Начальник станции уже повернулся к ней спиной и погрузился в какие-то трудные вычисления, утонув в бумагах, которыми был завален его стол. Девушка вышла, но потом снова вернулась.

— Мне необходимо добраться до Монте-Карло сегодня же вечером. Как мне это сделать? — спросила она в отчаянии.

— En voiture , — ответил он, не поднимая головы.

«Ну конечно, карета!» — подумала Сабина с облегчением. Как глупо было думать, что другого способа, кроме как поездом, добраться до Монте-Карло не существует! В самом деле, она тут же вспомнила, как папа рассказывал ей, что прежде, чем построить железную дорогу, а это было четыре года назад, в 1868 году, месье Блан, сделавший Монте-Карло таким популярным местом, зафрахтовал пароход на 300 мест, который ежедневно курсировал между Ниццей и Монте-Карло. И, продолжал папа, к тому же нанял целый флот дилижансов с первоклассными лошадьми, доставлявшими азартных игроков в город, который ранее считался труднодоступной и почти разорившейся столицей Монако.

Пароход, должно быть, уже отплыл, подумала Сабина, а вот карета может доставить ее в Монте-Карло за несколько часов, если, конечно, папа не ошибался!

Она нашла носильщика, низенького человечка, от которого сильно пахло чесноком, и попросила его отнести свой круглый дорожный сундук и черную брезентовую дорожную корзину ко входу на станцию. Там она приказала ему найти для нее экипаж.

— В какую гостиницу, мадемуазель?

— В Монте-Карло.

— Монте-Карло! — повторил он, улыбнулся и пожелал ей удачи за игровым столом.

— Я еду туда не для того, чтобы играть, — возразила Сабина. — Я еду к друзьям. А раз я пропустила последний поезд, мне нужна карета, которая меня доставит на место.

— Я найду мадемуазель экипаж с двумя» хорошими лошадьми — очень быстрыми! — пообещал носильщик.

Он было уже хотел отправиться на поиски, но Сабина остановила его.

— Одну секундочку, — сказала она. — Сколько это будет стоить?

Носильщик пожал плечами и назвал сумму, от которой она в отчаянии вскрикнула:

— О нет, это очень дорого!

— Се depend , — ответил носильщик, успокаивая ее. — Очень быстрая карета — много франков, не очень хорошие лошади и менее быстрая карета — не так много франков.

Сабина назвала ему сумму, которую могла позволить себе потратить на эту поездку, и носильщик, поставив ее багаж на тележку, повел ее туда, где в ряд выстроились ожидающие своих седоков экипажи. То, что последовало за этим, показалось девушке кошмаром из споров, увещеваний и чуть ли не хамства. Но носильщик взял ее под свое крылышко. Он двинулся по» ряду, торгуясь с каждым из вознииц по очереди. Они говорили с акцентом, который временами Сабине трудно было понять, но это было к лучшему: ей повезло, что она не могла понять возниц.

Наконец несколько деталей из разговора ей все же удалось уловить. Во-первых, на горной дороге Корниш-Инферьор случился обвал, а это значило, что любому, кто отправится этим вечером в Монте-Карло, придется ехать по верхнему карнизу — старой, извилистой и неровной дороге высоко в горах. Она была почти заброшена с тех пор, как из Ниццы до Монте-Карло построили железную дорогу, а с ней и дорогу через нижний карниз. Во-вторых, сумма, которую Сабина рассчитывала заплатить, не могла заставить кучеров погнать своих лошадей в столь длительное и утомительное путешествие, если, как они дружно заявляли, выразительно жестикулируя, они могли бы заработать раза в два больше и в самой Ницце.

Они дошли до конца ряда, и Сабина уже начинала терять надежду на то, что им вообще удастся найти кучера, который возьмется ее отвезти, но тут какой-то возница с двумя тощими несчастными клячами и хлипким, старомодным дилижансом, от дверей которого уже отслаивалась краска, согласился на это путешествие.

Носильщик взвалил ее багаж на крышу, и не успела Сабина с сомнением взглянуть на лошадей и с еще большим сомнением на внутреннюю отделку экипажа, как она оказалась внутри и дверца захлопнулась. Носильщик замахал шапкой, очевидно довольный своими щедрыми pourboire , и они тронулись мелкой рысью под ироничный смех других кучеров, которые все до единого ей отказали.

Вскоре лошади оставили всякие попытки двигаться рысью и, несмотря на звонкое щелканье кнута, тащились все медленнее и медленнее. Сабине даже захотелось взобраться на козлы и самой взять поводья.

Она умела управлять тележкой с впряженной в нее пони, в которой ее мать разъезжала по округе, правда, лошади, что стояли в стойлах у них дома, были хорошо откормлены и за ними должным образом ухаживали, — на чем бы ни экономили в доме священника, преподобный Адольфус Уонтидж очень заботился о том, чтобы его лошади чувствовали себя хорошо.

Когда Сабина выехала из Ниццы, было что-то часов семь, и, даже если не принимать в расчет медлительность лошадей и более длинный и сложный путь, она подумала, что должна прибыть на место около десяти.

Однако все ее расчеты пошли насмарку — не успели они покинуть окраины Ниццы, как возникли проблемы с колесом, и им пришлось остановиться у кузницы. Лишь через полчаса они снова смогли тронуться в путь.

Сабине, сгоравшей от нетерпения, казалось, что во Франции люди, прежде чем что-либо сделать, разговаривали и спорили слишком долго. Но вот наконец и новую шпильку, или что там требовалось для починки оси, принесли, и в конце концов после обмена любезностями, пожеланий всего хорошего и прочих церемоний они вновь тронулись в путь.

К этому времени солнце уже село. Красота неба, кусты мимозы в полном цвету, целые рощи апельсиновых и лимонных деревьев в садах, сиреневая бугенвиллея, увивающая серые стены домов, заставили девушку позабыть обо всех печалях. Она не могла поверить, что своими собственными глазами видит все то, о чем раньше читала только в книгах.

«Надо же! Апельсины растут на деревьях, словно яблоки!» — вспоминала она, как говорила своим сестрам дома, прибавляя: «Если захочешь лимон, достаточно выйти на улицу и сорвать его».

Как же ей хотелось рассказать ему про свое путешествие! Медленно проезжали они миля за милей, и Сабина от нечего делать начала репетировать, как она изобразит мисс Ремингтон визжащей на платформе. Нехорошо, конечно, смеяться над больной женщиной, но это рассмешит девочек, они всегда говорили, что Сабина очень точно копирует людей, можно без труда угадать, кого именно она изображает.

Она покажет им в лицах все — и как носильщик торговался с возницами, изобразит и доктора с его черным саквояжем и потрепанным цилиндром. То-то они повеселятся, когда она вернется домой! Воспоминания о пережитом — это всегда замечательно.

Вдруг Сабина замерла. Она забывала — да она уже забыла! — про Артура. Через четыре месяца, к началу июня, она не вернется домой — она станет замужней дамой и будет жить в своем собственном доме. Сабина сжала руки. Незнакомое щемящее чувство сдавило грудь. Она встрепенулась.

Как смешно этого бояться. Именно благодаря Артуру она и была сейчас здесь, с ней происходило самое восхитительное приключение, которое только может выпасть на долю девушки. Именно Артур заставил маму гордиться своей дочерью, изгнал из глубины ее души Страх, который жил в ней так долго, — убеждение, что она неудачница. И вот теперь за Артура она выйдет замуж!

Карета резко накренилась, и Сабину швырнуло в угол. Она ушибла руку и ударилась головой, да так, что ее капор съехал на нос. Раздался окрик кучера, и карета резко остановилась.

Мгновение она переживала шок, потом сняла капор, поднялась на ноги, приоткрыла дверцу и высунула голову наружу. Кучер уже слез с козел.

— Что случилось? — спросила она.

Он разразился целым потоком слов, из которых она поняла, что кузнец, от которого они уехали в таком веселом расположении духа, оказался самым большим злодеем во всем христианском мире, проходимцем, мошенником и болваном со злобными намерениями, он небось не мог осенить себя крестным знамением, не говоря уж о том, чтобы починить колесо.

Сабина спустилась на землю. Ее худшие ожидания подтвердились — колесо валялось в пыли, словно пьянчужка, а карета стояла на оси. Она огляделась. Было светлее, чем она ожидала, — неторопливо поднимающаяся по усеянному звездами небу луна бросала вокруг бледный свет.

Они находились высоко в горах, и отсюда море казалось таким далеким. С одной стороны дороги зияла глубокая пропасть, с другой высились деревья, сливающиеся с темнотой у скал и высоких утесов.

— Что мы можем сделать? — спросила девушка. Кучер пожал плачами и снова разразился потоком ругательств и обвинений в адрес кузнеца.

Сабина огляделась. Возможно, неподалеку был дом, подумала она, где им могли бы помочь. Она отошла в сторонку от изрыгающего потоки проклятий кучера и вдруг заметила неподалеку золотистый свет костра.

— Может быть, там есть кто-то, кто сумеет нам помочь, — перебила она возницу.

Он посмотрел в направлении, которое она указывала, и пожал плечами, словно сама мысль о том, что может быть найдено решение их проблемы, казалась ему невероятной.

— Нельзя оставлять лошадей, — пробормотал он угрюмо.

— Я сама пойду и посмотрю, есть ли там люди, которые могли бы нам помочь, — заявила Сабина.

Она подняла с пола упавший ридикюль, в котором лежал ее кошелек, и, подобрав юбки, осторожно ступая по жесткой траве и камням, направилась к огню, который поблескивал во мраке, словно спасительный маяк.

По мере того как она подходила ближе, языки пламени, казалось, взметались все выше и выше. Костер горел много дальше, чем она полагала, и она не раз спотыкалась о кочки и камни, которыми была усеяна тропинка. Чем дальше она отходила от дороги, тем ровнее становилась земля, а огонь ярче. Вскоре она уже могла различить, что вокруг него расположились люди — люди и фургоны.

Прежде чем она смогла разглядеть все подробнее, она услышала музыку — пение скрипки, звон гитары, других каких-то музыкальных инструментов, звучание которых ей никак не удавалось распознать.

Звучала разудалая неистовая мелодия, которая показалась Сабине словно приглашением к танцу и веселью, так что почти неосознанно тревога и беспокойство, которые она испытывала из-за аварии с каретой, были забыты. Она почувствовала, как ее настроение поднимается, а шаги убыстряются, словно ее ноги невольно задвигались в ритм мелодии, которая звучала все громче и громче, пока Сабине не показалось, что ее душа и тело оказались во власти ритма гармонии.

Вступив в свет костра, она в тот же миг поняла, что это цыганский табор. Однако она не ожидала, что цыган будет так много, а одежда их столь пестра.

Большая группа мужчин и женщин расселась вокруг огня и на ступеньках фургонов, которые стояли кругом позади них. Перед костром танцевала женщина. Золотая вышивка на корсете ее платья, серьги и браслеты сверкали в свете пламени, ее длинные темные волосы развевались за спиной, когда она кружилась, а босые смуглые ноги быстро переступали.

Остальные молча смотрели на нее. Музыка была негромкой, она только отбивала ритм и скорее походила на стук крови в ушах или биение взволнованного сердца. Браслеты танцовщицы тихонько позвякивали, и она резко щелкала пальцами, как, должно быть, испанцы щелкают своими кастаньетами. Взметнув юбки и наклонившись к огню, она вдруг увидела Сабину и в тот же миг замерла на месте.

Музыка смолкла, и к Сабине повернулись все. Девушка увидела множество смуглых лиц и подозрительных глаз, поблескивающих в свете костра. Внезапно пятна цвета пришли в движение — красное, оранжевое, зеленое, — люди вскочили на ноги, явно намереваясь подойти к ней.

И тут Сабина испугалась. Впервые в жизни она боялась людей.

Она знала цыган, даже говорила с ними, когда те разбивали свой лагерь на окраине деревни у ее дома. Один и тот же табор из года в год приходил на то место, так что местные жители познакомились с цыганами и даже радовались каждому их возвращению. Правда, фермеры поговаривали, будто у них исчезают куры и яиц уж больно мало на этой неделе, но в целом от цыган не было зла.

Смуглые мужчины нет-нет да и помогут в уборке урожая, а женщины с темными миндалевидными глазами частенько приходили к черному ходу, продавая вешалки для одежды, искусно сплетенные корзины или ручки для швабр, и обещали открыть будущее всякому, кто позолотит им ручку.

Но люди, смотревшие на Сабину сейчас, были мало похожи на тех цыган, которых она знала раньше. Во-первых, эти были хорошо одеты. Мужчины в белых рубашках с длинными рукавами, украшенных тесьмой и лентами; женщины носили золотые украшения, пестрые юбки со множеством разноцветных оборок и черные бархатные корсеты, тесно зашнурованные на белых блузах с глубоким вырезом. Но в выражениях их лиц, стремительных, словно у хищников, движениях что-то дикое и первобытное, отчего их одежды казались просто лишними.

Внезапная остановка музыки и страх, что она вторгается во что-то секретное и запретное, заставили девушку задрожать и чуть ли не лишиться дара речи. Наступившая тишина с каждой» секундой становилась все тяжелее и мучительнее. Наконец с противоположной стороны костра поднялся какой-то мужчина и направился к ней.