Виктория Холт - Королева Шотландии в плену

Когда главные заговорщики были арестованы, Сесил написал Елизавете обо всем, что случилось в Четсуорте.

«Ваше Величество, кажется, королева Скоттов слишком наслаждается свободой в Четсуорте. Советую перевести ее из этого места. Шрусбери мог бы отвезти ее в свой замок в Шеффилд, который, по-моему, является вполне подходящим местом для нее».

Тусклым ноябрьским днем Мария проезжала через горы, направляясь из Четсуорта в Шеффилд. Сквозь туман она разглядела неясные очертания своей новой тюрьмы, которая стояла на холме, возвышавшемся над тем местом, где сливались реки Дон и Шеф; по имени последней назывался ближайший город. Слава этого города была давно известна Марии из-за крупных залежей полезных ископаемых, позволивших его обитателям стать крупнейшими изготовителями острых режущих инструментов, таких, как ножи, копья и наконечники стрел.

Граф решил, что ей следует не сразу ехать в замок, а поселиться пока в помещичьем доме, находившемся примерно в двух милях от него посреди лесопарка. Бесс подчеркнула, что королева сочтет Шеффилд менее комфортабельным, чем Четсуорт, а поскольку приближалась зима, то помещичий дом представлялся более подобающим жилищем, чем замок.

Поэтому Марию привезли в помещичий дом. В тот день, глядя на мокрые деревья и затянутые паутиной кусты, как бы увешанные крошечными хрустальными бисеринками, Мария испытывала леденящие душу дурные предчувствия. Это случалось каждый раз, когда они въезжали в новую тюрьму. Сетон, находившаяся, как всегда, рядом с ней, понимала ее мысли. Их волновало, как долго они проживут там и не станет ли это место их могилой.

Место оказалось весьма очаровательным, с дубовыми и ореховыми аллеями, ведущими с разных сторон к дому, а в помещичьем доме, имевшем внутренний и внешний двор, Марии предоставили анфиладу комнат, вполне подходящую для ее нужд. И все же, войдя в дом, она сказала Сетон:

— Я слышала, что сюда привезли кардинала Волсея после его ареста. Мне кажется, что его дух до сих пор витает здесь. Как я понимаю те чувства, которые он испытывал после падения с такого высокого положения! Но умирать он уехал в Лестер. Интересно, какой станет моя участь?

Сетон попыталась отбросить столь печальные размышления.

— Всегда трудно привыкать к новой обстановке, — сказала она.

Казалось, та зима никогда не кончится. Воздух Шеффилда оказался неподходящим для Марии, а иногда ее ноги пронизывала такая боль, что ей трудно было ходить. Ее ужасно мучила невралгия, и временами ей казалось, что она умирает.

Она говорила, что только присутствие ее подруг не позволяло ей умереть от тоски, и напоминала себе, что из-за любви к ней они страдают по собственной воле. Теперь никому из них не разрешалось выходить из Шеффилда, будь то мужчина или женщина.

Той мрачной зимой до нее дошло печальное известие из Шотландии. Воспитателем ее сына стал Джордж Бьюкенен, один из самых злейших ее врагов, который увлекался распространением злобных пасквилей на нее, а теперь старался заставить маленького Джеймса поверить в них. Это известие настолько подорвало здоровье Марии, что ее друзья переполошились. Порой им казалось, что вот-вот придется вести речь о траурном обряде.

Именно в этот печальный период Сетон однажды объявила королеве, что в поместье прибыл друг, который просит разрешения увидеть ее.

— Кто это? — спросила Мария.

Сетон улыбалась.

— Тот, кого, как я думаю, ваше величество будет рада видеть.

— Тогда скажи мне…

Но Сетон подбежала к дверям и распахнула их.

Мария уставилась на вошедшего мужчину, несколько мгновений не узнавая его, настолько Джордж Дуглас изменился. Затем с криком восторга она крепко обняла его.

— Не могу высказать, как я вам рада! — воскликнула она.

Но Джорджу этого и не надо было объяснять.

Да, Джордж очень изменился с момента своего отъезда. Пребывание во Франции превратило его из порывистого юноши-идеалиста в сдержанного светского человека. Но тем не менее он по-прежнему был готов отдать жизнь за королеву. Она казалась ему недосягаемой богиней. В отличие от нее он никогда не верил в то, что между ними могут возникнуть отношения, отличающиеся от тех, которые были всегда. Во Франции он встретил женщину, в которую, как он полагал, влюбился.

Приезд Джорджа настолько поднял дух Марии, что она стала поправляться. В Шеффилде появились первые признаки весны. Друзья Марии поздравляли друг друга с тем, что она избавилась от своей, как они опасались, смертельной болезни.

Ей хотелось услышать все о романе Джорджа. Она испытывала только радость оттого, что он встретил женщину, которую полюбил, пусть это даже в какой-то мере означало, что свои самые нежные чувства он питал теперь к другой.

Что касается Джорджа, то ему хотелось все рассказать ей. Он попытался описать ей красоту и очарование мадемуазель ла Верьер. Мария слушала, сожалея только о том, что не могла преподнести им пару богатых подарков, и раздумывая, чем она могла бы помочь их счастью.

У Джорджа была проблема.

— Она — дама из высшего общества, и ее родители недовольны нашим союзом из-за моей бедности.

— Мой бедный Джордж! Когда я думаю, как много вы потеряли из-за меня, я готова заплакать. Но мы не должны отчаиваться. Я — узница, но у меня остались друзья. Я тотчас же на- пищу моему послу в Париже, которым является, как вам известно, архиепископ Глазго, и попрошу у него в качестве приданого для мадемуазель ла Верьер двадцать пять тысяч франков. Тогда, я уверена, ее родители придут в такой же восторг от вашего союза, как и их дочь, и как я и вы, мой милый Джордж.

— Боюсь, что причиняю беспокойство вашему величеству. Вы не можете позволить себе такую щедрость.

Мария слегка коснулась его щеки и засмеялась.

— Я не могу не позволить себе сделать такой маленький подарок человеку, которому я стольким обязана. О Джордж, мне бы хотелось дать вам больше, если бы я могла. Неужели вы думаете, что я когда-нибудь забуду Лохлевен, и все.

Джордж был слишком тронут, чтобы произнести что-либо в ответ, и Мария перешла к практическим вопросам.

— Если вам придется вернуться в Шотландию, то вам понадобится паспорт. Я напишу Елизавете и постараюсь добиться его для вас. Если мне это не удастся, вам следует вернуться во Францию и оставаться там до тех пор, пока для вас не станет безопасно вернуться домой.

— Вы так добры, ваше величество, утруждая себя моими делами, — немного погодя произнес Джордж. — С тех пор как я приехал в Шеффилд, я все время думаю, чем могу помочь вам. Я много раз говорил с Вилли, которого раздражает бездеятельность.

Мария засмеялась.

— Ах, уж этот Вилли! Вы нашли его здорово изменившимся?

— Он стал мужчиной.

— Вы слышали о его бедах? Бедный Вилли! Еще один пострадавший из-за меня. После заточения в английской тюрьме он уже никогда не был таким, как прежде.

— Он не мог вечно оставаться ребенком, — ответил Джордж. — Но в одном он совершенно не изменился — это в своей преданности вашему величеству.

— У меня столько добрых друзей, и я им очень признательна. Могу сказать вам, Джордж, что постоянно готовятся планы моего освобождения, но до сих пор ни один из них не удался. Возможно, в этом есть и моя вина, потому что бывали случаи, когда я не хотела бежать. Я должна была думать не только о себе и не могла бы с радостью вырваться на свободу, зная, что наказание за мои действия понесут другие. Но я никогда не перестаю надеяться. И скажу вам по секрету, Джордж: даже в настоящий момент лорд Клод Гамильтон и некоторые мои друзья договариваются с испанским правительством. Когда наступит момент, я спущусь по веревке из окна и присоединюсь к друзьям. Но мне следует подождать, когда у меня наберется достаточно сторонников, чтобы попытка оказалась успешной. Было предпринято так много неудавшихся попыток восстановить меня на троне, в результате которых очень многие пострадали.

У Джорджа загорелись глаза. Теперь, когда он находился рядом с Марией, все его мысли были заняты ею. Это была реальность, мадемуазель ла Верьер уже, казалось, уходила из его памяти, как очаровательное видение. Он жил ради того, чтобы помочь женщине, которая, когда он находился подле нее, управляла всеми его привязанностями.

Теперь у него пропало желание возвращаться во Францию. Он хотел освободить Марию из этой тюрьмы, ускакать верхом рядом с ней в Шотландию, возвести ее на трон и посвятить всю оставшуюся жизнь служению ей.

Он собрался целиком посвятить себя в ближайшее время подготовке ее побега. Он посоветуется с Вилли, который, как никто иной, умен и хитер. Все произойдет так же, как в Лохлевене; а поскольку это удалось им в Лохлевене, то должно получиться и в Шеффилде.

Он заговорил о планах побега, но она покачала головой, так как поняла перемену в его чувствах с тех пор, как они вновь оказались вместе.

— Нет, Джордж, — сказала она, — я больше не хочу, чтобы вы рисковали своим будущим. Меня ничто не порадует больше, чем если я смогу увидеть вашу маленькую французскую невесту.

— Теперь я знаю, — прямо ответил Джордж, — что никогда не буду по-настоящему счастлив, не служа моей королеве.

Видя, насколько он искренен, Мария показала ему письма, полученные ею от лорда Клода Гамильтона из Шотландии и от Лесли из Лондона. Джордж испытывал возбуждение. Когда королева сбежит из помещичьего дома в Шеффилде, он будет рядом с ней.

С приближением Пасхи Джорджа все чаще видели в обществе Вилли. Бесс насторожилась. Она быстро поняла, какие чувства Джордж питал к королеве. «Да, — говорила она себе, — одни женщины добиваются того, чего хотят, своим властным характером, другие — с помощью чарующей женственности». Впервые в жизни она слегка позавидовала Марии, которая безо всяких усилий умудрялась заставить людей служить себе; Бесс сравнивала с теми затратами энергии, которые требовались для этого ей самой. Ну, ничего. Бесс знала, чего хочет. Иногда она сомневалась, понимает ли это Мария.

Из Шотландии пришли дурные известия. Крепость Дамбартона, в течение почти четырех лет находившаяся в руках сторонников Марии, подверглась неожиданному нападению и была захвачена врагами. Лорду Флемингу удалось бежать, но архиепископ Гамильтон был схвачен и повешен как один из убийц Дарнли. Мария и ее друзья лишились значительной крепости. К тому же в замке нашли бумаги, свидетельствовавшие о том, что испанское правительство было готово помочь Марии вернуться на трон — и не только на шотландский.

Эти сведения привели в ярость Елизавету, которая немедленно приказала усилить охрану пленницы.

Когда пришло письмо от королевы, граф Шрусбери тотчас пошел к жене и показал ей его.

— С тех пор как Джордж Дуглас приехал сюда, я внимательно наблюдала за ним, — сказала Бесс — Он старается повторить то, что сделал в Лохлевене.

— Похоже на то, — согласился граф.

— И я узнала, — продолжала Бесс, — что они собираются спустить ее из окна с помощью веревки. Вас не удивляет, Джордж Талбот, что это было бы совсем нетрудно?

— Из дома бежать легче, чем из замка.

— Тогда почему же мы медлим? — воскликнула Бесс. — Я не собираюсь терять свою голову, даже если вы этого хотите. Давайте немедленно перевезем королеву из дома в замок.

Роберто Ридольфи собирался навестить герцога Норфолкского. Он надел плащ, решив, что так станет менее узнаваемым, потому что не хотел, чтобы кто-то проведал об этом визите. В воздухе пахло опасностью, но Ридольфи был человеком, привыкшим жить рискованно, как и все шпионы.

Ярому католику было приятно послужить его святейшеству, и работа банкира в Лондоне предоставляла ему такую возможность. К сожалению, он не мог оставаться вне подозрений, но на это не стоило и рассчитывать. И все государственные деятели вроде Сесила рады были воспользоваться его услугами в качестве банкира, а сама природа этого бизнеса подразумевала его осведомленность в английских делах. У Пия, папы римского, не могло быть более полезного слуги, и с момента приезда в Англию Марии, королевы Скоттов, с ее постоянными жалобами и надеждами, Ридольфи всегда был начеку.

Опасность вплотную приблизилась к нему осенью 1569 года, когда двенадцать тысяч крон прошли через его руки в качестве дара папы мятежникам. В тот раз сэр Фрэнсис Уолсингем послал за ним и посадил его в тюрьму на то время, пока обыскивали его контору и дом, но Ридольфи, будучи опытным шпионом, знал, как заметать следы. Не было обнаружено ничего обличающего, и его отпустили; при этом он заверил Уолсингема, что действовал исключительно в интересах бизнеса. А поскольку Елизавета и Сесил рассматривали Ридольфи как человека, которого можно было использовать в своих интересах, так как он был известен среди европейских политиков, и к тому же нуждались в его услугах в качестве банкира, то ему позволили возобновить свой бизнес.