На прошлой неделе мои рабочие сделали больше тысячи тюков. И за каждый тюк сверх тысячи я получила по пять центов. Этими деньгами я больше всего горжусь. Дженкинс был уверен, что мне их не видать, поэтому так приятно было войти к нему в кабинет и сообщить, что мы перевыполнили план.

Когда я заняла место Эльмиры Клементс, то стала добиваться улучшения условий труда. Я потребовала, чтобы машины расставили по-другому. В результате производительность труда заметно выросла. Да и качество работы улучшилось. Я потребовала для всех рабочих гладильного цеха перчатки до локтя. У меня на запястье навсегда останется шрам от ожога в мой первый день на фабрике. И я не хочу, чтобы мои рабочие подвергались такому риску.

Скоро будет год, как я работаю на фабрике, из них шесть месяцев — начальником цеха. Я не задумываюсь, нравится мне моя работа или нет, а просто стараюсь делать ее хорошо. К тому же, получая зарплату, я понимаю, как важно, что работаю. Моя семья нуждается в моей помощи. И я рада, что могу ей помочь.

Алессандро трудится вместе с папой на ферме, а мы с Еленой и малышкой живем в городе. Регулярно заходит речь о том, чтобы продать дом на Дьюи-стрит, но я довольна, что это пока только слова: отсюда легче добираться до фабрики. Есть и еще одна причина не продавать дом: в этом году Диана пойдет в школу в Розето. Моей младшей сестренке не придется работать на фабрике.

Ранним утром в понедельник Четти догоняет меня, и мы вместе идем на фабрику.

— Энтони Маруччи пригласил меня на свидание. В эту субботу. Мы поедем в кино в Истон. Хочешь с нами?

— Нет, спасибо. Третий лишний.

— Да ладно. У Энтони много друзей. Франко Цоллерано, например, ты очень нравишься.

— Ну нет. Уж больно он самодовольный.

— Все они такие. Он просто хочет произвести на тебя впечатление. — Четти бросает на меня проницательный взгляд. — Я кое-что слышала о Ренато. Кто-то из девочек слышал от его отца, что он сегодня возвращается.

Я застываю от неожиданности. Почему он не написал, что возвращается? С тех пор как он прислал то письмо об Ассунте, мы с ним регулярно переписывались.

Сегодня прибудет машина из Нью-Йорка, и мне придется допоздна следить за погрузкой. Раньше этим занимался мистер Дженкинс, но теперь поручил мне: он мне доверяет, знает, что я пересчитаю все честно и правильно.

Когда раздается гудок, рабочий день заканчивается, фабрика быстро пустеет. Я выключаю основное освещение в главном цеху, захожу в закройный и там, к своему удивлению, вижу Франко Цоллерано. Поскольку механики работают на нескольких фабриках, их видишь далеко не каждый день. Иногда я ловлю себя на том, что высматриваю, нет ли его сегодня, но потом вспоминаю Ренато. Никто не сравнится с Ренато, и тем более какой-то острый на язык механик.

Франко разобрал конвейер и теперь стоит, склонившись над закройным столом, и что-то делает.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Шестеренка полетела. Меняю.

Франко нажимает на рычаг и осторожно вынимает шестеренку. Не понимаю, как он умудряется разбирать все эти мелкие винтики своими огромными руками. Он в одной майке, и я не могу не заметить, какие у него широкие плечи.

— Ты что-то хотела? — Он отрывается от работы и глядит на меня.

— Да нет. Просто вот смотрю на… как ты работаешь. — Я боюсь, что Франко догадался, что я разглядывала его плечи.

— Почему ты не захотела пойти со мной в кино?

Я не ожидала, что он об этом заговорит.

— Ты меня не приглашал, — отшучиваюсь я.

— Тебя приглашала Четти. От моего имени.

— Кто же так приглашает девушку в кино?

— Мисс Кастеллука, не окажете ли вы мне честь в субботу вечером отправиться вместе со мной в кинематограф?

— Нет.

— Вот видишь, даже так не вышло, — смеется Франко. — Тебе нравится кто-то другой?

— Можно и так сказать.

— Я наблюдал за тобой: ты все время ходишь одна. Что-то непохоже, чтобы у тебя кто-то был.

— И тем не менее… Видишь ли, он старше меня и… и знаешь, я не собираюсь с тобой все это обсуждать.

— Но я тоже старше.

— Не настолько.

— Значит, он гораздо старше. Зачем тебе такой старик? Со мной будет веселее.

— Не слишком ли ты высокого о себе мнения?

— Для тебя — нет.

— Ты когда-нибудь слышал о неразделенной любви?

— А кто говорил о любви? — смеется Франко.

— Ну… не о любви… — начинаю выкручиваться я. — Короче, когда кто-то кому-то нравится меньше, чем тот ему.

— Проще говоря, я тебе нравлюсь не так сильно, как ты мне?

— Верно.

Франко обходит стол и приближается ко мне. Я отступаю, думая, что смогу выйти в открытую дверь, но упираюсь спиной в стену.

— Когда-нибудь ты полюбишь меня.

Он подходит вплотную. Я упираюсь руками ему в грудь и отталкиваю его.

— Меня ваша самоуверенность не впечатляет, мистер Цоллерано.

— Значит, еще впечатлит.

Я выбегаю в соседний цех, где грузчики заканчивают свою работу. Прохожу между рядами вешалок, перевожу дыхание. Успокоившись, выглядываю из-за угла: Франко не видно. Должно быть, ушел. Мне становится легче. Я иду к автомату с напитками, беру бутылку содовой, открываю крышку и пью.

— А мне можно глоточек? — в дверях стоит Ренато Ланзара. — Мне сказали, что ты сегодня допоздна. Поздравляю, начальник цеха! — Он подходит ко мне и целует в щеку. — Видел Четти. Она сказала, что ты меня ждала.

— Нет, она не говорила! — Вот я задам Четти, как только она мне попадется.

— Да-да, сказала, что ты скучала по мне каждый день, а она утешала тебя, когда ты проливала целые океаны слез.

— Да я ни разу не плакала! — Господи, как бы мне хотелось сказать ему, что я скучала.

— Странно, а Четти мне по-другому рассказывала, — поддразнивает он и вручает сверток в полосатой оберточной бумаге с бантом. — На, открой.

У меня в руках оказывается шелковый платок с моими инициалами с краю.

— Какая прелесть! Спасибо! — Я гляжу на него и не удерживаюсь, чтобы не подразнить его в ответ: — А ты, конечно, тоже рыдал обо мне круглые сутки?

— Еще бы!

И тут, так же как тогда, на чертовом колесе, он стал целовать меня. Послышался скрип половиц. Мы с Ренато обернулись.

— Простите.

Франко посмотрел на меня с каменным выражением лица, отвернулся и вышел. Но, как ни странно, я не почувствовала себя неловко, наоборот, меня наполняла гордость оттого, что он увидел, как Ренато меня поцеловал. Теперь сам убедился, кого я люблю.


Малышка Ассунта у нас красавица: глазки светло-карие и густые черные волосы. Елена от нее просто без ума, и девочка относится к ней как к матери. Елена старательно заботится о доме Алессандро: моет, убирает, стирает, готовит. Кажется, она нашла свое место в жизни. Никогда прежде не видела ее такой счастливой.

Все свободное от работы время я провожу с Ренато. Мне нравится, как на нас смотрят, когда после ужина мы прогуливаемся по летней Гарибальди-авеню. Ренато знает все тропинки в округе. Мы с ним гуляли по лесу в Поконосе и катались на лодке по реке Делавэр. Он уже окончил колледж и провел год за границей, но все еще не решил, что будет делать дальше. Школе в Розето требуется учитель литературы, но он сказал, что не хочет преподавать.

Сегодня мы поехали на озеро Минеи, неподалеку от Розето. Ренато достает рюкзак из багажника отцовской машины.

— У меня есть для тебя подарок. Ведь чтобы читать, не обязательно ходить в колледж. — Он целует меня и начинает доставать из рюкзака книги: — Начнем с «Ада» Данте, потом прочитаем греческие пьесы: Еврипида, Эсхила, Сократа.

— Я не люблю пьесы.

— Быть не может. — Он снова целует меня. — Куда делась фермерская дочка, готовая умереть ради знаний?

— Пошла работать на фабрику, — едко отвечаю я. — И после рабочего дня она приходит страшно усталая.

Ренато открывает «Ад» Данте.

— Тебе понравится. Тут про веру.

— Думаешь, я обрету веру, если прочитаю?

— Кто знает? — Он передает мне раскрытую книгу.

— Когда-то я хотела знать все, но теперь жизнь стала слишком сложной.

— Так сделай ее проще. Кто это сказал: «Простота, простота, простота?»

— Генри Дэвид Торо в «Уолдене».

— Правильно.

Из Ренато все-таки вышел бы отличный преподаватель. Иногда он говорит совершенно учительским тоном.

— А еще он сказал: «Бойтесь любого начинания, требующего новой одежды». Я вспоминаю его слова каждый раз, когда с фабрики уезжает грузовик, полный наших блузок.

Ренато смеется. Я прячу лицо у него на плече.

— Ты не простая начальница цеха.

— Ага… я еще и твоя девушка. — Я поднимаю на него глаза. — Но ты ведь однажды уедешь? — Ренато крепче прижимает меня к себе, но ничего не отвечает. — Ладно, не хочешь говорить, тогда я скажу: я решила тебя бросить задолго до того, как ты бросишь меня. Я научилась не бояться трудностей и смело с ними бороться. Это умение, которое передается на фабрике от одного начальника цеха к другому вот уже много-много лет, с тех пор как была сшита первая блузка.

Ренато смеется. Для меня во всем мире нет звука приятнее, чем его смех. Когда я с ним, и мы счастливы, и кажется, что в мире нет ничего невозможного, — именно в эти моменты я больше всего боюсь его потерять. Меня пронизывает страх, от которого невозможно избавиться даже в этот солнечный летний день.


Я возвращаюсь домой вечером после работы. Меня встречает Елена:

— Нелла, у меня плохие новости. Сегодня умер отец Ренато.

— Я же видела его только вчера! — не могу я поверить своим ушам.

— Он умер мгновенно от инфаркта.

Не раздумывая отправляюсь в дом Ренато на Гарибальди-авеню. На крыльце собрались люди. Я здороваюсь и прохожу внутрь. Меня потрясает чистота в доме. Мать Ренато умерла много лет назад, и у него нет ни братьев, ни сестер, так что долгие годы они жили с отцом вдвоем, и тем не менее все кастрюли начищены, а на подоконниках стоят горшки с цветами. Ренато оказался в кухне.

— Ренато, это такое горе, что твой отец…

Он обнимает меня:

— Я был с ним. — У него в глазах стоят слезы. — Я благодарю Бога, что успел проститься.

Почти весь город собрался на похороны Николы Ланзары. Ренато произнес панегирик, такой трогательный, что даже те, кто при жизни не слишком хорошо знал старшего Ланзару, почувствовали себя ближе к нему. Я вместе с Ренато провела ночь у гроба его отца и сидела рядом с ним на похоронах.

Пока Ренато прощался на крыльце со своими родственниками из Филадельфии, я убрала со стола посуду. Соседи помогли приготовить обед, а Ренато вел себя как настоящий джентльмен и так ухаживал за своими гостями, как будто они были приглашены на пир, а не на похороны.

— Хватит хлопотать, отдохни, — говорит Ренато, входя в кухню.

— Зачем? Я с удовольствием все уберу.

Я подхожу к нему, обнимаю, и он начинает плакать. Он плачет все горше, а я все крепче его к себе прижимаю.

— Мне уже его не хватает, — говорит Ренато. — Я очень его любил.

— Я знаю. И он это знал.

— Теперь я остался совсем один. — Ренато отворачивается.

— Ты не один. У тебя есть я, Ренато.

— Не бойся, я справлюсь, — отвечает он, не глядя на меня.

Он выходит из кухни. Я с ужасом понимаю, что не знаю, что делать. Хочет ли он, чтобы я осталась? Или надо уйти и дать ему побыть одному? Я иду в гостиную, но его там нет. Заглядываю на лестницу и вижу свет в одной из комнат на втором этаже. Я поднимаюсь по ступенькам, вхожу в спальню. Ренато сидит на кровати, обхватив руками голову. Он весь сотрясается от рыданий — так можно плакать, только когда потерял очень близкого человека. Мне тяжело на него смотреть. Я забираюсь на кровать и обнимаю его. Он не отталкивает меня.

— Я люблю тебя, — говорю я тихо. — Разреши мне любить тебя.

Ренато качает головой, но на самом деле это не значит «нет». Я покрываю его лицо поцелуями, и постепенно он прекращает плакать. Сердце у него бешено стучит, и я осторожно целую его. Ренато успокаивается, дыхание его становится ровнее. Он тоже нежно меня целует, и в это мгновение я понимаю, что хочу отдать ему все, что у меня есть. Если бы я могла, то отдала бы ему весь мир, я сделала бы так, чтобы его отец был жив, я сделала бы так, чтобы он больше никогда не плакал. Ренато расстегивает мне платье. А я думаю: «Он не должен быть одиноким, я всегда буду с ним, всегда-всегда». Я думаю об отце Импечато, о свадьбах, о кольцах, о брачных обетах — но сейчас ничто не имеет значения. Я люблю Ренато Ланзару.