Я вижу, как радуются мои муж и сын. На глазах у меня застыли слезы. Франко смотрит на мир совсем не так, как я. Он любит показывать другим чудеса. Я плачу — не из-за того, что мой сын так восхищен, и не из-за того, что мне позволили увидеть настоящую любовь между отцом и сыном. Нет, я плачу о себе. Я верю только в то, что вижу, я не умею веселиться и, значит, не умею жить. Мне кажется, что я люблю по-настоящему, но это не так. Я не могу подарить своему мужу ощущение полета, а своим детям — ощущение чуда.


— Нелла, ты можешь в это поверить? — Франко смотрит на бело-рыжий купол, который теперь держится на шестах и готов к представлению.

— Это восхитительно, — тихо говорю я, и мы смотрим на вереницу животных, которые заходят под чудесный купол. Медведи, тигр, лев, а за ним слоны один за другим исчезают под брезентовым куполом.

— Я такого еще никогда не видел, — говорит Фрэнки отцу. — А ты, мама?

— Я тоже, — соглашаюсь я.


— Ты не пойдешь! Ты уже старый!

— Мне всего тридцать три года.

— Вот-вот — старый! — говорю я мужу, зная, что несколько жителей Розето уже вступили в армию и воюют против Муссолини и Гитлера.

— В армии так не думают.

— Я не хочу, чтобы ты уходил, — умоляю я, но Франко уже все решил.

— Тебе есть кому помочь. Пока идет война, твои родители не поедут в Италию, да и мои родные живут напротив. Я хочу сделать то, что велит мне мой долг, — говорит Франко.

— Долг должен велеть тебе остаться с женой и детьми.

— Им нужны механики. А на свете нет такой машины, которую бы я не смог разобрать и собрать заново.

— Пожалуйста, Франко.

— Нелла, если и есть такая женщина, которой не нужен мужчина, так это ты. — Он целует меня в лоб. — Я хочу показать сыну, как нужно любить родину, и я не смогу этого сделать, если останусь здесь и продолжу работать на фабрике.


Все члены семьи Паджано, Цоллерано, Кастеллука, наши дети и я едем в Нью-Йорк смотреть, как Франко будет принимать присягу. Ради детей я стараюсь казаться сильной, хотя Фрэнки уже сейчас считает отца героем, а Селеста слишком мала, чтобы понимать, что происходит.

Из многих семей в Розето мужчины ушли на фронт: младший брат Четти Оресте, двоюродный брат Франко Пол. Почти у каждой работницы с фабрики на войну ушел муж, брат или любимый. Мы все молимся о победе и о том, чтобы она пришла поскорее. Нам, итальянцам, приходится воевать со страной, из которой мы родом. Но у моего мужа нет никаких сомнений относительно Муссолини.

— Он должен уйти, — просто говорит Франко.

Франко целует на прощание отца с матерью, Фрэнки и Селесту. Потом обнимает и целует меня. Когда я иду с ним ко входу в здание призывной комиссии, он молчит. Впервые за все время нашего брака он молчит, а я болтаю без умолку. Я стараюсь собрать воедино все наши мечты, обещаю ему, что позабочусь о детях, что, когда он вернется, мы откроем свою собственную текстильную фабрику.

— Я не волнуюсь, — говорит Франко.

— Это хорошо. Значит, ты будешь осторожен, — пытаюсь я улыбнуться.

— Я буду осторожен, — обещает он.

— Ты знаешь, что я очень люблю тебя, — говорю я.

— А я люблю тебя.

— Возвращайся ко мне.

— Вернусь, Нелл. Обещаю.


С тех пор как Франко уехал, прошло девять месяцев. Фрэнки пишет своему папе раз в неделю. Он представляет, как Франко летает на бомбардировщике или с автоматом наперевес участвует в битве. На самом деле Франко работает на фабрике, выпускающей снаряжение для армии, в Англии. Он ремонтирует самолеты после сражений.

Перед нашей фабрикой останавливается правительственный автомобиль, и, как только весть об этом облетает все цеха, гул швейных машин стихает.

— О нет, — шепчет Четти. — Дурные вести.

Мое сердце бешено колотится в груди, когда к нам направляется молодой офицер.

— Вы кого-то ищете, сэр?

— Кончетту… Я не могу выговорить ее фамилию.

— Маруччи? — дрожащим голосом спрашивает Четти.

— Так точно, мэм.

— Это я.

— Правительство Соединенных Штатов Америки выражает вам свое соболезнование…

Когда офицер произносит имя Оресте Риччи, брата Четти, по ее лицу бегут слезы. Офицер разворачивается и уходит.

Четти склоняет голову и начинает молиться. Я тоже склоняю голову, но меня переполняет горе; я беззвучно произношу слова молитвы, но на самом деле совсем не молюсь. Если бы погиб мой брат, мне было бы не до Бога. Зачем молиться Богу, если Он забрал у меня моего близкого? Но Четти не такая. Она отдается вере полностью, без остатка.


На заупокойную мессу по Оресте Риччи, которая проходит в церкви Богородицы на Маунт-Кармель, собираются все женщины и мужчины, у которых сыновья, братья и мужья ушли на войну. Ренато читает прекрасный панегирик, он вспоминает Оресте в детстве и рассказывает историю семьи Риччи.

Мы выходим из церкви, и на улице нас встречает холодный ноябрьский ветер.

— Нелла, ты как? — Ренато идет ко мне сквозь толпу. — Есть вести от Франко?

— Он все еще в Лондоне. Пока все нормально.

— Можно с тобой поговорить?

— Конечно.

— Тогда идем.

Мы пересекаем площадь перед церковью и направляемся к дому священника. Ренато проводит меня в свой кабинет.

— Я давно не видел тебя в церкви. Почему?

— Мы теперь ходим в церковь Святой Елизаветы в Пен-Аргиле.

— Почему?

— Так решил Франко.

— Это из-за меня?

Я киваю.

— Этого я и боялся.

Я смотрю ему прямо в глаза, такие же ярко-голубые, как раньше. Ренато уже почти сорок, и в нем появилась уверенность, которая приходит вместе с опытом. Под его руководством прихожане построили начальную школу. Этой осенью он собирается огородить место для католической школы. Еще он намерен построить больницу. Когда дело касается заботы о своих прихожанах, он неутомим.

— Эта работа тебе к лицу, Ренато.

— Твоя работа тебе тоже к лицу. Ты так же прекрасна, как и раньше.

Его слова смущают меня. Они неуместны, но я всегда мечтала их услышать. Я всегда рада услышать, что он обо мне думает, пусть даже столько лет спустя.

— Спасибо, — шепотом отвечаю я.

Я склоняю голову и на этот раз молюсь по-настоящему. Пожалуйста, Господи, пусть Франко поскорее вернется домой.

Глава восьмая

— Левее, Франко! — кричу я своему мужу. Он стоит на стремянке. — И пониже. — Франко вешает вывеску: большая доска на двух цепочках. — Вот так, отлично! — командую я, прикрывая глаза от солнца.

Я достаю из кармана солнечные очки, надеваю их и читаю белые буквы на красном фоне: «Текстильная компания „Нелла“, основана в 1945 году».

— Ну как? — спрашивает Франко, спускаясь со стремянки.

— Надо было назвать ее «Текстильной компанией семьи Цоллерано».

— Да ну, слишком длинно. К тому же так я все время буду помнить, ради кого столько работаю, — шутит Франко и обнимает меня за талию.

Как мы и рассчитывали, когда Франко вернулся с войны, мы взяли кредит и открыли собственную фабрику. Фредди Дженкинс страшно рассердился, а когда еще почти все его швеи перешли к нам, он пришел в ярость. В итоге он закрыл свою фабрику в Розето.

Папа приехал к нам. Он соскучился по внукам: Фрэнки уже двенадцать, а Селесте — шесть. Когда мы с Франко следим за погрузкой готового товара, приходится возвращаться домой поздно, но мама Франко следит за детьми и готовит им обед.

— Тетя Нелла, вы мне поможете? — спрашивает подбежавшая Ассунта.

Она очень похожа на мать: высокая, стройная, с такими же черными глазами и такой же белой кожей. К счастью, тяжелый характер матери не передался дочке, зато маленькая Ассунта такая же смелая, как и моя покойная сестра.

— Отец Ланзара хочет, чтобы я поборолась за звание королевы Великого времени, — объясняет она.

— Ну, для нас ты уже королева.

Она смеется:

— Знаю, тетя Нелла. Но это же совсем другое дело. У меня будет корона, и я должна буду возложить тиару на статую Святой Девы. Разве это не почетное звание?

— Конечно. Это считалось почетным, еще когда я была маленькой.

— Так ты мне поможешь?

— Обязательно. Но если ты хочешь победить, придется серьезно поработать. Кастеллука-Паджано не может проиграть.

Мы ВСЕ решили постараться, чтобы Ассунта стала королевой. Мы обошли весь Розето, потом отправились в Бангор, Мартинс-Крик и Пен-Аргил. Каждый день мы с Ассунтой и моими сестрами отправляемся продавать билеты. Сомневаюсь, чтобы кому-то удалось продать билетов больше.

Устав после очередного такого дня, я вхожу в дом с черного хода. На плите меня ждет ужин.

— Ты совсем себя уморишь из-за этого праздника. Мне кажется, ты хочешь, чтобы Ассунта победила, больше, чем она сама, — говорит Франко, отрываясь от газеты.

— Ты не понимаешь, Франко, — начинаю объяснять я, зажигая огонь под кастрюлей с пастой фаджоли. Твое детство прошло на Гарибальди-авеню. А я, когда в детстве приезжала в Розето, всегда чувствовала себя здесь чужой. Мы с сестрами могли только мечтать о том, чтобы принять участие в празднике, по-настоящему. Мы всегда плелись в хвосте процессии. Нас ни разу не позвали сопровождать королеву или хотя бы идти вместе с другими школьниками.

— Понятно, хочешь доказать всем, что вы не хуже других.

— Не всем, а самой себе. Я хочу, чтобы девочка из семьи Кастеллука стала королевой Великого времени, несмотря на то что ее мать росла на ферме в Делаболе.

Муж улыбается и снова берется за газету. Я кладу себе в тарелку пасту и сажусь есть.

В последнюю неделю Ассунта старалась изо всех сил. Я слишком волнуюсь, чтобы пойти в церковь и поглядеть на то, как продвигается соревнование. Я сижу дома и жду звонка. Наконец Ассунта звонит и говорит, что выиграла. Моей радости нет предела.


— Мама! — Ко мне в комнату входит Селеста.

— Поторопись, солнышко, надо еще отнести Ассунте ее платье, — говорю я, не поднимая головы от швейной машинки. Последняя примерка показала, что платье надо еще чуть-чуть ушить.

— Я готова. — Селеста поворачивается вокруг себя. На празднике она будет сопровождать Ассунту.

— Почему ты не в колготках?

— Я надену носки.

— Нет, надень колготки. — Я кладу на кровать готовое платье и иду в комнату Селесты, роюсь в ящиках, пока не нахожу белые колготки. — Вот, надевай. И побыстрее.

Я возвращаюсь в свою комнату и заворачиваю в простыню платье Ассунты. Франко и Фрэнки ждут нас на улице. Фрэнки против его воли сделали пажом Ассунты. На нем атласные панталончики и шляпа с пером.

— А где Селеста? — спрашивает Франко.

Я оборачиваюсь — ее нет.

— Ну и ребенок! — Я отдаю Франко платье и возвращаюсь в дом. — Селеста! — зову я. Она не отзывается. Я поднимаюсь в ее комнату. Она запуталась в колготках. — Дай помогу, — говорю я и помогаю ей одеться.

Мы сворачиваем на Дьюи-стрит и у дома Алессандро и Елены выскакиваем из машины, торопясь с платьем к Ассунте. Она ждет нас в доме. Ей сделали высокую красивую прическу. Я помогаю ей надеть атласное, расшитое на груди бисером платье с юбкой из нескольких слоев тюля, похожей на облако взбитых сливок.

Елена поправляет Ассунте платье. Мама смотрит на внучку и ахает:

— Ты так похожа на свою мать в день свадьбы!

У мамы на глазах выступают слезы. Елена обнимает ее.

— Ассунта, я хочу тебе кое-что подарить. — Мама достает из кармана маленькую коробочку, обтянутую бархатом, и передает ее Ассунте. — Твоя мать была моей старшей дочерью, и когда-нибудь я подарила бы это ей.

Ассунта открывает коробочку. В ней оказывается золотой медальон с сапфиром, который папа подарил маме много лет назад.

— Спасибо, бабушка. Это просто прелесть!

Ассунта наклоняет голову, и я застегиваю цепочку у нее на шее.

— Ты знаешь, что твоя мать хотела назвать тебя Селестиной, в честь бабушки? — спрашиваю я.

— Но так назвали меня! — гордо объявляет Селеста.

— Да, крошка. — Елена гладит мою дочь по голове.

Я смотрю на Ассунту:

— Но когда твоя мама умерла, отец только взглянул на тебя и тут же решил назвать в ее честь.

В глазах Ассунты стоят слезы.

— Жаль, что ее нет с нами.

— Жаль, — соглашается Елена, хотя, если бы Ассунта была жива, судьба самой Елены сложилась бы иначе. Мы обступаем Ассунту — нашу королеву Великого времени — и по очереди обнимаем ее.

Июльское солнце заливает площадь, когда Ассунта возлагает тиару на голову Святой Марии. Селеста и Фрэнки несут шлейф Ассунты, когда она всходит по церковным ступеням. Ей помогают подняться на специально установленный трон. Елена плачет. Когда-то робкая девочка, она выросла в высокую и сильную женщину, которой выпало самое большое для жительницы Розето счастье — увидеть, как ее дочь стала королевой Великого времени. Я радуюсь, думая о том, как мы, девочки с фермы, дожили до того, что одну из нас сделали королевой.