Вулси это понимал и справился отлично, изобразив перед Брэндоном все так, будто у него нет иного выхода. Чарльз был поражен, более того, возмущен. Несмотря на весь свой цинизм и рассудочность, он любил Мэри Тюдор чистой, возвышенной любовью, а из него собирались сделать потомственного самца, сеющего свое семя там, где это не удалось законному производителю! Это было унизительно... и для него, и для Мэри. Но Вулси умел убеждать. Разве не соблазнительно это для самого Брэндона? Ему ведь предлагают то, чего он сам страстно желает – соединиться с любимой женщиной, и именно тогда, когда, казалось бы, на это утеряны все надежды. Потом, ведь не обязательно Мэри забеременеет, а у него будет возможность встречаться с ней, целовать её, наслаждаться... Конечно, это будет опасно, ибо Брэндон должен понимать, чем это грозит. И в то же время, разве эта опасность не придаст особую остроту их любви? Ведь Брэндон рисковал и раньше ради своей безумной страсти к Мэри Тюдор, отчего же колеблется сейчас, когда сам король дает свое «добро» на их любовь? И если что-то, упаси Боже, раскроется, то Генрих как король постарается выручить своего посла как неприкосновенное лицо при дворе иноземного правителя. А Мэри королева, она выше подозрений и так.

Но Брэндон не был настолько наивен, чтобы не сообразить, что лезвие меча во Франции не менее острое, чем топор палача на его родине. Другое дело, что он и в самом деле сможет встретиться с Мэри, заняться с ней любовью... а этого Брэндон хотел безумно. Он ведь тосковал по ней, мечтал, страдал... он хотел её настолько, что воспоминания об их кратких ласках и объятиях вызывали у него боль. Малышка Мэри – своевольная, соблазнительная, страстная, почти умоляющая любить её... И разве сам он ранее не предлагал ей, что, когда она станет женой Людовика, они наконец-то удовлетворят свою страсть? И Брэндон дал себя уговорить. Для всех он ехал во Францию в качестве посла, главы рыцарей, отправляющихся на коронацию и турнир. Собрались они и выехали столь спешно, что опять его помолвка с леди Лизл откладывалась на неопределенный срок.

Брэндон торопился. Едва английские корабли причалили в Кале, и рыцари собрали свое снаряжение, как он велел им тут же садиться на коней и скакать в Париж. На то, что морское путешествие сказалось на многих из них неблагоприятно, он не обращал внимания, каждая задержка в пути выводила его из себя. Когда ночь застигла их в дороге, и им пришлось сделать остановку в Амьене, его спутники просто попадали с коней от усталости. Брэндон же не находил себе покоя и едва ли сомкнул глаза до рассвета. Вскоре он увидит Мэри... Как это будет, смогут ли они встретиться наедине, смогут ли предаться той упоительной страсти, о которой он так грезил? Теперь герцог почти благодарил судьбу за то, что на него возложено подобное поручение. Но теперь Чарльза волновали и совсем иные мысли. Он ведь получал так мало вестей о своей любимой, только общеизвестные сведения: она стала женой Людовика, преобразила его двор, супруг любит её, французы восхищаются ею... Не изменили ли саму Мэри все эти события? Любит ли она его по-прежнему?

Нет, он решительно не находил себе места. А утром, поглядев на помятых, не успевших отдохнуть спутников, Чарльз понял, что не может представить их ко двору в подобном состоянии. И он решился – вызвал маркиза Дорсета, велев тому заняться свитой, привести её в порядок и неспешным маршем двигаться в столицу: Он же выезжает немедленно. У него есть тайное поручение к послу Томасу Болейну, поэтому Дорсету не желательно афишировать отъезд главы делегации: для всех он должен просто отлучиться на время, чтобы потом незаметно влиться в кортеж английских рыцарей.

Выбрав лучшую из лошадей, Брэндон вскочил в седло и поскакал в Париж. Он несся, мчался, летел!.. Ехал к своей милой, которую не видел целую вечность – месяц и несколько дней. Вскоре они встретятся, а там будь, что будет!

За два часа он проскакал без остановки более двадцати лье. Ноги его лошади стали дрожать, бока взмылились, пена летела клочьями. По пути Брэндон потерял шляпу, где-то зацепившись, порвал рукав, и когда он въехал в предместье Парижа, вид его отнюдь не соответствовал внешности знатного английского лорда. Но кошелек его был полон и, щедро раздавая монеты, он быстро отыскал улицу Нонендьер, где располагалась резиденция английского посла Томаса Болейна.

К счастью, Болейн оказался дома. Брэндон увидел его во дворе, следившим за разгрузкой мебели. У Болейна имелось невинное хобби – он просто обожал редкостную, дорогую обстановку, и сейчас внимательно наблюдал, как с фур сгружали резные поставцы, стулья с изогнутыми ножками, лакированные бюро с множеством замысловатых ящиков. Настроение у него было самое благодушное, когда он заметил растрепанного всадника на измученной, едва не падающей лошади, которого пытались задержать привратники. Болейн узнал его и похолодел. Чарльз Брэндон! Друг Генриха VIII и новоявленный герцог Саффолкский, здесь, в таком виде? Лицо посла удивленно вытянулось, но он поспешил навстречу нежданному гостю и, стянув с головы берет, стал расшаркиваться, стремясь выразить сиятельному герцогу полагающиеся почести.

Брэндон упредил его порыв. Быстро соскочив с лошади, он подхватил сэра Томаса под локоть и увлек к лестнице, ведущей в личные покои посла.

– Тише, прошу вас, никаких имен! Мне необходимо переговорить с вами.

Если Болейн был удивлен встречей, то через полчаса он еле что-то лепетал от изумления. Итак, отныне он первый посол при дворе короля Людовика, и главное, что вменяется ему в обязанности, – стать посредником в щекотливом деле свиданий Брэндона и французской королевы! Он собственными глазами прочел это в приказе, подписанном лично королем Генрихом... В следующий момент Брэндон выхватил у него послание и бросил в камин. Болейн молча наблюдал, как корчится и горит пергамент.

– Если все откроется, со мной во Франции поступят точно так же. В лучшем случае, четвертуют, – только и смог он выдавить из себя, – И любовника королевы также, – многозначительно добавил посол, глядя на Брэндона.

Он не любил этого выскочку, и вовсе не горел желанием ставить себя под угрозу ради его плотских утех. Но приказ короля... Здесь, во Франции, все выглядело несколько иначе.

Может, Брэндон сам все поймет и сошлется на невыполнимость поручения?

Брэндон мысленно прикинул перспективы, высказанные Болейном. Четвертование, конечно, удовольствие ниже среднего. Но ради Мэри он готов рискнуть. Он хотел рисковать, черт побери!

– Сэр Томас, вы думаете, я зря чуть не загнал свою лучшую лошадь? Так вот, я прибыл в Париж инкогнито, раньше своей свиты, чтобы никто не знал, что я здесь. Вы найдете предлог, чтобы встретиться с её величеством и сообщить, что я имею поручение от её брата... что встретиться мы должны тайно... желательно в вашем доме. Ведь не будет ничего предосудительного в том, что королева, англичанка по рождению, посетит поверенного посла короля Генриха? Тогда вы сможете рассчитывать на особую милость Генриха VIII и его канцлера Вулси.

Болейн постепенно успокоился и начал соображать. Да, наверное, он сможет это устроить. Королева пару раз навещала его в доме на улице Нонендьер, и он попробует добиться незапланированной аудиенции у неё, ведь его дочь Анна является приближенной особой её величества...

Все же он был очень растерян. Модный плоский берет Болейн одел неловко, сдвинув на самый затылок, приобретя при этом какой-то потерянный вид. Брэндону даже стало жаль его.

– Успокойтесь, сэр Томас. Ведь я больше вас рискую в этом деле, но поверьте, у меня в этом уже есть кое-какой опыт. Помните, в Хогли, когда вы ворвались ко мне ни свет, ни заря? Так вот, Мэри Тюдор тогда находилась в моей постели, а вы так ничего и не заметили.

Болейн только изумленно захлопал глазами. Брэндону пришлось отвлечь его, задав более обыденные вопросы: например, не желал бы сэр Томас распорядиться, чтобы его гостю дали чистой воды? Не может же новоявленный герцог Саффолк предстать перед королевой Франции в столь неподобающем виде! И если можно, что-нибудь из одежды, ибо его гардероб прибудет только через пару дней. Да, где ему ждать её величество? Желательно, в каком-нибудь укромном месте, где он мог бы незаметно встретиться с королевой. Болейн засуетился, отдавая необходимые распоряжения, в то же время напряженно обдумывая, где устроить Брэндону встречу с королевой? Это уже сложнее. В доме полно слуг, а лишние свидетели совсем ни к чему. Что, если это помещение будет не совсем подобающим? Ах, ничего! Тогда он попросит герцога Саффолка расположиться в заднем помещении дома. По сути, там склад мебели, где посол хранит свою драгоценную мебель – поставцы, замысловатые столики, кушетки, богатые кресла. Конечно, это не соответствует высокому титулу гостя, но если он прибыл инкогнито, то не может же посол предоставить ему свою собственную спальню? А на склад почти никто не заходит, не считая прислуги, которая утром там вытирает пыль...

Уже придя в Ла-Турнель, вызвав дочь и попросив её устроить ему встречу с королевой, Томас Болейн все ещё ломал голову над благовидным предлогом, по которому решился навестить её величество. Ждать ему пришлось довольно долго, но он был даже доволен задержкой. Болейн прикидывал в уме то так, то эдак, что он скажет, потом просто начал жалеть себя. Бедный он, бедный! И угораздило же его попасть меж молотом и наковальней – меж волей двух королей! Ах, эта должность посла, такая почетная и такая неблагодарная. Поневоле он вспомнил испанского представителя дона Карозу при дворе Генриха VIII, который являлся там почти посмешищем всего двора с легкой руки самого короля. Кароза хоть ничем не рисковал, ему же, Болейну, попросту предложили стать сводником. И кого? Дерзкого выскочки Чарльза Брэндона и королевы Франции!..

С самым унылым видом Томас Болейн сидел в прихожей королевы, разглядывая снующих туда-сюда пажей, горничных, камеристок, оживленных и озабоченных какими-то делами в эти дни перед коронацией. Из-за двери покоев королевы порой долетали голоса самой Мэри, герцога Франциска, его сестры, слышался их смех. По обрывкам разговора Болейн понял, что они обсуждают коронационный наряд Мэри. Франциск считался известным знатоком и ценителем мод, Маргарита Алансонская славилась своим вкусом и элегантностью, и молодежь явно не желала прерываться ради неожиданного визита второго посла. Тем более, ещё никто не знал, что уже через день Вустер будет отозван и Болейн займет его место. Рискованное место, как оказалось... И сэр Томас от души пожелал, чтобы королева достаточно охладела к Брэндону, чтобы не кинуться на его зов. Хотя, если слова Чарльза о том, что происходило в Хогли, правда... Увы, Болейн подозревал, что это так. Он слишком хорошо помнил, как Мэри Тюдор бегала за Брэндоном и чуть не сорвала из-за него договор с Людовиком.

Наконец в дверях покоев королевы появилась его дочь Анна, сделав отцу знак войти. Он увидел манекен, на котором, сияя роскошью, висело парадное платье королевы – сочный лиловый бархат, пышные рукава с горностаевой подбивкой, золотое кружево, узорчатые россыпи драгоценных аппликаций, мерцание жемчужных узоров... Вокруг, стоя на коленях, ещё крутились вышивальщицы, пришивая бусины, поправляя тесьму и галуны. Сама королева стояла с Маргаритой и Франциском у ниши окна, все трое смеялись. Завидев кланяющегося Болейна, королева с видимой неохотой отделилась от веселой компании и, усевшись в высокое, похожее на трон, кресло («Какие удобные подлокотники», – невольно отметил Болейн}, поставила ноги на низкую скамеечку.

– Я слушаю вас, сэр Томас.

Он начал неловко мямлить, что, дескать, хочет преподнести своей соотечественнице-королеве подарок. Нечто из обстановки, но никак не выберет, что именно: есть у него и прелестный столик из лимонного дерева с бесценной круглой столешницей, на которой слои дерева образуют рисунок павлиньего глаза; есть тумбочка из слоновой кости, обложенная позолоченным узором в виде переплетающихся дельфинов; есть подвесной резной шкафчик с прекрасной отделкой из резьбы и металлических арабесок по цветному фону из кожи и бархата. О мебели Болейн мог говорить вдохновенно, как поэт. Глаза королевы глядели на него с легким недоумением, он стал теряться, пролепетав, что будет лучше, если её величество сама прибудет к нему, выберет... Нет, она все ещё не понимает! Действительно, королева недоумевала – с какой стати в самый разгар подготовки к коронации она должна все бросить ради такого несущественного предлога, как самой выбрать подарок? Однако было в несчастном лице Томаса Болейна нечто такое, отчего она догадалась, что все эти разговоры о предметах обстановки не более чем предлог. Послу просто необходимо что-то сообщить ей наедине.

Она мило извинилась перед гостями, жестом отпустив прислугу. В комнате осталась только Анна Болейн, играющая с собачкой. Но сэр Томас по-прежнему нес какую-то околесицу, порой бросал взгляд на Анну и слегка кивал в сторону двери. И Мэри с удивлением поняла, что ему нужно сообщить нечто столь важное, о чем посол не может говорить даже в присутствии собственной дочери. Королеве стало любопытно, и она выслала Анну. Та вышла с обиженным видом и, медленно закрывая дверь, услышала последнюю фразу королевы: