Она была умница, Нэнси Керью, и к тому же его преданный друг.

Вулси, который был просто его сторонником, тоже говорил Брэндону:

– Мне нравятся смелые люди, но когда смелость переходит в безрассудство – это граничит с глупостью.

«Пропади они все пропадом! – злился Брэндон. – Я ничего не могу с собой поделать. Я люблю ее. Но порой, мне кажется, что начинаю едва ли не ненавидеть».

Это адская смесь, которую он чувствовал каждый день, отравляла его и доводила едва ли не до нервного срыва; он срывался, отвечая на колкие замечания Бэкингема, и едва не стонал, когда Норфолк донимал его разговорами, что он обирает его внучку и теперь должен жениться на ней. Да, он всем был должен... Должен веселить короля, должен поддерживать Вулси, должен обсуждать пункты договора с Лонгвилем. И только Мэри, которая одиноко вела борьбу за их любовь, он ничего не был должен.

И вот Генрих велит им ехать в Ричмонд и клянется всеми святыми, что изыщет самые безжалостные средства, чтобы сломить, заставить, даже уничтожить свою сестру! И Брэндон решился.

– Государь, переезд двора – дело долгое. Не позволите ли мне отбыть в Ричмонд прямо сейчас? Я желал бы попробовать повлиять на вашу сестру, и даже уверен, что у меня это получится.

Генрих удивленно вскинул рыжие брови, но потом лишь пожал плечами.

– Ты всегда был хитрым плутом, Чарльз. Что ж, рискни. Мэри с детства благоговела перед тобой, может, тебе и удастся уломать её.

Брэндон слышал смешки и перешептывание за спиной, но ему уже было все равно. Двор прибудет в Ричмонд только завтра, следовательно, у него есть время, чтобы увидеться с Мэри и переговорить с ней в стороне без посторонних.

Брэндон спешил, поэтому предпочел ехать в Ричмонд посуху, а не плыть Темзой. Как королевский конюший, он имел право взять любую лошадь, и он остановил свой выбор на соловом, невзрачном на вид коньке, который, однако, слыл самым быстрым, и не раз побеждал в скачках. Не желая привлекать к своему отъезду внимания, он отказался от свиты, сам взнуздав и оседлав солового. Чарльз понимал, как опасно ему приближаться к Мэри, но у него было, что ей сказать. И он не мог позволить, чтобы её и дальше мучили.

Когда Брэндон предстал перед королевой, доложив, что прибыл по повелению Генриха, она лишь странно поглядела на него. Катерина давно поняла, что только из-за этого человека её золовка так борется против неизбежного. И сейчас королева имела все причины не допустить его к Мэри, более того, у неё был шанс, памятуя, что Брэндон всегда был в партии её политических недругов, попросту предать его. Но королева была добрая женщина, и, как и все женщины, не могла не поддаться обаянию Чарльза Брэндона. К тому же он привез ей благую весть – завтра прибывает её Генрих. Уже одно это привело королеву в радостное настроение, и она больше думала о предстоящей встрече с супругом, нежели о том, чтобы помешать встрече (она не сомневалась) влюбленных.

Единственное, что она сказала:

– Уж не думаете ли вы, сэр, предстать перед её высочеством в таком виде, как явились ко мне?

После долгой дороги, проделанной вскачь, да ещё и по столь непривычной для конца июня жаре, Брэндон был весь в пыли, пот струйками стекал по его мокрому лицу, а складки одежды пропитались конским потом. Конечно, ему следовало привести себя в надлежащий вид. Но он спешил, поэтому просто обмылся, надел свежее белье и одежду, не захотел тратить время на сушку и завивку волос, просто зачесал их назад. Но пока он шел по длинным коридорам, где по случаю хорошей погоды были распахнуты все окна, сквозняки распушили и слегка растрепали его волосы, вернув им вместо модной завивки их природную непокорную волнистость, и когда он вошел в приемную покоев принцессы, у него был почти мальчишеский, легкомысленный вид.

Придворные дамы и фрейлины принцессы уже знали, что Чарльз Брэндон прибыл, чтобы встретиться с их госпожой, и вовсю шептались по этому поводу. Будучи ближайшим окружением принцессы, они были в курсе отношения Мэри к Брэндону, и теперь обсуждали, к чему приведет эта встреча. Когда появился Чарльз, девицы так и подскочили, словно собираясь загородить ему дорогу к леди Мэри.

Брэндон, растрепанный, в светлом распашном камзоле поверх рубахи с округлой горловиной, открывавшей его сильную мужественную шею, выглядел даже более привлекательным, чем в роскошных парчовых одеяниях придворного с золотой цепью маршала двора. И у него были такие красивые голубые глаза! А когда он с поклоном улыбнулся им, то многие помимо воли начали улыбаться ему в ответ.

– Просто настоящий цветник, – послал он всем сразу воздушный поцелуй. – Ну, кто из вас, мои милые, доложит её высочеству, что Чарльз Брэндон, виконт Лизл, ожидает встречи с ней по поручению короля?

Вообще-то, после такого вступления они не имели права ему отказать, но после того, как Мэри доложили – ах, она уже знала и ждала его! – о приходе Чарльза Брэндона, после того, как он вошел, несколько дам, во главе с неприступной Люсиндой Моубрей, остались в её покоях, застыв подле принцессы, как неприступная стража.

В комнате, несмотря на полуденное время, царил полумрак. Большие окна были распахнуты из-за жары, но их затемнили длинными портьерами, которые под порывами ветра колыхались и топорщились подобно парусам. Мэри велела специально затемнить покой, так как, несмотря на обильно припудренное лицо, опасалась, что Чарльз заметит на её скуле след после сходившего синяка. Сейчас принцесса восседала в кресле с высокой спинкой, наподобие трона. В этот жаркий день на ней было легкое белое платье, без всяких украшений, не считая кружевной рюши по вырезу прямоугольного декольте, а широкие рукава были присборены пышными буфами от предплечья до манжет и перехвачены розовыми ленточками, такой же лентой были схвачены сзади её волосы. И хотя Мэри старалась придать себе царственный и неприступный вид, она выглядела совсем юной, трогательной. Чарльз заметил, как нервно сжимали ее пальцы подлокотники кресла.

– Мы рады вас видеть, сэр Чарльз, – величественно кивнула она на поклон Брэндона. – Нам сообщили, что вы прибыли по поручению нашего августейшего брата и желаем узнать, что же велел передать его величество. Брэндон отвечал чуть насмешливо, в своей извечной манере скрывать за шуткой серьезные вещи. А говорил он действительно почти неслыханное: он должен остаться с юной принцессой наедине – это приказ короля, – никто не должен знать, о чем они говорят, и никто не имеет права их прерывать. Поэтому у него просьба к её высочеству: отпустить своих дам и уделить ему столько внимания, сколько потребуется.

По сути, это было грубейшим нарушением этикета – той основы, чем пронизана и на чем держится придворная жизнь. Неудивительно, что дамы сразу выказали своё возмущение и расшумелись, но Мэри жестом остановила их. Если король, её брат, так велел, а королева не протестовала, им следует подчиниться.

У неё гулко билось сердце, когда её женщины одна за другой выходили из покоев с видом оскорбленной добродетели. Мэри даже ахнула, когда Брэндон вдруг совершил неслыханную вещь – закрыл за ними дверь, задвинув засов. Теперь они были совсем одни.

– Пречистая Дева!.. Чарльз, что ты делаешь, Чарльз?

Он не отвечал, глядя на неё каким-то особенным блестящим взором. Никакой ироничной безмятежности в глазах; его взгляд был более чем выразителен – он горел.

Мэри, прижав ладонь к горлу, медленно встала. Они молча смотрели друг на друга. Шелестели тяжелые шелковые портьеры, свет и тень чередовались, все казалось нереальным, и они словно плыли в каком-то воздушном замке.

– Чарльз... – прошептала принцесса.

Он вдруг стремительно подошел к ней и, прежде чем она успела опомниться, обнял и поцеловал. Он почти поднял ее, держа на весу, и целовал, целовал, целовал... пока она не прекратила слабые попытки вырваться и сама, восхищенная, ослабевшая и возбужденная до дрожи, не обняла его.

Мир кружился и плыл, и Мэри лишь беспомощно ахнула, когда Брэндон вдруг легко подхватив её под колени, понес к кровати. Она видела прямо перед собой его до странности серьезные глаза, его напряженное лицо. Она доверяла ему полностью, но ей было так страшно.

– Чарльз, что ты хочешь?... – слабо прошептала она когда он, уложив её на кровать, склонился над ней.

– Тебя, – шепнул он, и она не успела ничего сказать ничего возразить, когда он вновь припал к её устам.

Теперь он целовал её не столь лихорадочно, как то что, когда почти набросился на неё. Он целовал ее так как тогда, в Хогли – нежно и в то же время с такой страстью, что она забыла обо всем. Слабо скрипнула кровать, когда он лег рядом, и Мэри даже сквозь оглушающий стук сердца вдруг ощутила страх.

– Милый, это ужасно! Сюда могут войти... Могут понять... Это же смерть!

Она даже попыталась вырваться, но он удержал ее. Теперь он целовал её шею, плечи, и Мэри не знала, то ли отдаться тому огню и истоме, которые все сильнее охватывали ее... то ли опомниться, начать сопротивляться и этим спасти их обоих. Но, не имея на это сил, продолжала обнимать его, запускать пальцы в длинные, чуть влажные волосы, гладить сильную, напряженную спину Брэндона, жалея, что одежда не позволяет касаться его кожи.

Он поглядел на нее, и она вздрогнула, когда он стал расстегивать кнопки ее корсажа. Не сводя взгляда с её нежного, покорного лица, он спустил платье с плеч, отогнув край выреза. Она попыталась поймать его руку, но замерла, когда его ладонь накрыла её грудь, коснулась напрягшегося соска. Его прикосновения были осторожными и умелыми... ласкающими. Мэри вдруг стало жарко, содрогаясь, она почувствовала, как горячая волна разлилась где-то в глубине её тела, делая его слабым... и в то же время в ней словно крутилась какая-то бешеная комета, она дрожала, как в лихорадке.

– Я так хочу тебя, Мэри, – прошептал он у самых её губ. – Я с ума схожу, как хочу... а ты, чудесная моя? Хочешь ли ты меня?

Хочу – чисто мужское слово. Где-то в подсознании Мэри мелькнуло, что это постыдно, она не может его хотеть... не должна. Она даже попыталась взять себя в руки, вырваться, но он не отпускал ее. Как сквозь туман, Мэри видела, как его голова склонилась к её груди, и она задрожала, чувствуя, что ею полностью овладевает дикое, чувственное, сводящее с ума, желание... чтобы он делал с ней что угодно, чтобы целовал, чтобы накрыл собой. Она задыхалась, ловила ртом воздух и, непроизвольно выгнувшись, застонала, обнимая его, и едва не заплакала, когда он чуть отстранился, не хотела отпускать, тянула к себе.

– Ты хочешь этого, Мэри? Ты хочешь...

Она вся горела неведомым ей доселе желанием.

– Да, я хочу тебя! – сказала она наконец каким-то незнакомым низким и хриплым голосом, от которого он вздрогнул.

А потом разнял обнимавшие его руки, просто глядел на неё невероятными глазами, но не порывался больше возобновить эту чудесную игру.

– Тогда так и должно быть... Но не сейчас.

Она едва не всхлипывала: растрепанная, в растерзанной одежде, дрожащая...

Брэндон закрыл глаза и застонал. Потом, резко отвернувшись, сел на кровати.

– Давайте приведем себя в порядок, миледи.

Он встал, но она вдруг кинулась за ним, резко повернула к себе.

– Что ты делаешь? Что позволяешь себе?!

Она шептала это злым, срывающимся голосом, а потом, вдруг вспыхнув, отвернулась, лихорадочно приводя в порядок одежду.

Он мягко коснулся её плеча, но она сбросила его руку.

– Ты играешь мной! Ты мучаешь меня, ты...

– Нет, Мэри. Я мучаю лишь себя. Пойми... в любви есть многое, чего ты ещё не изведала. Я же твердо знаю, чего хочу. Но не могу. Пока. А хочу я любить тебя, Мэри, душой и телом, хочу чувствовать тебя своей, хочу касаться кожей твоей кожи... Ты мне нужна, Мэри...

Она недоуменно смотрела на него. Растрепанная, соблазнительная, в сползшем с плеч платье, которое почти машинально пыталась натянуть.

– Я ничего не понимаю, Чарльз.

Брэндон молчал, боясь, что совсем потеряет разум от её близости, что забудется настолько, что... что не сможет сказать, сделать то, зачем приехал.

Принцесса, не дождавшись ответа, отошла и, опустившись перед зеркалом, стала расчесывать волосы. Все ещё нервничая, сдерживала себя и кусала губы, чтобы не всхлипывать. Чарльз стоял за ней, и вдруг увидел след от синяка у неё на щеке. Он весь ещё дрожал, но, глядя на этот след от руки короля на ней, ощутил почти что боль.

– Выслушай меня, моя чудесная. Да, Мэри, ты победила, я болен тобой... и хочу тебя до самозабвения. И теперь я знаю, что и ты хочешь меня. Но ты должна уступить, должна стать женой Людовика, иначе нам никогда не быть вместе, а тебя просто замучают.

Она перестала расчесываться, изумленно глядя на его отражение у себя за спиной. Чарльз склонился к ней и поцеловал в плечо.

– Чудесная моя, в жизни нельзя иметь все сразу. Ты умная девушка и поймешь, что я хочу тебе сказать. Мы никогда не сможем любить друг друга так, чтобы это не было тайной. Но если ты станешь женой Луи, то получишь и корону Франции, и любовь брата, и меня. Я ведь сам составлял списки членов твоей свиты, и я вхожу в нее. Я поеду с тобой во Францию, Мэри, я буду все время рядом, а там... после твоей свадьбы, мы найдем способ быть вместе.