На повороте лестницы на Франциска чуть не налетел смуглый молодой человек с вьющимися кольцами длинными черными локонами. Шарль Бурбон, любовник его матери. В его внешности, горящем взгляде и редкой улыбке было нечто демоническое, что, однако, очень интриговало женщин и просто покорило Луизу Савойскую. Что до Франциска, то он весьма снисходительно относился к этой поздней, пламенной любви матери, хотя порой замечал, что в отношениях любовников не все ладится.

Вот и сейчас он удержал графа за широкий модный рукав.

– Шарль, ты посещал сегодня мадам Луизу? Бурбон скривил уголок рта в подобии ухмылки:

– Мадам не в духе и рассердила меня. Пойди к ней, Франсуа, утешь... она, кажется, что-то хотела сказать тебе, – и ушел, не оглядываясь.

Что ж, голубки опять поссорились. Франциск пожал плечами: в конце концов, это не его дело. Он предпочитал не вмешиваться. И ещё не знал, что однажды, спустя годы, отношения Луизы и будущего коннетабля Франции Бурбона приведут к настоящему скандалу, бегству Бурбона из королевства, когда он выступит с оружием против Франции на стороне её злейшего врага Испании... и бесславно погибнет – ему ядром снесет голову.

Когда Франциск вошел в покои матери, она молилась, стоя перед аналоем. На ней изящно сидело черное траурное платье, которое она носила со дня смерти супруга, хотя в этом было больше кокетства, нежели почета памяти усопшего – просто черный цвет так шел к её белой коже! Легкое темно-серое покрывало ниспадало с её уложенных на шее узлом темных волос, Франциск видел тонкий, не утративший красоты очертаний профиль Луизы. Он очень любил мать, восхищался ею, хотя характер... Он предпочел не отрывать её от молитвы, отойдя в сторону, но герцогиня уже сама решила прервать беседу с Богом и, торопливо перекрестившись ладонью, повернулась к сыну. Она строго посмотрела на него, все ещё не вставая со скамеечки перед аналоем.

– Франсуа, я недовольна тобой.

– А, по-моему, вы просто расстроены ссорой с Бурбоном.

– Чушь! При чем здесь Шарль? Все дело в тебе и этой рыжей сучке из Англии. Ты, словно кобель, почуявший течку, и…

– Фи, мадам, вы опускаетесь до речи простонародья.

– Вот-вот, Франсуа, ты уже готов наброситься на мать из-за неё. Мне донесли, как ты все время вьешься вокруг неё, словно шмель возле шиповника. Такая аллегория тебя больше устраивает? Молчи! Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы не понять, что это означает. Она, конечно, хорошенькая, даже слишком хорошенькая, все же ты будешь подлинным глупцом, если увлечешься ею, если хоть на миг забудешь, что она, прежде всего, наш враг... Преграда на пути к достижению нами высшей цели.

Франциск не перебивал мать, хотя уже знал все, что она ему скажет: он должен держаться от королевы подальше, не входить в её окружение, возглавить при дворе партию, которая будет стремиться умалить её влияние при дворе. То есть сделать из неё неприметную тень, чтобы у Мэри не было и намека на то влияние, которым пользовалась прежняя королева Анна. Необходимо изолировать рыжую англичанку от двора, сделать так, чтобы основные события происходили вокруг Ангулемов, и... Луиза осеклась, заметив, что сын её не слушает. Он вынул из вазы на столе гвоздику, рассеянно вращая её в руке, и лицо его стало отстраненным, мечтательным. Луиза знала, что означает это его выражение лица.

– Бог мой, Франсуа, Да ты влюблен!

– Немного, матушка. Самую малость.

Ей захотелось его ударить. А ведь, даже когда он был ребенком, она не позволяла себе этого. И Луиза сдержала себя, став внешне спокойной, хотя внутренне кипела от гнева.

– Франсуа, никогда не забывай, что только вереница неожиданных смертей тех особ, кои имели право на трон, приблизила тебя к вершине. Ты счастливчик, Франсуа, но это не спасет тебя, если ты ошибешься. И первейшей твоей ошибкой станет то, что если ты примкнешь к стану наших врагов, то примешь сторону этой Тюдор. Кто они вообще, Тюдоры? Выскочки на троне Англии, которые даже не знают своей родословной. Если ты влюбишься в неё... Я ведь знаю тебя, для тебя влюбиться – значит стать любовником. Но подумай, Людовик слаб, ты же молод и... Поверь, тебе лучше самому стать королем, чем увидеть на троне своего бастарда.

Франциск улыбался, лишь заметив матери, что она излишне опережает события. Стать любовником Мэри? Ха! Заманчиво и опасно – просто адская смесь... Но он не произнес этого вслух, более того, герцог вдруг стал до предела серьезен.

– По-моему, вы недооцениваете меня, матушка. Конечно, мадам Мари соблазнительная особа, но корона Франции для меня соблазнительнее всех красавиц мира. Я могу расточать молодой королеве комплименты, заигрывать с ней, оказывать ей почести и внимание, поскольку само её положение как супруги Людовика требует это. Но ваши планы, мадам... то есть, наши планы, превыше всего.

– Я бы очень хотела тебе верить, сын... мой Цезарь, – тихо, но с нажимом произнесла Луиза.

– Вам не стоит оскорблять меня недоверием, – отметил герцог.

Потом он встал, поцеловал её в щеку и, пожелав доброй ночи, вышел. Герцогиня смотрела ему вслед. Она боготворила сына, верила в его звезду и считала, что никто более «её Цезаря» не достоин короны Франции. Ангулемы уже убедили в этом весь двор, но если эта англичанка расстроит их планы... если забеременеет... Какое-то время Луиза глядела перед собой. Её красивое лицо было похоже на застывшую маску, только глаза сверкали, подобно холодным изумрудам.

– Что бы ни случилось, – произнесла она наконец, – я не допущу, чтобы моего сына устранили от престола.

Утро началось со скандала.

Оказывается, пылкий жених Людовик, желая пораньше навестить невесту, бесцеремонно вошел в её покои, когда новобрачная ещё принимала ванну. Сидя в лохани, она онемела от изумления и стыда. Фрейлины растерялись, не зная, то ли кланяться королю, то ли закрывать собой принцессу. Только леди Гилфорд, как коршун, ринулась вперед, загораживая Мэри, и фактически вытолкала короля за дверь, ругаясь на чем свет стоит на английском, которого, как она считала, Людовик не знал. Но, как оказалось, кое-что он знал и понял, что его обозвали «похотливым старым козлом», «бесстыжей обезьяной» и прочими не подобающими его сану эпитетами. Однако король промолчал, хотя и более внимательно прислушался к тем жалобам на английскую свиту Мэри, от которых поначалу небрежно отмахивался.

Мэри же этот инцидент весьма позабавил и развеселил, она даже избавилась от того нервного напряжения, в котором пребывала все время, и теперь с удовольствием примеряла свадебный наряд, который воистину был великолепен. Верхнее платье из узорчатой темно-золотой парчи, казавшейся и тяжелой и легкой одновременно; верхняя юбка спереди имела разрез, открывая нижнюю, из кремового атласа, столь богато расшитую золотыми узорами и алмазной крошкой, что она выглядела даже великолепнее верхней. Облегавший талию корсаж был украшен брошью «Неаполитанское зеркало», прямоугольное декольте подчеркивало совершенство высокой груди Мэри, длинную линию шеи, покатые, ещё по-девичьи хрупкие плечи. Особенно хороши были широкие рукава в облаке меха горностая, ослепительно белого, с тонкими черными хвостиками, и этим же королевским мехом была подбита длинная золотая мантия, которая придавала Мэри царственный и величавый вид. На затылок ей одели полукруглую французскую шапочку, всю в сверкающих бриллиантах, позволявшую видеть спереди разделенные на прямой пробор, а сзади ниспадавшие пышным каскадом до середины спины её густые волнистые волосы.

– Девочка моя, – всхлипнула леди Гилфорд, – ты прекрасна!

Мэри поглядела на неё с некоторым удивлением. Верная Мег чаще бранила её, чем хвалила, а тем более восхищалась. Но слезы в её глазах – это уж слишком!..

– Мег, прекрати! Не то я сама заплачу, а мне ещё предстоит исповедаться и сосредоточиться на предстоящей торжественной церемонии. Мисс Болейн...

Она оглянулась к сестрам, и вперед сразу же выступила младшая. Бойкая девочка за последнее время сумела оттеснить на задний план всех остальных дам королевы, и Мэри сама не заметила, как стала считать её для себя просто необходимой.

– Что угодно её величеству?

– Анна, голубушка, позовите моего английского исповедника отца Джона. Я хочу исповедаться и прийти к алтарю очищенной от прегрешений.

«И от мыслей о Чарльзе, который отказался от меня», – мысленно добавила она, с трудом подавив вздох. Исповедь королевы не заняла много времени. Потом появился первый английский посол при дворе, лорд Вустер, которому вменялось в обязанность вывести королеву к её новым подданным, как бы символически передав из рук Англии в руки Франции.

– Миледи, вы восхитительны! Вы словно солнце, которого так сейчас не хватает Франции!

Двусмысленный намек. Франции не хватало королевы, которая могла бы обеспечить продолжение рода, и природа (за окнами по-прежнему лил дождь) явно желала хоть немного света и тепла.

На площадке перед входом в зал Мэри увидела Франциска Ангулемского, и её настроение сразу улучшилось. Франциск смотрел на неё с немым восхищением. Смотрел, и всё, пока стоявший за ним Гриньо чуть подтолкнул его. Герцог, опомнившись, поспешил поклониться.

– Мадам!

Он галантно предложил ей согнутую в локте руку и ввел королеву в богатый покой, где уже собрался весь двор. Шеренги людей расступались перед ними, открывая как бы живой коридор, в конце которого сидел на троне король. Франциск уже вполне овладел собой, и шел с гордо поднятой головой, словно именно ему принадлежала заслуга брака короля. Он невольно почувствовал, как маленькая ручка Марии Английской задрожала на сгибе его локтя. Бедная девочка – она не хотела этого союза так же, как и он. Но герцог сейчас не думал о себе, он был достаточно великодушен, чтобы понять её страхи. И вдруг шепотом сделал ей комплимент – просто так, этикет этого не требовал, но Мэри от этого стало словно легче.

Король Франции в роскошном плаще с горностаевым оплечьем, в короне, с тяжелой золотой цепью на груди смотрелся весьма внушительно. Но он был так стар! Лицо Людовика сейчас казалось особенно морщинистым, а голова жалко клонилась под тяжестью венца. Он смотрел он на свою юную невесту и улыбался. Король был восхищен, счастлив, доволен: этим утром он видел её неприбранной, раздетой, соблазнительной, сейчас же она предстала пред ним во всем блеске торжественных одежд. Словно во сне он услышал её твердый, громкий голос:

– Государь, я в вашем распоряжении.

Людовик с необычной для его старого тела легкостью сошел с возвышения. Слова его звучали любезно и были полны восхищения, а Мэри смотрела на него серьезно, но казалась бледна. Людовик был неглуп и понимал, что он совсем не прельщает её как жених. Но он давал ей корону Франции, а с ней – могущество и власть!

Церемония венчания состоялась не в церкви, куда решили не отправляться из-за дождя, а в просторном зале, все стены которого были задрапированы тисненой золотом тканью, и где все присутствующие могли видеть новобрачных. Король и королева преклонили колена перед сооруженным на возвышении алтарем, и кардинал Прие совершил торжественную церемонию венчания, во время которой Людовик все не мог удержаться и нет-нет, да бросал взгляд на невесту. Ему словно не верилось, что на закате дней судьба преподнесла ему столь бесценный дар, и старый король испытывал давно забытые ощущения: ему хотелось касаться её, обнимать, возлечь с ней. Было утро, а Людовик уже с нетерпением ждал ночи, когда они окажутся одни и он сможет овладеть ею и, конечно, с Божьего соизволения, посеять в этом нежном, молодом теле семя будущего короля, его прямого потомка из рода Валуа-Орлеанов.

Мэри же боялась и думать о том, что её ждет. Она была объята ужасом, но полна решимости не выказывать своего страха, и даже улыбнулась супругу, когда встала с колен. Король смотрел на неё испытующе и даже словно с какой-то жалостью, но когда он опустил взгляд на вырез её корсажа, в его глазах не осталось ничего, кроме откровенного вожделения.

Звучала музыка, раздавались приветственные крики. Мэри Тюдор стала законной королевой Франции! Мэри огляделась. Отовсюду слышались поздравления, везде улыбающиеся приветливые лица... Потом прелаты и знать расступились, дворецкий церемонно открыл двери на галерею, опоясывающую дворец. Над галереей натянули большой навес, что позволяло королю и королеве, не опасаясь дождя, явить себя народу. Там, во дворе, да и не только во дворе – на крышах домов, на ветвях деревьев, меж зубцов стен, шумела и ликовала толпа. Раздавалось множество радостных криков, играла музыка, палили пушки, звенели колокола, огненные петарды взрывались в дождливом сером небе и быстро гасли, оставляя в пелене дождя длинные дымные дорожки.

Мэри сама не заметила, когда стала улыбаться. Будучи гордой, она получала большое наслаждение от почестей, которые ей воздавали. Сознавая свою красоту, она вскинула голову и приветливо махала рукой, а затем взяла пригоршни монет с подноса, который преподнес ей улыбающийся граф де Тремуйль, и стала кидать их вниз, в толпу, чтобы показать щедрость новой Королевы. Вскоре внизу образовалась настоящая давка, перешедшая в драку, – обычное дело при раздаче милостыни, и Людовик поспешил увести жену. Не стоило молодой королеве глядеть на это, его люди вскоре наведут порядок, а их самих ждет грандиозный пир.