– Это не совсем то, что ты себе представляешь. Понимаешь, в какой-то момент она превратилась в идеальную хозяйку! Записалась на кулинарные курсы. Каждый вечер удивляла меня каким-нибудь экзотическим блюдом. Хотя ее стряпня меня, честно говоря, не радовала: то одно подгорит, то другое. Я уже начал забывать, как самому стирать рубашки!

– И это твой сюрприз? – Ксения опустила голову и подковырнула носком туфли мелкий камешек. – Ты решил похвастаться, что твоя жена исправилась, а нам с тобой пора разбежаться?

– Ты только представь, какая чертовская у нее интуиция! Ведь она ударилась в заботу обо мне, как только в моей жизни появилась ты.

– Может, это совпадение? А скажи: ее старательность в быту распространилась и на другие сферы? Ты, помнится, говорил, что у вас с женой давно нет близости. Что ты ее не любишь. Что-нибудь изменилось в этом плане?

Ксения старалась держаться стойко, но слезы уже наворачивались на ее глаза. Единственное светлое окошко в жизни застило туманом горечи. Выходит, Родион, как и все женатые мужчины, водил ее за нос.

Родиона ничуть не смутил вопрос Ксении.

– Ну, ты понимаешь. У мужчин другое отношение к сексу. Мужчина может хотеть и нелюбимую женщину. Это вопрос физиологии. Вот когда женщина отдается двоим, это, я считаю, безнравственно. Значит, она обоих водит за нос. А с моей женой именно так и вышло. И представляешь, она даже рубашки – мои и любовника – закладывала вместе в машину.

– Может, она вас обоих любила?

– Насчет себя сомневаюсь. Знаю одно, я ее обеспечиваю неплохо, а тот… перекати-поле.

– Но ведь разные бывают обстоятельства, – думая о своем, заметила Ксения. – Иногда женщина бывает вынуждена…

– Вот уж не пойму, что ты кинулась ее защищать? Ты ведь не такая. Ты вон какой у меня храбрец – не побоялась остаться одна, с ребенком на руках. Кстати, ты уже получила развод?

– Остались последние формальности.

– Отлично. А я ведь так и не сказал тебе главное: я тоже подал на развод с Ладой.

– Так вдруг?

– Я не все еще рассказал. Вначале я только подозревал неладное. Ну, сохнет чужая рубашка на балконе. Лада отговаривалась: мол, бездомный художник, позаботиться о нем некому. Но когда я застал в собственной постели голубков – свою жену и этого мазилу Толика, – у меня глаза раскрылись. В общем, детей у нас нет, разведут быстро.

– Так, я не поняла, ты на нее рассердился или тебе нужна я?

– Конечно, ты, моя снежинка!

– Почему снежинка?

– Я же тебя впервые в белом халате увидел, тогда еще не знал твоего имени, так для себя обозначил. И потом, ты бываешь такой неприступной, такой холодной.

– Я теперь чаще надеваю вместо белого халатика небесно-голубой. Разве ты не заметил? И все-таки твоя новость удивляет. Ты говорил, что никогда не оставишь Ладу, что она слабая, неприспособленная.

– Да, я считал ее такой, боялся, что она сопьется, наложит на себя руки и бог знает что еще сделает. Но теперь вижу, что я ошибался. Она вполне прагматична. Все эти годы Лада только притворялась юродивой. Оказалось, она может быть и хорошей хозяйкой, и отменной любовницей… для других. А хорошие хозяйки на себя руки не накладывают. Они ищут новых мужей. Ладно, хватит о ней. Ты – моя радость, мой идеал, мое совершенство!

Родион подхватил Ксению под локотки, прижал к себе и закружился вместе с ней так, что ноги Ксении разлетелись над землей ласточкиным хвостом. Потом поставил ее на пологую приступочку валуна, как на пьедестал, и упал перед ней на колени:

– Ксения, любимая, будь моей женой!


Алина с другой стороны валуна сползла с чурбачка и присела на корточки, переместясь чуть в сторону. Она еще теснее прижалась к камню, чтобы остаться незамеченной. Ведь стоило приподнявшейся на выемке Ксении повернуть голову, и она заметила бы Алину. Алина запаниковала: вдруг обнаружится ее присутствие! Потом ощутила в душе болезненное шевеление. Если подводные камни в отношениях подруги и главврача приносили удовлетворение, обнаруженное сейчас возвышенно-романтическое чувство между Ксенией и Родионом вызвало приступ привычной зависти. Опять королева оказалась в выигрыше! Мало того, что пользовалась поддержкой руководителя санатория, так еще и водила за нос такого потрясающего мужчину, как Родион: хорош собой, дорогая иномарка, костюм из лучших бутиков. Алина, как и прочие сотрудники, считала, что он наведывается к Марии. Выходило, что Ксения, эта тихоня, обвела вокруг пальца всех санаторских кумушек и ее в частности.

Алина почувствовала себя лично оскорбленной. Завистница свела ладони чашечками, собирая шар из невидимой субстанции, повертела им, сжимая в плотный сгусток, и прошептала тайное заклятие. Затем, взмахнув рукой, направила черный вихрь через валун, в сторону любовников. Бесплотный шар, наполненный энергией ядовитой зависти, взорвался точно у цели.


Ксения, не успев выпалить в ответ на предложение Родиона радостное «да!», почувствовала сильный толчок в груди, и, схватившись за сердце, выдохнула невнятное «а». Ей вдруг показалось, что гневная речь Родиона против лицемерных женщин адресована именно ей. Это она, Ксения, вела двойную игру. А потому принять предложение Родиона, не объяснившись с ним, представлялось ей теперь абсолютно безнравственным и невозможным. Даже, если она промолчит, вряд ли ей удастся сохранить в тайне свою связь с главврачом. Слишком много людей в курсе ее отношений с начальником. Была Мария, знавшая о нюансах ее жизни. Был Вадик, который узнав о ее намерении вступить в новый брак, мог нагадить бывшей жене. Рассказать самой? Или все же промолчать, а рассказать когда-нибудь позже.

– Почему ты молчишь? Ты не веришь мне? – Родион встал с колен и отряхнул брюки.

– Это все так неожиданно, Родя, – Ксения спрыгнула со своего пьедестала. И вдруг сама бросилась ниц перед Родионом, обхватив его за щиколотки.

– Родя, дорогой, прости меня. Так получилось, что я эти месяцы обманывала тебя, то есть не обманывала, я скрывала, что… Одним словом, у меня есть еще один мужчина.

Родион сильным движением тела выдернул свои длинные ноги из нелепых объятий Ксении, сделал шаг, другой. Расцепив руки, Ксения упала лицом в песок. Но Родион уже не видел этого. Быстрыми шагами он удалялся от места взаимных признаний, в обратную сторону, к санаторию. Ксения поднялась на ноги и, всхлипывая, закричала ему вслед:

– Родио-он, постой! Я люблю-ю тебя! Одного тебя! Выслушай меня!

Но поднявшийся неожиданно ветер относил ее слова от залива в прибрежный лесок, и они не достигали ушей Родиона.

5

Месяц с лишком после кончины супруги Жарковский не прикасался к Ксении. Углубленный в свою печаль, он не замечал и того, что его подруга тоже чем-то расстроена. Ксения была задумчива, говорила тихо и медленно, и буквально через силу заставляла себя сосредоточиться на работе, принимая больных. Но всеобщее внимание Ксения привлекла к себе, когда в санатории случилось ЧП. Умер больной старик, назначенный Ксенией Игоревной на лазерную терапию. С ним прямо во время сеанса случился сердечный приступ. Своими силами врачи справиться не смогли, пришлось вызывать специализированную бригаду. Больного увезли на скорой в областную больницу, там он скончался. Случай, таким образом, получил огласку, была назначена комиссия для расследования инцидента. Но еще до начала ее работы между Ксенией и главврачом состоялся разговор. Происходил он не в его кабинете, а в его личном, жилом номере.

Здесь Ксения была считанные разы, обычно Жарковский сам наведывался к ней ближе к полуночи, когда ребенок спал. Сейчас они находились в представительской части номера-люкс: массивный диван, такой же, как в кабинете, пара современных кресел, низкий, журнальный столик и объемный, в несколько ведер, аквариум с рыбками, подсвеченный изнутри лампой. Ксения напряженно застыла в кресле, плотно скрестив руки и ноги. За спиной ее, в зеленоватой воде, туда и сюда сновали полосатые рыбки, на них сейчас и смотрел Жарковский. Вести серьезный разговор с провинившейся сотрудницей, главврачу было нелегко.

– Не понимаю, Ксения, как ты могла так проколоться. При его диагнозе категорически противопоказана назначенная тобой процедура. Как мне, скажи, теперь тебя выгораживать?

– Не надо меня выгораживать, Виктор. Я готова нести ответственность за свою ошибку.

– Молчать! – вспылил главврач. – Нести ответственность, видите ли. В моем санатории за все отвечаю я! Ты мне лучше скажи, что с тобой происходит? Не больна ли ты случаем? Мне тут сестры сообщили, что, с месяц назад стали замечать какие-то странности в твоем поведении. То мимо проходишь, не здороваясь. То на дню по три раза раскланиваешься. В столовой к еде едва притронешься. У нас же в коллективе все на виду, все как на ладони. Погоди-ка… Неужели? – главврач хлопнул себя по темени и разом переменил тон. – Ты переживаешь от того, что я перестал тебя навещать? Ксюша, милая, потерпи. Ты же понимаешь, что и я выбит из колеи моей личной трагедией. Да и неприлично сейчас, до сорокового дня.

Ксения будто проснулась. О чем он говорит? Впору было рассмеяться: до того нелепым было предположение главного. Потеряв Родиона, она поняла, что не сможет более длить роман со своим покровителем. Она уже справлялась в разных местах, не требуется ли где врач-физиотерапевт. Правда, теперь, после допущенной врачебной ошибки, ее трудоустройство будет осложнено. Но, в конце концов, она была готова совсем уйти из медицины. Ксения посмотрела на постаревшего за дни траура главврача.

– Виктор, ты ошибаешься по поводу моих переживаний. Я, конечно, соболезную тебе, но не более того. Я давно собираюсь тебе сказать, что всякие отношения между нами должны быть закончены. Ты сам говоришь, что здесь все как на ладони. Полагаю, что за глаза сестры и санитарки называют меня… Мне даже неудобно произнести это слово вслух. Но дело даже не в сплетнях. Я не люблю тебя.

Жарковский пропустил мимо ушей последние слова Ксении, подошел поближе к ней, присел сбоку на валик кресла. Затем нежно обнял Ксению и, склонив голову, коснулся губами пахнущих ромашковым шампунем волос. Она, передернув плечами, с заметным раздражением высвободилась из его объятий. Жарковский сделал вид, что не заметил ее неудовольствия.

– Теперь все будет по-другому, Ксюша. Я понимаю, что женщины иначе относятся к свободным отношениям, чем мужчины. Особенно такие ранимые и тонко чувствующие, как ты. Но погоди чуть-чуть. Мы обязательно оформим наш союз. Месяца через два-три, я думаю, уже будет прилично.

– О каком союзе, Виктор, ты говоришь? Рабыни и ее хозяина? Так вот. Я больше не намерена быть твоей безгласной рыбкой, подобно этим, – Ксения махнула рукой в сторону аквариума. – Как только я найду другую работу, я уеду отсюда. Но, если прикажешь, – менее уверенно добавила она, – уеду хоть завтра.

Жарковский положил свою руку на колено Ксении, будто припечатал ее:

– Я полагал, что нам обоим было хорошо. Скажи честно, хоть раз я сказал тебе грубое слово? Или настаивал на близости, когда тебе нездоровилось или болела голова? Я вообще не слишком часто тебе докучал. В моем возрасте, сама понимаешь. Ах, вот в чем дело! Какой же я дурак. Именно в этом все и дело. Тебе было недостаточно наших встреч, ты – молодая женщина, природа требует…

Ксения еще раз подивилась, как заблуждался относительно характера их отношений Жарковский. Или делал вид, что не понимает претензий Ксении. Она решила, что не будет больше молчать, ходить вокруг да около, а выскажет все, что накипело у нее на душе. Ксения встала, прошла несколько шагов в сторону двери, остановилась у косяка, набирала воздуха. Лицо ее побледнело, а чуть выдвинутый подбородок был приподнят так, будто Ксения стремилась отгородиться от своего поработителя. В глазах ее сверкали презрение и ненависть.

– Виктор Эдуардович! Вспомни, дорогой, как ты выгонял на мороз, в январе месяце, женщину с маленьким ребенком на руках! Как воспользовался моим безвыходным положением и принудил к сожительству!

– Боже мой! Ксюша! Это была шутка! Неужели я похож на такого монстра? Ты была вольна – отдаться мне или сохранить независимость.

– Сохранять независимость в продуваемом всеми ветрами бараке? Думаю, ты не случайно выделил нам с Никиткой самую холодную и темную комнату в общежитии, когда в санатории было полно пустующих номеров. Да, я пошла на компромисс со своей совестью, проще говоря, продалась ради того, чтобы мой сынуля жил в приличных условиях и не болел. Но моя душа больше не может терпеть этого насилия. Я в ближайшее время уеду из санатория.

Жарковский был восхищен. В гневе эта женщина нравилась ему еще больше: королева, истинная королева!