Бернар открыл глаза и почти с таким же ужасом, с каким взирал на паука в посетившем его видении, уставился на склоненную голову женщины, которая, преклонив колено у его ног, давала обет от своего имени, а также от имени своих верноподданных не жалеть сил для освобождения святых мест от неверных.

И вдруг ему все стало ясно. Роза символизировала то доброе начало, к которому он стремился, — военную мощь для ведения успешной войны; паук олицетворял собой зло, которое он ненавидел, — женское вмешательство; он вспомнил, что вместе с пауком он уронил и розу. И Петр упрекнул его, как Бог упрекнул самого Петра за то, что тот отвергнул предложенные ему дары, посчитав их нечистыми.

Подняв глаза, Бернар увидел за тонкой женской фигуркой плотные ряды аквитанцев и пуатийцев — отважных воинов и множество ярких знамен…

Двигаясь медленно, будто во сне, аббат вложил в маленькие жадные руки белый крест… (Видение, о Боже, надеюсь, что я правильно его истолковал. Не было выбора…)

Вслух он произнес:

— Солдаты Господа, слуги христианства, я молюсь за вас.

Когда он вновь открыл глаза, то увидел коротко подстриженные волосы и бычью шею Тибольта из Шампаньи. Королева Франции, открыто признанная в качестве предводителя аквитанской армии, уже удалилась, зажимая в руке такой дорогой ей крест.

Этот важный день, подобно всем другим дням, подошел к концу, и наступили сумерки. Аббата, слишком утомленного, чтобы идти самостоятельно, довели до его жилья, и здесь, подкрепившись миской бараньего бульона, который своим луковичным запахом напомнил ему о видении, он имел серьезный разговор с Одо.

— С того самого момента, когда король оставит Францию, и до тех пор, пока он не возвратится домой, вам надлежит находиться возле него, будто скованному с ним цепью всего в десять звеньев. Вам понятно? Вы превратитесь в его попечителя и сторожевого пса и будете выполнять только мои распоряжения. Ночует он во дворце — вы спите в одной с ним комнате, располагается он в шатре — вы занимаете место у входа. Помимо вас он не должен участвовать в совещаниях, получать письма, отдавать приказы.

Бернар замолчал, и у него на лице появилось выражение какого-то недоумения. Наблюдавший за ним Одо в двадцатый раз спрашивал себя: почему, отказав всем женщинам, аббат вдруг проявил слабость и передал белый крест самой опасной из всех? Будто угадав его мысли, Бернар продолжал:

— В обращении с королевой потребуется вся ваша ловкость и осторожность. Как только войско высадится в Антиохии, у нее появится сильный союзник в лице дяди. Они станут действовать рука об руку, и ветреное мирское влияние аквитанцев опасно усилится. Королеву необходимо держать в отдалении от короля, и вы должны использовать любой предлог, чтобы противодействовать ее влиянию. Я не могу сказать вам, как это сделать, но обстоятельства подскажут средства. Не упускайте ни одной, даже самой ничтожной возможности.

Глава 4

Хотя Одо все время искал подходящего момента, чтобы рассорить короля и королеву, за несколько месяцев пути не случилось ничего, достойного упоминания. Перейдя Рейн, войско через три месяца достигло Константинополя. Путешествие было сравнительно приятным. Стояло сухое и теплое лето, дороги везде были доступны, а последнюю часть пути армия проделала легко и быстро, спускаясь вниз по Дунаю. Византийский император радушно встретил знатных гостей, и ему, видимо, было приятно показать королю и королеве Франции великолепие и богатство своего города и оказать им такой роскошный прием, о каком они и не мечтали. Тем не менее впечатление от пребывания в этом полувосточном городе испортили два обстоятельства, которые не смог смягчить даже дружелюбный прием. Во-первых, только что был подписан мирный договор с турками, единоверцами сарацин, которым весь христианский мир объявил войну, и это представлялось тем более странным, что император считал себя тоже христианином. И во-вторых, германский император, который должен был дожидаться французского войска в Константинополе, ушел вперед несколько недель тому назад.

Когда ранней осенью французы выступили из Константинополя, они понимали, что перед ними самая опасная часть пути. От Священной земли их отделяли горы Малой Азии, в которых в прошлом, так и не увидев сарацинов, погибли тысячи крестоносцев от турецких стрел, голода и холода. Поэтому теперь — по мере того как дни становились короче, а воздух холоднее — христианское войско продвигалось с особой осторожностью, поочередно высылая вперед вооруженный отряд, чтобы убедиться в отсутствии турецкой засады, завалов из камней, снежных заносов и других препятствий.

Наступил день, когда и аквитанцам пришлось под предводительством Джеффри де Ранкона выполнять роль авангарда. С ними поехала Альенора и несколько женщин, которые пожелали — и имели на то право — сопровождать ее в походе. Именно этих дам Джеффри де Ранкон застал в свое время в Везеле около корзин, и именно их Альенора на вполне законном основании включила в торжественный обет, когда говорила о «своих верноподданных». Все они, подобно Сибилле из Фландрии, Фейдид из Тулузы, Торкери из Булони, являлись богатыми наследницами или вдовами, которые самостоятельно управляли своей собственностью. Сделав однажды исключение для королевы и приняв услуги ее самой и ее вассалов, в том числе и женского пола, Бернар не мог отказать в аналогичном праве другим знатным дамам. И нужно отдать ему справедливость, он даже не пытался чинить препятствия. Куда лучше, размышлял аббат, если королеву будут окружать женщины, которые вместе с ней смогут изображать из себя воинов. В результате у нее останется меньше времени для короля. Таким образом около дюжины благородных дам, которых полушутя называли «амазонками», ехали с отрядом аквитанских рыцарей, перенося тяготы и лишения похода с мужеством и хорошим настроением.

Альенора сама придумала для женщин форму — простые и удобные куртки и штаны. У них было множество планов относительно того, как доказать свою пользу в сражении. Они намеревались раз и навсегда убедить других в этом, чтобы никто впредь не посмел утверждать, что женщины в армии являются только помехой или обузой. Все эти великолепные замыслы были заранее обречены на неудачу. Прошло восемьсот лет, прежде чем другая группа таких же отважных женщин смогла осуществить похожие планы, но уже во время Крымской войны.

В тот день крутая узкая тропа, пригодная, пожалуй, только для коз и горных мулов, вела через горы Фригии. В центре горного массива раскинулось обширное плато, на котором авангарду армии предстояло подготовить стоянку. Когда отряд к вечеру достиг обусловленной местности, то обнаружил, что на плато с северо-востока дует сильный ветер и идет мокрый снег. На отдельных участках уже лежали покрытые ледяной коркой солидные сугробы, в других местах ветер обнажил голые скалы. Пока аквитанцы искали подходящую площадку для палаток, метель разыгралась не на шутку; холод проникал сквозь шерстяные и меховые одежды и пронизывал до костей.

Во главе передовой команды Джеффри де Ранкон доехал до края плато, а затем вернулся к королеве, которая с остальными воинами остановилась в ожидании результатов поисков.

— Если мы останемся здесь, — проговорил де Ранкон отрывисто, — нам придется ночевать под открытым небом. В такую бурю невозможно установить палатки, да и вбить колья не во что: ни одного дюйма почвы — голый камень. Однако немного дальше тропа спускается в долину, укрытую от ветра. Там есть почва, а кое-где и трава.

— Для бивака определили именно это плато, — засомневалась Альенора. — Возможно, если развести костры, то здесь будет сносно.

— И что же мы станем жечь в кострах? — спросил де Ранкон с раздражением. — Сударыня, бывают времена, когда приказы следует выполнять, сообразуясь со здравым смыслом и обстановкой. Всякий, кто сравнит эти оба места, не поколеблется сделать правильный выбор.

— Хорошо. Мы спускаемся в долину.

Они приблизились к краю плато, где тропа вела через узкий проход между нагромождениями огромных камней, которые выглядели так, будто ими играл какой-то ребенок-великан, а потом в сердцах свалил в кучу как попало. Далеко внизу виднелась долина, свободная от снега; посреди извивалась речка, там и сям зеленела трава. Когда они спустились в котловину, им показалось, что они попали совсем в другую страну — за сотни миль от обдуваемых жестокими, ледяными ветрами горных кряжей. С севера низину загораживал весь горный массив Малой Азии, и она была открыта солнцу и теплым воздушным массам с юга. Кое-где по берегам реки цвели красные, розовые, лиловые анемоны.

Быстро разбили палатки, разожгли костры и принялись готовить ужин. Лошадей пустили свободно пастись на зеленом лугу и радоваться возможности пощипать свежую травку. В женском шатре королева и ее дамы с удовольствием сбросили с себя тесные одежды, защищавшие от холода, вынули гребни из волос и принялись втирать благовонные масла в обветренные лица.

Наступили сумерки и время ужина, а главных сил все еще не было ни видно, ни слышно, хотя они никогда не отставали от авангарда более чем на один час марша. Скоро первоначальную радость от пребывания в столь благодатном месте, где уже пахло весной, сменила тревога. Вероятнее всего, представлялось, что снежные заносы препятствовали продвижению телег… возможно также, снежная метель ухудшила видимость и не позволяла разглядеть узкий проход между скалами, трудно различимый и в хорошую погоду.

— А король слаб здоровьем, — проговорила вдруг Альенора, перебивая беззаботное щебетание Сибиллы. — Ночь на плато без палаток и огня. Одному Богу известно, как это скажется на нем.

Альенора в третий или четвертый раз вышла наружу и прислушалась.

Кто-то, перебирая струны лютни, пел прелестную старую песенку «Плач о розе»; кони, фыркая, мягко ступали по траве. Но до нее не доносилось ни звука, свидетельствующего о спускающемся по крутой тропе с горного плато войске. Виднелись лишь яркие огоньки костров, которые, подобно светлячкам, горели в непроглядной тьме, да над черным силуэтом гор всходила белая луна. Как ни вглядывалась Альенора, она не замечала ни малейшего движения на дороге, ведущей сверху в долину.

Ее вдруг охватил страх. Луи ведь такой хилый… Недаром де Ранкон подметил его «очень болезненный вид», и это было уже давно: до того, как он взвалил на свои плечи огромную ответственность за благополучный исход крестового похода и испытал трудности длительных переходов. Какая бы причина его ни задержала в том ледяном аду, ему придется спать на голых холодных камнях и даже без теплого ужина… Он будет дрожать и кашлять, а его ревматические суставы — последствие детских лет, проведенных в сумрачных сырых кельях монастыря Парижской Богоматери, — воспалятся и будут болеть много дней.

Что-то нужно предпринять, решила Альенора, и, вернувшись в палатку, начала закалывать волосы и вновь натягивать одежды, которые совсем недавно с таким облегчением сбросила.

Женщины ее свиты, сонные и разомлевшие в относительном уюте после ужасной долгой тряски в седле, поинтересовались, куда это она собирается. Было очевидно, что страх и тревога еще не коснулись их.

— Только до палатки де Ранкона, — ответила Альенора, но, выйдя наружу, она послала пажа поймать и оседлать ее коня.

Появление королевы у палатки де Ранкона вызвало некоторый переполох. Он и его люди сперва поужинали, а потом занялись приведением в порядок своей давно запущенной внешности. Они подстригали волосы и бороды, отмачивали натруженные ноги в ушатах с горячей водой.

Де Ранкон, торопливо накинув широкий плащ, вышел к ожидавшей его Альеноре, которая не переставала жадно вслушиваться и вглядываться в ночную темноту. Перебив его извинения, она сказала:

— Возможно, я должна извиниться за то, что вторглась к вам в неурочный час, но, сударь, я серьезно встревожена.

— В чем причина? Потому что все еще не подошли основные силы? По-моему, они предпочли задержаться и дрожать от холода там, наверху. Другого объяснения у меня нет. Мы знаем: путь был свободен от врагов. И я оставил людей у прохода, чтобы они сообщили, куда мы пошли, и показали дорогу. Успокойтесь, сударыня. Пока все в порядке.

— Если бы, как вы говорите, все было в порядке, то они давно бы уже находились с нами. Люди, которых вы оставили, известили бы их о расположенной близко зеленой долине, укрытой от ледяных ветров. Только сумасшедший согласится ночевать в том аду, когда можно это сделать в тепле. Уже из-за пастбищ для коней они спустились бы вниз.

— Всепокорнейше прошу простить мне мои слова, ваша светлость, но я не уверен, что, выбирая между неудобствами и удобствами, король обязательно предпочтет последние. Я могу припомнить, по крайней мере, два случая, когда король поступал вопреки, казалось, здравому смыслу. Быть может, мы все отправились в крестовый поход ради освобождения христианских святынь, однако его светлость участвует в нем ради спасения собственной души. Провести ночь, как вы сказали, в аду, когда можно было бы спать в тепле, он посчитает подвигом.