Возвышен Марсом, Ты Венерой свергнут. Добытое мечом Под юбкой шлюхи растерял.

Французам все меньше нравилась готовность веселого Анри щедро оплачивать прихоти своей шлюхи из государственной казны. Он стал оплачивать их за счет… Маргариты!

Королева согласна на развод в обмен на достойные отступные и постоянное содержание, чтобы Генрих мог жениться снова и обеспечить продолжение рода Бурбонов. Но то, что начал творить ее супруг, еще не получив развода, повергло Маргариту в ярость. Генрих намеревался жениться, но только на… своей любовнице Габриэль д’Эстре! Сделать королевой вчерашнюю потаскушку и завещать трон ублюдку, рожденному «сладкой потаскушкой»?! Ну уж нет!

Маргарита соглашалась кому угодно уступить место в постели у короля, потому как сама в нем совершенно не нуждалась. Но Анри зашел слишком далеко, он стал тратить на свою любовницу так много, что королевская казна практически опустела. Зато собственной супруге, сидевшей в Юсоне на положении пленницы, содержание высылал крайне нерегулярно и довольно скудно.

Но это оказалось не все. Письмо из Парижа вызвало новый приступ ярости:

— Мерзавец! Отдать мое владение этой потаскухе! Он уже подарил половину своего этой наглой дряни, теперь взялся за мое?! Никакого развода он не получит! Франция еще скажет мне спасибо за такую стойкость. Лучше я буду голодать, чем позволю посадить на трон эту шлюху.

Маргарита бушевала, читая сообщение о том, что Генрих подарил принадлежавшее ей самой аббатство Сен‑Корнель в Компьене своей любовнице за рождение сына, причем даже не посоветовавшись с владелицей. Отдать этой твари все?! И это при том, что ей самой содержание выплачивается крайне нерегулярно, растут долги, приходится заглядывать в глаза ростовщикам…

К ростовщикам приходилось обращаться и самому королю, потому как аппетиты «сладкой потаскушки» росли, а денег в казне давно не было. Затеянная по совету фаворитки война с Испанией грозила обернуться настоящим бедствием. Армии нечем платить, и, не получая жалованья, полки дезертировали один за другим. Срочно были нужны немалые средства, но где их взять, Генрих не знал. Тут уж не до выплат сидящей взаперти жене…

Теперь фаворитка была маркизой Монсо. Народ живо откликнулся новым куплетом:

О дураке свою веду я речь, Который, чтоб Монсо свою сберечь, В безделии от горя и тоски Всю Францию растащит на куски.

Но Генриху было все равно, он словно молодой конь, закусивший удила, несся, не видя куда. Король отдал фаворитке все, что имел, в буквальном смысле, доходило до смешного, сам Генрих ходил в заштопанных кафтанах, не имея денег, чтобы сшить новые! Зато наряды любовницы были роскошными. Не впервые Франция страдала от рук королевских шлюх, но чтоб так…

Сюлли разводил руками:

— Казна пуста, сир.

Пришлось обращаться к французам.

Король объявил о сборе нотаблей Франции в Руане.

Габриэль прибыла туда во всем блеске, влюбленный Генрих рассчитывал поразить собравшихся видом любовницы и роскошью ее окружения, но добился противоположного. Нотабли, конечно, были поражены как блеском фаворитки, так и почестями, ей оказываемыми, поскольку принимали Габриэль д’Эстре в Руане как королеву, но когда король попросил денег, категорически отказались их давать. Зачем, чтобы эти средства пошли на содержание шлюхи?

Генрих не мог поверить собственным ушам и глазам, нотабли отказались увеличить налоги и выделить в казну из своих собственных запасов. Нет, пока они не протестовали, но и не давали согласия.

Фаворитка, слушавшая обращение короля, сидя за плотным занавесом, скрипела зубами. Но что она могла поделать против всей Франции? Можно обобрать короля, можно потратить государственную казну, но противиться воле вот этих людей не мог даже сам Генрих. А они денег не давали. Кое‑кто даже намекнул, что, если таковые нужны, можно бы вернуть Франции то, что отдано жрице Венеры…

Собрание нотаблей закончилось для любовников ничем, пришлось унижаться уже не перед своими согражданами, а перед иностранцами. Генрих протянул руку за помощью к королеве Англии, которая дала взаймы, добавили и голландцы. Испания зажимала Францию в тиски с двух сторон: с юга и с севера со стороны своей части Нидерландов. Именно поэтому та часть голландцев, которых еще не успели прибрать к рукам и сжечь на кострах испанцы, охотно помогла французскому королю, видно рассчитывая на его активные военные действия.

Но англичане и голландцы ошиблись, урок не пошел веселому Анри впрок, вместо того чтобы хоть как‑то выплатить долги и сшить новые кафтаны, он принялся тратить полученные займы на… развлечения любовницы. Франция ахнула, король устраивал для нее балы и маскарады.

— Сир, плохие новости! Генрих недовольно поморщился, они так весело проводили время, расхаживая с веселой компанией по домам Парижа в маскарадных масках, что давало возможность вести себя совсем нескромно. Конечно, короля и его шлюху узнавали легко, а потому противодействия не оказывали, но не все парижане успевали или могли спрятать своих красивых дочерей, жен и сестер, которые становились легкой добычей сопровождавших королевскую парочку мужчин. Впрочем, не отставали от ретивых придворных и дамы, они тоже пользовались возможностью инкогнито испытать прелесть близкого общения с крепкими парижанами… Сколько после этого родилось детей во дворцах и домах простых горожан, никто не подсчитывал…

И вот в такой веселый час принести столь невеселое известие:

— Испанцы взяли Амьен!

Габриэль с тревогой наблюдала, как с лица короля сползает улыбка.

— Что, Анри?

Тот в ответ криво усмехнулся:

— Королем Франции я побыл, пора возвращаться в короли Наварры.

— Что случилось?!

— Испанцы взяли Амьен.

Генрих был веселым королем и слишком любвеобильным, но он не был глуп и прекрасно понимал, что все катится в какую‑то пропасть. Одолженные деньги практически потрачены, брать новые негде, как и отдавать долги, армия обнищала, содержать ее не на что…

Веселье само собой сошло на нет, карнавал закончился.

Генрих метался по своей спальне, пытаясь понять, что делать. Конечно, нужно самому ехать в армию, но являться туда без гроша в кармане нельзя, солдаты спросят жалованье. Также металась и Габриэль. Она, то открывая, то захлопывая веер, расхаживала из угла в угол под недоуменными взглядами своей горничной и сосредоточенно размышляла.

Фаворитка прекрасно понимала, что королю необходимо ехать в армию, дольше развлекаться нельзя. А как же любовница? Именно ее обвинят в военных бедах, в Париже оставаться нельзя. Если не убьют на улице, то попросту отравят. Но не менее опасно и в своем имении, стоит Генриху проиграть войну и отдать испанцам не только Амьен, но и еще что‑нибудь, и он уже не король, придется уступать свое место и действительно отправляться в Наварру.

Это никак не входило в планы хитрой шлюхи, быть любовницей короля нищей маленькой Наварры, к тому же сильно урезанной испанцами, не хотелось совсем. Генрих, конечно, любвеобилен, но он давно перестал удовлетворять Габриэль, приходилось «помогать» ее конюшему Клоду Валлону. Помогал красавец конюший давно; если честно, то Габриэль и сама не ведала, от кого из двоих родила детей. Об этой связи не знал, кажется, только сам король, но в своем влиянии на Генриха Габриэль не сомневалась, не одна королева‑мать Екатерина Медичи пользовалась услугами знаменитых итальянских мастеров алхимии и составления ядов.

Генрих… Генрих… Генрих… Этот старый усатый дурак, похожий на таракана, мог думать, что она млеет от счастья, прижимаясь к нему губами, что страстно мечтает провести ночь в его постели, что сгорает от любовного жара. Но от Генриха рекой текли деньги, он сделал ее сына герцогом, нужно совсем не иметь головы, чтобы отказаться от такой кормушки, даже если она до сих пор (сколько с этим боролась!) пахнет чесноком и потом! Габриэль прекрасная актриса, она талантливо разыгрывала любовь, счастливый король верил.

Только одно не давало покоя фаворитке: она не желала быть просто фавориткой, хотелось стать королевой. Прекрасно понимая, какое встретит противодействие, Габриэль, однако, не теряла надежды. Она уже родила Генриху сына и дочь (не важно, кто посеял это семя, главное, чтобы король верил в свою мужскую силу). Была еще загвоздка в виде королевы Маргариты де Валуа, развод с которой все длился и длился. Габриэль решила, как только распутаются военные дела с испанцами, срочно заняться этим разводом. Сюлли говорил, что Маргарита согласна, так в чем же дело?

Но сейчас не до далекой королевы Маргариты, пусть сидит в своем Юсоне. Габриэль нутром хитрой кошки почувствовала, что сейчас нужны поступки, способные заткнуть рты всем недоброжелателям.

Размышляя, она остановилась у камина, долго смотрела на пламя. Генриху нужно в армию, это несомненно, но чтобы отправиться туда, нужны деньги, причем срочно. Если король туда не отправится, то потеряет все, а вместе с ним потеряет и любовница. Никто не станет защищать ненавистную шлюху в отсутствие ее покровителя.

Значит, единственный выход — дать королю денег. Габриэль щелкнула пальцами, подзывая горничную. Та, выслушав распоряжение, кивнула и быстро удалилась. Немного погодя в комнату бочком вошел неприметный человек, что‑то вполголоса объяснил фаворитке, ответил на ее вопросы и так же тихонько удалился. Теперь Габриэль знала, что может предложить королю около пятидесяти тысяч ливров срочно и кое‑какие свои драгоценности для заклада. Она прекрасно понимала, что лучше потерять мелочь, но получить все, чем пожадничать и потерять даже то, что есть сейчас.

Но это не все, в Париже и впрямь оставаться опасно, значит, надо ехать с королем. Это будет весьма эффектный шаг — фаворитка, которой не жаль для Франции не только денег, но и собственной жизни!

Габриэль потребовала переодеться и отправилась к Генриху.

— Сир, могу я поговорить с вами? Король обернулся на голос любовницы, если честно, то сейчас ему даже не до Габриэль. Но и отказать нельзя, графиня Монсо обидчива, потом не вымолишь прощения. В ответ на кислую улыбку своего возлюбленного Габриэль поцеловала его и вдруг объявила:

— Нужно ехать в армию. Я с вами!

Генрих не успел сказать, что на это просто нет денег, хитрая шлюха все поняла сама, она улыбнулась еще шире:

— Ради такого я собрала все деньги, которые нашлись, и готова предоставить их вам для благих целей!

К этому времени фаворитка была самым богатым человеком Франции, а потому денег нашлось немало. Они не решали всех проблем, но позволяли поддержать видимость участия короля и, главное, его любовницы в общих заботах. Вот это ход! Пусть теперь кто‑то попробует сказать, что графиня Монсо только тянет в свой карман из кармана Франции, когда понадобилось, она отдала все, что имела, на общее благо.

Сюлли покачал головой:

— Сир, это песчинка по сравнению с тем, что нам нужно, графиня могла бы выделить больше…

Но ответом был столь разъяренный взгляд короля, что министр финансов прикусил язык. Зато сама фаворитка затаила против него злобу. Но пока не до разборок с министром, предстояла «военная операция».

Генрих в сопровождении любовницы и доброй половины двора отправился в Амьен. Вернее, получалось, что это он сопровождал карету Габриэль, которая благоразумно постаралась не оставаться в Париже, прекрасно понимая ненависть к себе горожан.

От Парижа до Амьена недалеко, но ехали долго, зато весело. Двадцать тысяч солдат, получив хоть какое‑то денежное содержание, приободрились, к тому же рядом с веселым королем Анри и остальным становилось веселей.

Жил‑был Анри Четвертый,

Веселый был король…

Веселый, только для Франции слишком дорогой, он умудрился легко растранжирить с любовницами то, что так долго и жестоко собирала совсем не веселая королева‑мать Екатерина Медичи. В конце марта испанцы увидели под стенами Амьена весьма занятную картину: двадцать тысяч французских солдат встали вокруг города лагерем, но штурмовать город почему‑то не собирались. Повсюду развевались знамена и вымпелы, обозначающие места расположения отрядов, рядом с палаткой короля была поставлена палатка его любовницы. Но Габриэль д’Эстре намеревалась не только ублажать Генриха по ночам, она принялась давать советы и даже отдавать распоряжения по ведению боевых действий. Это страшно раздражало умудренных боевым опытом капитанов. Королю пришлось попросить любовницу не вмешиваться хоть в это. Губки Габриэль были надуты целых два дня.

Если честно, то ей очень хотелось поскорее закончить этот поход, потому что каждый день стояния у стен крепости стоил денег, пока ее денег. Но быстро не получалось. Испанцы сидели за городскими стенами, французы веселились вокруг… Никто ничего не предпринимал, осажденные не желали терять людей, осаждающие попросту не имели достаточного количества артиллерии, чтобы толком обстрелять Амьен.