– Вот ты и попалась! – сильные мужские руки обхватили Ксению за шею.

Страх холодной волной накрыл женщину. Она узнала голос мужа. В следующий момент на смену страху пришло безразличие: разве она не помышляла о темном омуте? Мысли о сыне, чувства к Родиону, беспокойство о том, что придется менять работу, разом покинули Ксению. Вадик почувствовал, что она не вырывается, ослабил жесткие объятия. Ксения медленно повернулась и равнодушно посмотрела на взволнованного преследователя:

– Что ты хочешь от меня? Опять неймется? Ну, ударь.

Вадик оторопело смотрел на Ксению, такой он ее никогда не видел: бледная, отрешенная от мира, и абсолютно ничего не боящаяся. Занесенная для удара рука безвольно опустилась. Для Вадика были привычны два состояния: злобное возбуждение и покаянная страсть. Но сейчас, под отсутствующим взглядом Ксении, он растерялся и не знал, как себя вести.

– Я не могу тебя ударить, Ксения. Я теперь стал другим. Пойдем к нам домой.

До дома деда оставалось метров двести, до ее собственного – стоящего напротив, на другом берегу Карповки, на Аптекарском острове, столько же.

– Пойдем, – равнодушно отозвалась она.

Вадик не ожидал, что она не будет противиться. Пошли по мосту. Разговаривали на посторонние темы: обсуждали вечер в мединституте, разные яркие судьбы выпускников. Вскоре подошли к серому дому на набережной, где Вадим жил несколько лет, а Ксения – от рождения. Когда входили под высокую арку, Вадик взял Ксению под руку, она не убрала ее, только расслабленно опустила вниз.

Никаких чувств у Ксении не вызвала ее собственная квартира, откуда она так стремительно убежала зимой. Все казалось нереальным и странным. И проемы окон с купленными ею шторами, и старинная люстра под потолком, висевшая здесь всегда, и игрушечный мишка на полу, забытый сыном при отъезде. Все было чужим, будто отрезанным.

– Я пойду на кухню, чай согрею, – все еще пребывая в растерянности от безразличия Ксении, предложил Вадик.

– Пойди.

Когда Вадик вернулся в комнату, Ксения спала на диване. Она скинула туфли, черное вечернее платье оставалось на ней. Вадик нашел плед, и прикрыл ее ноги. Затем ушел в другую комнату, надеясь, что Ксения выспится, отдохнет, и они поговорят утром как следует. Он не имел представления, о чем они должны поговорить, но связывал с разговором определенные надежды.

Утром, за кофе, серьезный разговор, наконец, состоялся. Стараниями Алины дело о разводе супругов находилось в суде. Вадим почти смирился с неизбежностью поражения. Однако, проигрывая, он хотел выторговать как можно больше.

– Ксения, а как насчет квартиры?

– Разменяем. Тебе хватит однушки?

– Нет, я не отдам тебе и квартиру, и сына. Я буду воевать за жилплощадь, реально. Брак распался не по моей вине, – Вадик распалялся все сильнее. – Это ты виновата. Ты сама, королева придуроч…

– Стоп. Больше ни слова. Я не позволю тебе и дальше оскорблять меня, ревнивец несчастный. Или мы говорим по существу, или разговор закончен, – Ксения отодвинула чашку с кофе и встала из-за стола.

Она впервые назвала Вадика ревнивцем, будто выставила ему медицинский диагноз – без эмоций и обид. Вадик мысленно признал ее правоту. С того самого момента, как она когда-то рассказала ему о мальчике с последней парты, называвшем ее «моя королева», он ревновал ее к неизвестному школяру и не только к нему. Ревновал и старался побольнее уколоть жену, принизить ее, стереть в порошок. Эта неодолимая страсть к единоличному обладанию была сильнее всех прочих чувств. Особенно она бушевала в нем сейчас, когда Ксения была невозмутима и бесстрашна. Все же он взял себя в руки и постарался говорить спокойно:

– Да, вот еще. На алименты не рассчитывай. У меня сейчас нет работы.

– Когда я на тебя рассчитывала?

Ксения надела плащ и, прежде чем уйти, еще раз обошла свою квартиру, окинула ее прощальным взглядом. Слезы туманили глаза. Вадим понял, что этот раунд остался за ним. Но суд только предстоял.


В середине лета в санатории были заполнены все места. Пришлось потесниться даже платным кабинетам лечебного корпуса. Но они, проиграв в пространстве, компенсировали удлинением времени приема – платных клиентов принимали круглосуточно. Особенно много среди отдыхающих было тех, кто вовсе не нуждался в лечении. Погреться в жаркие месяцы на ласковом солнышке у освежающих балтийских вод желали многие. Главврач Жарковский получил от комитета по здравоохранению обещанные кредиты на реконструкцию и начал спешно строить личный коттедж на берегу залива – собирался сделать Ксении сюрприз ко дню бракосочетания. По бумагам провел строительство как социально-культурный корпус. Впрочем, маскировка эта была больше для проформы. Вышестоящая администрация уже подписала бумаги на передачу данного санатория в собственность коллектива, а фактически в руки Жарковского.

Ксения работала с полной отдачей, никаких нареканий в ее адрес больше не поступало. Летнее тепло утолило в сердце тоску по Родиону, она стала бодрее. Ежедневно после работы ходила с сыном на пляж, строили вместе с Никиткой замки и корабли из песка, барахтались в целебных зеленых водорослях на мелководье, заплывали, держась за резиновый круг, до буйков. Сын в это лето тоже научился плавать.

Жарковский сдержал свое слово, предоставил ей полную свободу. Он даже съехал из занимаемых им апартаментов и поселился в старой служебной квартире, поближе к строящемуся особняку. Единственным беспокойством для Ксении было то, что главный чуть ли не ежедневно вызывал ее в кабинет, чтобы посоветоваться насчет планировки помещений в новом коттедже. При этом он говорил, что каждая женщина – прирожденный дизайнер, а потому он просит у Ксении совета. Он даже давал ей чертежи комнат, чтобы она на досуге прикинула, где может стоять мебель. В такой малости Ксении было трудно отказать бывшему любовнику. Самое большее, что он теперь себе позволял – положить руку на плечо Ксении. Была у него и еще одна советчица – Мария. Она осаждала его после работы, приходила на строительную площадку и давала рабочим свои распоряжения. Она видела себя владелицей особняка и мягко опутывала своими обольстительными сетями сластолюбивого босса. Но стареющий ловелас не поддавался уловкам воспылавшей к нему новыми чувствами Марии, хотя ему было приятно внимание этой женщины.

…Алина закрыв аптечный киоск, неожиданно покинула санаторий.

Через несколько дней после ее отъезда спешно уехал в город и главврач. Тут Мария огорошила Ксению сообщением: приезжает Родион Стрельцов. Приезжает, чтобы устранить очередные неполадки в аппаратуре.

– Представляешь, два месяца прибор работал без единого сбоя. А теперь, как клиент повалил, так плоттер сломался. А люди ведь хотят не только посмотреть на экране, но и забрать с собой график аномалий.

Мария говорила о технических затруднениях, но сама испытующе смотрела на подругу: хотела понять, насколько ее взволновало известие о приезде Родиона. Ксения почувствовала, что спокойствие, с которым она держалась последнее время, было зыбким. Нет, она не успокоилась, не забыла, и, оказывается, продолжала надеяться на чудо. От радости, нахлынувшей в ее сердце, сообщила Марии, то, что та безуспешно выпытывала от нее.

– Маша, я хочу сказать тебе одну вещь, посоветоваться…

– Ну, – ободряюще улыбнулась Мария.

– Родион признался мне в любви, тогда еще, до разрыва. Я повела себя, как дура. Стала говорить не о том. Мне надо было бы позже рассказать ему о моих отношениях с Жарковским, а я брякнула сразу.

– А он?

Ксения не смогла признаться, что валялась у Родиона в ногах. Подбирая слова, скороговоркой закончила:

– Он решил, что я его, то есть Родиона, не люблю и не захотел больше разговаривать.

– А потом?

– Что потом? Я звонила на мобильный, но он, видя мой номер, не отвечал. Думаю так. С тех пор я его всего один раз видела. Помнишь, тогда в кафе при торговом центре. Маша, ты не могла бы мне помочь.

– Помочь? Как?

– Ну, объяснить Родиону, что я была вынуждена…подчиниться желаниям шефа. И, что сейчас порвала с ним.

– Я попробую.

Мария обещала содействие Ксении, надеясь извлечь пользу для себя. Если ей удастся примирить любовников, путь к Жарковскому будет расчищен окончательно.


Родион смазал винтики-шестеренки, закрыл крышку корпуса плоттера и проверил работу прибора.

– Все о-кей, Мария. Надеюсь, до осени моя помощь не понадобится. Я собираюсь в отпуск. Думаю уехать куда-нибудь подальше.

– А к нам в санаторий не хочешь? Сауна, бильярд, велосипед, или на пляже валяйся. И Ксения будет рада тебя видеть…

– Тебе, Мария лучше знать, кому Ксения рада. Кстати, кто он?

– Он? Ты о ком?

– Не притворяйся, что ничего не знаешь. Кого она предпочла мне?

– Я в самом деле ничего не знаю! Ксения, наверно, пошутила, чтобы вызвать твою ревность. Кто вас, влюбленных дураков, разберет.

– Ты хочешь сказать, что у нее нет другого мужчины?

– Клянусь!

– Неужели Ксения все это придумала? Боже, какой я болван. Мария, ты можешь мне устроить с Ксенией встречу, как бывало прежде? Я перед ней так виноват. Так виноват!

Мария радостно потирала руки – полдела сделано: оба жаждут встречи. Что ж, от самой Ксении зависит, сумеет ли она использовать предоставленный шанс. Но она, Мария, свой постарается не упустить. Она устроит встречу в таком месте, где они будут как на ладони.

– Вот, что Родион. Приходи часикам к шести вечера к старой будке лодочника за пляжем. Ксения будет там.


Родион присел на перевернутую прохудившуюся лодку на границе песчаного пляжа и лесочка. Видно, хозяин уехал из этих мест: лодка прогнила, будка для весел пуста. Ржавая дверь держась на одной петле и была распахнута. Родион на всякий случай заглянул внутрь – ничего достойного внимания. За будкой простирались унылые заросли крапивы. Зато впереди, в отдалении, голубела кромка залива и слышались веселые возгласы купальщиков. Это место облюбовали петербуржцы, приезжающие на взморье на денек. Их машины парковались тут же у кромки пляжа, метрах в пятнадцати от будки.

Ксения появилась неожиданно, со стороны леса, и смутившись, остановилась в двух шагах от Родиона: стройная, в джинсах и белой футболке, с волосами, перехваченными бархатным колечком. Он заметил ее и тоже смутился.

– Присаживайся, – Родион протянул Ксении руку и помог вскарабкаться на лодку.

– Сигареткой угостишь? – все еще смущаясь, попросила она.

Родион достал сигареты и зажигалку. Дал прикурить Ксении. Закурил сам.

Мимо, к стоянке машин, не обращая внимания на влюбленную пару, прошло семейство отдыхающих. Вокруг шла жизнь, простая и обыденная.

Родион, введенный в заблуждение Марией, считал себя полностью неправым перед Ксенией. Ведь Мария поклялась, что у Ксении никого нет. Он не знал, как приступить к извинениям.

– Мне так плохо без тебя, – признался Родион и неуверенно взял Ксению за руку. – Впервые я всецело доверился любимой женщине и был жестоко убит твоей шуткой. Я поверил твоим словам.

– Шуткой?

– Ну да, ты, чтобы вызвать мою ревность, сказала, что у тебя есть другой мужчина.

Ксения догадалась, что тут не обошлось без вмешательства Марии. Она раздумывала, как загладить историю и одновременно быть честной с Родионом. В прошлый раз она убила его своим признанием.

– Ты, ведь любишь меня, Родя?

– Ты еще спрашиваешь!

– И со мной такое приключилось впервые в жизни. Верь не верь, Родион, – ты моя первая любовь!

От этих слов сжал в кулаки руки грузный мужчина, сидящий в своей машине с затененными стеклами. Машина стояла совсем близко к будке лодочника, в ней сидел главврач Жарковский, заранее предупрежденный Марией. Она хотела, чтобы тот самолично убедился в том, что Ксения любит другого человека.

Родион придвинулся к Ксении ближе, обнял ее за плечи, потянулся к ее губам, но перед этим выдавил из себя слова покаяния:

– Ксюша, прости меня за недоверие. За то, что я оскорбил тебя.

Ксения усилием воли сняла руку Родиона с плеч.

– Это ты должен простить меня. Выслушай мою историю. Когда я среди зимы, с ребенком на руках, оказалась в этом санатории…

Жарковский опустил темное стекло в машине, чтобы лучше слышать разговор парочки. Он не боялся, что история его отношений с Ксенией может бросить на него тень. Но в нем впервые поднялась ревность, а как преодолеть ее, он не знал.

Ксения рассказывала Родиону Стрельцову правду, не назвала только имени мужчины. Просто говорила: «этот человек». По лицу ее текли слезы, но она не замечала их. Родион на этот раз сумел встать на место беспомощной, слабой женщины. Он всегда был снисходителен к слабым и беззащитным, всегда был готов поддержать их. И все-таки ему было больно, он невольно поморщился: женщина, вознесенная им на Олимп чистоты, оказалась такой… – просто женщиной. Глаза подыграли ему: на белоснежной футболке Ксении он заметил мышиного цвета пятно. На самом деле это тень сосны легла на грудь женщины. Ксения продолжала рассказ. Она призналась, как страдала после того, как Родион оттолкнул ее, рассказала что после того дня прекратила встречи с «этим человеком». Родион не стал допытываться, «кто он». Только выказал удивление: