл Пятый Австрийский, – задумчиво произнес Фердинанд, – Карл Пятый Испанский.

– Он не может быть Карлом Пятым Испанским, пока жив Михаил, – напомнила ему королева.

– Да… пока жив Михаил, – повторил Фердинанд.

Он посмотрел на Изабеллу пустым взглядом, как бывало в первые годы их брака. И Изабелла все поняла: Фердинанд не рассчитывал, что Михаил будет жить, и это беспокоило его до прибытия письма от Хуаны. Теперь король не тревожился. Ибо, если Михаил умрет, то все же есть наследник мужского пола – сын Хуаны, Карл, которого примет народ Арагона.

– Судя по всем сообщениям, – промолвил Фердинанд, – наш внук с таким необычным именем, похоже, здоровый молодой человек.

– Так нам передали.

– Я узнал об этом из нескольких источников, – ответил Фердинанд. – И насколько мне известно, эти источники не лгут.

– Значит, Карл сильный, здоровый и крупный для своего возраста ребенок. Он будет жить.

Губы Изабеллы слегка задрожали. Она подумала о том бледном мальчике в детской во взбудораженной Гранаде, где сейчас мавританское население поставлено перед выбором – или крещение, или изгнание из родных мест.

Михаил такой хороший спокойный ребенок. Правда, немного кашляет, как кашляла перед смертью его мать.

– Фердинанд, – обратилась к мужу Изабелла, – ребенок, которого родила Хуана, в один прекрасный день унаследует все богатства Испании.

Фердинанд не ответил. Но он был согласен с женой. Впервые со времени рождения Михаила Изабелла выразила тревогу.

«Теперь все идет отлично, – размышлял Фердинанд. – Видимо, они лишатся одного наследника, но его место сможет занять другой».

Изабелла опять прочитала мысли мужа. Ей придется согласиться с хладнокровным, практичным здравым смыслом мужа. Нельзя слишком долго горевать о Изабелле. Ведь существует маленький Михаил. А если он последует за своей матерью в могилу, есть еще здоровый маленький Карл Габсбург, которого они смогут провозгласить своим наследником.