Потом в Англию прибыла испанская принцесса Катерина Арагонская, элегантная, ученая, утонченная, и Мэри заявила, что хочет быть такой же, как эта леди из древнего рода де Тостамара. Катерина приехала, чтобы стать женой наследника трона, принца Артура Уэльского, и в день их свадьбы состоялись торжества, какие скупой Генрих VII редко когда устраивал. Маленькие Маргарет, Генрих и Мэри получили от них истинное удовольствие. Мэри даже позволили принимать участие в танцах, и придворные улыбались, глядя, как крошку-принцессу вел в круг воспитанник короля, восемнадцатилетний Чарльз Брэндон. Одна Мег сурово поджимала губы. Брэндон был известным повесой, о его амурных похождениях ходило немало толков, и гувернантке не нравилось, что ее подопечной позволяют так много времени проводить с этим вертопрахом. Хотя... Мэри ведь еще сущий ребенок, а Брэндон всегда находился на особом положении в королевской семье. Отец Чарльза был одним из соратников Генриха VII в его борьбе за трон, и в решающей Босуортской битве[2] закрыл короля своим телом. Тогда над умирающим другом Генрих Тюдор поклялся позаботиться о его сыне, и Чарльза Брэндона привезли ко двору, где он рос и воспитывался, как член семьи Тюдоров.

Поэтому никто не был шокирован, что красавчик Брэндон так много времени проводит с младшей принцессой. Одна Мег была недовольна. Она замечала, как ее высочество всегда необыкновенно возбуждена, прямо светится, стоит лишь появиться протеже ее отца. А после свадьбы Артура и Катерины и танцев с Чарльзом, она говорила Гилфорд, едва не заикаясь от волнения:

– Ты видела, Мег? Ты видела?.. А когда я вырасту, Брэндон будет первым, кто влюбится в меня. Ведь и я когда-нибудь стану леди, не хуже, чем Катерина Арагонская! Однако участь Катерины Арагонской оказалась отнюдь не завидной. Артур Уэльский умер через полгода после свадьбы, и как поступить с Катериной никто не знал. Оказалось, что её отец – испанский король Фердинанд Арагонский – не выплатил и половины обещанного приданого, а Генрих Тюдор не желал отдавать её назад, пока его не получит. Поэтому овдовевшую Катерину поселили в Лондоне в Дурхем Хаусе, причем с таким ничтожным содержанием, что ей едва удавалось сводить концы с концами. Принцесса Мэри порой навещала ее, а вернувшись, рассказывала «своей Мег», округлив глаза и забавно выпячивая яркие губы:

– Она вынуждена рассчитать всех своих слуг, у неё на стол подают самые простые блюда, камины почти не топят, а подол платья у неё заштопан до неприличия. Ей даже пришлось заложить свои драгоценности, и она не брезгует теми подношениями, какие посылает к её столу герцог Бэкингемский.

Ко двору Катерину не приглашали несколько лет. Лишь когда состоялась заочная помолвка ее племянника, малолетнего Карла Австрийского с Мэри Тюдор, вдовствующую принцессу удосужились позвать. Она прибыла в новом платье, но придворные перешучивались за её спиной, рассказывая друг другу, что принцессе Катерине для обновления гардероба пришлось распродать все свое фамильное серебро. Мэри возмущали эти слухи, ибо она благосклонно относилась к молодой вдове брата, сидела у её ног на маленькой скамеечке, держа руку Катерины в своих ладонях, словно оберегая ее. Ей явно нравилась эта воспитанная немногословная испанка, такая миленькая и с грустными глазами. Но при дворе заметили, что не только Мэри уделяет внимание принцессе. Её брат Генрих, ставший после смерти старшего брата наследником трона, тоже не сводил с Катерины своих эмалево-голубых, выразительных глаз. Ему было четырнадцать лет, он уже стал заглядываться на леди, а при дворе так и роились слухи, что двадцатилетняя Катерина, находящаяся в расцвете красоты, может стать его женой.

Происходило это под Рождество 1508 года. В Англию прибыл посол от Габсбургов с дарами для невесты, среди которых была и бесценная бриллиантовая лилия, гордость испанских сокровищ. Мэри тогда было одиннадцать лет. Ее старшая сестра Маргарет к этому времени уже стала Шотландской королевой, на рынок невест Англия могла выставить лишь Мэри, а интересы королевства требовали союза с Австрией и Испанией. Поэтому и состоялось это обручение одиннадцатилетней принцессы и восьмилетнего эрцгерцога Австрийского, наследного принца испанских владений.

Для себя Мэри из всего этого вынесла лишь одно – отныне ее должны именовать принцессой Кастильской, а для обитания ей положена собственная резиденция – Ванстедский дворец.

– Вот видишь, Мег, кем я стала! – важно заявляла она гувернантке.

И добавляла взволнованно:

– Как думаешь, Чарльз Брэндон теперь обязательно полюбит меня? Ведь он самый красивый парень при дворе, и я просто обожаю его!

Маленькая вертихвостка! Леди Гилфорд не преминула отвесить принцессе Кастильской за это пощечину, а потом гонялась за Мэри с розгой, когда та в ответ укусила ее.

Потом они помирились. Но девочка так и не прекратила общаться с красавцем Брэндоном. Леди Гилфорд вынуждена была это терпеть, ибо даже король не видел ничего дурного в том, что Чарльз то и дело навещает принцессу при её Ванстедском дворе. И леди Гилфорд лишь сурово поджимала губы, когда Брэндон поднимал и кружил Мэри, щекотал её, шутливо боролся, или о чем-то секретничал с ней, запершись в отдельном покое.

Но вскоре Брэндон впал в немилость после своего тайного брака с фрейлиной Анной Браун. Брак был совершен без дозволения короля, и супругов изгнали, более того, объявили их союз недействительным, раз он совершен без монаршего одобрения. А бедняжка Анна Браун была уже беременна...

Леди Гилфорд наблюдала в эти дни за Мэри и поразилась, как не по-детски тяжело перенесла Мэри известие о женитьбе Чарльза.

– А что же ты хотела, девочка моя, – утешала Гилфорд плачущую принцессу. – У тебя жених за морем. А Брэндону, как-никак, уже двадцать три года. Должен же он был рано или поздно жениться.

– Но он ведь не просто женился, – всхлипывала Мэри. – Он любил ее. И любит столь сильно, что даже не побоялся подвергнуться опале.

Действительно, при дворе тогда многие осуждали Брэндона, ответившего воспитавшему его королю таким непослушанием. Придворные успокоились, лишь когда Чарльз пал в ноги Генриху VII, вымолил прощение, пообещав никогда не видеться с Анной Браун. Но все же ходили слухи, что Брэндон нет-нет да навестит брошенную по монаршему повелению женщину. Принцесса же об этом не ведала. Она была счастлива, что Брэндон вновь навещает и веселит ее, и как же шумно становилось в королевских покоях, когда они сходились вместе – наследник престола Генрих, его сестра-подросток и обаятельный Брэндон!

Годы шли. Умерла королева-мать. Скончался и Генрих VII, родоначальник династии Тюдоров на троне Англии. Королем стал его сын – златокудрый семнадцатилетний Генрих VIII. Он тут же возвысил всех, кто оказался в опале при его отце, и Чарльза Брэндона в том числе. Катерину Арагонскую также. Молодой юноша-король давно имел интерес к рыжеволосой, сероглазой испанке и обвенчался с нею при первой же возможности. Потом последовала пышнейшая коронация: Генрих стал королем Генрихом VIII, а Катерина Арагонская – его королевой.

Началась новая эра, время торжеств, балов и веселья. Огромная казна, оставшаяся после прижимистого Генриха VII, дала юноше-королю возможность ослепить мир невиданным ещё блеском придворной жизни. Теперь не побывать при дворе считалось зазорным, а Генрих словно стремился показать миру, что подобного царствования Англия ещё не знала. Увеселения чередовались со зрелищами, охотами... и казнями. Ибо Генрих поспешил послать на плаху двух ближайших советников своего отца, о заступничестве за которых просил сына умирающий король. Но Генрих быстро забыл об этом, как забыл и настойчивые просьбы родителя не жениться на вдове собственного брата, ибо ещё ранее старый король разочаровался в союзе с Испанией. Но Генриху нравилась Катерина, и теперь, когда над ним не тяготела власть отца, он намерен был поступать лишь так, как ему угодно.

При дворе веселились. На турнирах королева Катерина и принцесса Мэри с разукрашенной трибуны рукоплескали победам короля Генриха, когда он сражался с Чарльзом Брэндоном, Эдвардом Говардом, сыном леди Гилфорд Генри и другими блестящими молодыми людьми, неизменно выходя победителем. А фейерверки, а охоты, а катания под музыку по Темзе в ночи полнолуния! Принцесса Мэри была счастлива в водовороте придворных празднеств и твердила, что, когда станет королевой Кастильской, непременно заведет при своем дворе подобные развлечения.

Но опять же, стоило Чарльзу Брэндону свистнуть под окошком, и принцесса бежала к нему, как собачонка. Гилфорд сердилась, её мучили предчувствия. Но что она могла? Король баловал младшую сестру до невозможности, королева всячески ей потакала, и никто не задумывался, почему почти член королевской семьи Чарльз Брэндон так много внимания уделяет младшей принцессе. По крайней мере, не считали это чем-то, достойным внимания. И хотя брак Чарльза с Анной Браун был уже аннулирован, при дворе знали, что не за горами его женитьба на немолодой, но невероятно богатой вдове леди Маргарет Мортимер. Что же касается Мэри, то ей позволялось и прощалось все, она была такой хорошенькой, очаровательной, веселой... Даже чопорная королева Катерина смотрела сквозь пальцы на её ребяческие выходки. Это-то попустительство королевы и привело к трагедии.

Была зима. Мэри ещё затемно велела залить парковые дорожки водой, и забавлялась утром, завлекая на скользкие дорожки придворных, хохотала, видя, как они падают, как поднимаются, потирая ушибленные места. Леди Гилфорд никак не могла её угомонить и, хотя уже было время идти на занятия, Мэри всячески увертывалась от неё, убегала, а потом опять издали звала кого-то к опасному месту, показывая из мехового отворота «своей Мег» маленький кулачок. В конце концов, леди Гилфорд не выдержала и, сказав Мэри, что та у нее еще поплатится, удалилась в сторону серых стен Гринвичского дворца.

Ах, если бы она тогда не ушла...

Буквально через полчаса в покои влетела Мэри, бледная как полотно.

– Я очень плохо себя чувствую! – заявила она на ходу, скидывая плащ, башмаки и забираясь под одеяло. – У меня болит живот. И дерет горло. И темнеет в глазах. Вели меня не беспокоить!

Леди Гилфорд сразу поняла, что что-то случилось. И, расспросив перепуганных фрейлин, сама испугалась не на шутку.

Оказывается, Мэри увидела идущую после полуденной мессы королеву Катерину в сопровождении её дам и камеристок. По случаю мороза все они были закутаны в тяжелые меховые плащи и двигались так осторожно и медленно, что Мэри решила подшутить над ними.

– Кэт! – закричала принцесса, фамильярно зовя королеву, – Кэт, моя милая Кэт, иди сюда, я тебе что-то покажу.

Ее подружка, фрейлина леди Попинкорт, попыталась было остановить Мэри, испугавшись её дерзости, но Мэри лишь толкнула её в снег и ещё громче позвала Катерину.

Дамы приближались очень осторожно, окружив и поддерживая королеву, и Мэри уже было решила, что они заметили подвох, когда Катерина вдруг поскользнулась и стала падать. Она попыталась удержаться, схватившись за свою камеристку, испанку де Салиас, но та задела ещё кого-то, сбив с ног, и этим окончательно толкнула на скользкий спуск королеву.

Как они падали, как катились по мерзлой земле! Под горкой образовалась настоящая куча-мала из вопящих, запутавшихся в шубах и брыкающихся в юбках придворных дам. Королева оказалась в самом низу, лежала тихая и бледная, без кровинки в лице.

А Мэри хохотала как сумасшедшая. Лишь когда к ней подскочила испанка де Салиас и с размаху отпустила пощечину, она опешила.

– Аура! Идиотка! Карамба! – путая английские и испанские слова, кричала де Салиас в лицо растерявшейся принцессе. – Королева беременна! Если с ней что-то... Карамба! Да я сама сожгу тебя!

Она бросилась помогать дамам поднять странно притихшую Катерину. Теперь Мэри испугалась, сжалась, втянув голову в плечи. А королева вдруг болезненно застонала, потом заплакала и стала читать молитву. И Мэри, поняв, что наделала, со всех ног кинулась прочь, решив прибегнуть к своему излюбленному методу – к симуляции, надеясь, что, если скажется больной, её накажут не слишком строго.

Но леди Гилфорд понимала, что после выходки Мэри мало что могло спасти, хотя из-за страха принцесса действительно выглядела больной, даже покрылась нервной сыпью.

Вскоре они узнали, что самое худое случилось: королева выкинула. Потерять первенца, наследника престола, продолжателя династии... Да ещё и неизвестно, будут ли после первого срыва у Катерины дети. А это уже политика. К тому же и искреннюю любовь короля к супруге нельзя сбрасывать со счетов.

Гринвич притих. Придворные разбились на группы. Как-то незаметно из апартаментов принцессы исчезло всё окружение. В холодном темном покое с Мэри остались лишь леди Гилфорд да притихшая резвушка Джейн Попинкорт. Но когда уже вечером в переходах послышалась тяжелая поступь короля, Джейн не выдержала, шмыгнула куда-то, как мышка. Только Гилфорд осталась стоять подле ложа принцессы, слышала, как та всхлипывает и шепчет молитвы, накрывшись с головой одеялом.