Ксюша Левина - Королевская няня

Нет уж… я должна Оксану любить. Защищать. И больше никогда не предавать. А лучше сгинуть с глаз этой семейки и этого отца, который не видит берегов.

И хотела бы откинуться на грудь Дмитрия, который сидел в пол-оборота, будто специально для этого, но не позволял внутренний барьер.

Что-то вчера он не мешал целоваться.

Губы будто ещё сильнее стали «гореть». Онемели. И я, не сдержавшись, их облизала, тут же покраснев, потому что на другой стороне стола тяжело вздохнул Иван, извинился и вышел.

* * *

Мы с детьми сидели во дворе. Близнецы и Феня наяривали круги по поляне с воздушными змеями, а Мика читала, растянувшись на одеяле.

Я долго смотрела на неё, задумавшись о своём, и в итоге девочка подняла голову и вопросительно на меня посмотрела.

— Ничего… задумалась.

— О чём?

— Почему ты никогда не зовёшь Оксану мамой? — я не задавала этого вопроса раньше, считая нетактичным. Феня поселила во мне сомнения.

— Просто… Это по-европейски, — пожала плечами Мика и откинула назад волосы.

Точная копия жеста Оксаны.

— Даже лично?

— А когда мы общались лично? — Мика сняла тёмные очки и села, подобрав под себя ноги. Она склонила голову на бок, а я тут же вспомнила, как вчера на меня точно так же смотрел Иван.

— Она говорила… что много времени проводила вне дома, когда ты была маленькой…

— Я не помню, что было в детстве, это глупо.

Обычный вопрос.

Мика всегда это говорила.

Будто у неё кто-то напрочь вырезал первые годы жизни и любые разговоры об этом выводили девочку из себя.

— Первое, что я о ней помню… — Мика уже успела сделать вид, что снова погрузилась в книгу, потому теперь говорила со мной, глядя на страницу. Точно читала ответы, только вот глаза не двигались.

— Как она… говорит мне: «Почему ты не зовёшь меня мамой?», а потом плачет… — голос Мики был тихим, и я знала, что если заговорю, она уйдёт в себя. Так же бывало и с Феней, но у Мики это почти естественное состояние.

— Я помню, что она много плакала, когда Феня и мальчики были маленькими. Мальчикам было… может, месяц. Не знаю. Но они лежали в таких крошечных люльках. А Феня ещё не говорила, но ходила. И всё время дёргала меня за волосы. А я злилась. И хотела, чтобы Феня со мной играла, а не раздражала меня. И приходила Оксана. Учила Феню говорить «ма-ма», по слогам. Долго. Каждый день… А потом спрашивала у меня: «Кто я?», а я отвечала… Оксана. А она плакала.

— А папа? — наконец, спросила я.

Хлоп.

Ящик откровений захлопнулся, и Мика замолчала.

Её глаза стали бегать по строчкам. Туда-обратно. Туда-обратно.

— Лиза! А нам скоро?

— Через пятнадцать минут! — ответила я Фене, стараясь не смотреть на Мику и не смущать её ещё сильнее.

— А это много?

— Это трижды по пять! — я встала с пледа и отошла, чувствуя, что Мика за мной следит. Ей было… неловко? Быть может. Колючки часто совестливее добродушных.

— Это уже через… сколько кругов по поляне?

И мы пустились в пятнадцати минутную полемику о том, как долго длятся пятнадцать минут.

Её Величество Оксана Стешкина-Королёва

— У меня вопрос, — начал Иван, и Оксана напряглась.

Она стояла в оранжерее перед розовым кустом и, как подобает аристократке, срезала длинные стебли роз.

Оксане было печально от мысли, что скоро эти розы будет стричь кто-то другой. И что её розовые перчатки выбросят за ненадобностью.

А может, и вовсе всё тут переделают и высадят другие цветы.

— Какой?

— Что Лиза знает о детях?

— М-м? — Оксана сделала вид, что не расслышала.

Развернулась к Ивану с охапкой цветов и улыбнулась.

— Как тебе?

— Ответь на вопрос. Что знает о детях женщина, которая их воспитывает?

— Что они мои, — пожала плечами Оксана.

— Разве остальным ты не говорила правду?

— Отчасти, — она почти устало вздохнула. Пихнула бедром дверцу шкафчика с садовыми принадлежностями и установила в вазу цветы.

— О’кей, но как ты это скрывала? И зачем?

— Не будь наивным, Ванюш… Тайна, которую знают двое, остаётся тайной, только если второй мёртв… — она театрально утёрла лоб тыльной стороной ладони и стала срезать с роз лишние листья.

— Близнецы привыкли звать меня мамой ещё до того, как Лиза тут появилась. Они со мной выросли. Но в сущности… им всё равно, кого и как звать. В том, что ты их отец, они и не сомневаются.

— Это для их же…

— Безопасности. Да. Я помню, — она улыбнулась. Широко и радостно, будто та самая женщина, которая всё-всё понимает. Чудо, а не жёнушка.

— Франсуаза тоже ни в чём не сомневалась. Я учила её говорить, Матерь Божья! — Оксана одними губами сама себе прошептала: «Молодец». — А Микелла… мне кажется, она до сих пор ничего не… помнит. Быть может, стоило бы нанять детского психолога? У меня с Микеллой не ладится. Энивей, — снова одними губами: «Молодец». — Никакой старой прислуги в доме не было. Все новости о смерти Лады и её этого немца тоже были уничтожены. Дети твои. И мои. Всё, как мы и договаривались. Зачем распространять сплетни? Если можно просто никому ничего не рассказывать… Я умнее, чем все думают, — и она постучала себя пальцем по виску.

Только не сняла перчатки, и на светлых волосах осталась земля.

— Фру считает, что её обманывают. Что ты… ей не мать.

— И почему, мне интересно, насчёт мужчины, которого не было в их жизни полтора года, сомнений — никаких! — злобно прошипела Оксана, подхватила вазу с цветами и решительно застучала каблучками на выход.

Каблук надломился, она поскользнулась на большой луже от подтекающего садового шланга, ваза упала и разлетелась сотней осколков у королевских ног.

Оксана и бровью не повела, отряхнула руки и прямо по осколкам направилась к выходу.

* * *

— Мамочка!

— Ты подсыпала то, о чём мы говорили? Время идёт!

— Ма-мамочка, — выдыхала раз за разом: «Мамочка».

— Зелье, Оксана! Лей в суп и не болтай! В спальню его! Мигом! А сначала ту штучку в чай. Принеси чаю в кабинет! Выпьет — падёт к твоим ногам!

Оксана покрутила в руке пакетик с мелко толченой зелёной травой.

— А сколько? — икнула она.

— Травы щепотку. Зелья — всю!

— Ага…

— Поняла?

— Поняла… — кивнула Оксана и бросила трубку.

Она долго ещё металась по комнате, как тигрица в клетке. А быть запертой ей совсем не нравилось.

Мамочка всегда права.

Мамочка отправила Оксану в дом Королёвых.

Мамочка убедила Оксану, что фотограф Орлов без гроша в кармане, — болтун и бабник.

Мамочка предложила соглашаться на все условия и даже на раздельные спальни, чему Оксана была несказанно рада.

Мамочка же… вдруг заговорила, что Оксане нужно от Ивана родить его ребёнка, как только тот вернётся из своей поездки.

Она учила, как приручать детей.

И она была против нянь, гувернанток и учителей.

— Мамочка лучше знает, — улыбнулась Оксана, чтобы не падать духом.

Её хорошенькое личико, совсем молодое, когда нет косметики. Но в сущности она вполне могла родить Ивану всех этих детей. Могла бы! Она могла бы быть настоящей женой. Неужели он не видит, как она ладит с его детьми? Как ладит с его друзьями? Как прекрасно организовывает праздники? Как ловко устроила поездку?

Нет, вшестером им бы нечего было тут делать.

Оксана выглянула из окна и увидела, как Лиза и Иван садят в машину Франсуазу.

Перевязка.

Это должна была бы делать мать. Или няня?

Быть может… не будь в семье няни… это делала бы мать. Но няня есть. И у няни есть Дмитрий.

Оксана спустилась на этаж ниже, спрятав чай для приворота в карман брюк, и вошла в детскую.

Там за печатной машинкой сидела Микелла и что-то набирала.

Её пальцы порхали по кнопкам, а бумага двигалась вправо от каждого удара.

— Микелла? — позвала Оксана.

— Да?

— Я хотела с тобой поговорить, можно? — Оксана подошла и уложила подбородок на плечо Мики, а та вспыхнула, но машинка — не ноутбук, так просто не захлопнешь.

Потому она дёрнулась, сбрасывая голову Оксаны и вспыхивая.

Мика встала, загородила машинку собой.

— О чём?

— Я… мы давно не говорили, — смущённо улыбнулась Оксана.

Ей и в голову не приходило, что у ребёнка могут быть его дела.

— Да, лет пять. И это, пожалуй, не так плохо, — Мика отвернулась и стала вынимать лист из машинки, чтобы спрятать его.

— Может, сходим куда-нибудь?

— Зачем?

— Я твоя мать…

Мика замерла с листочком в руках.

Зажмурилась.

Ей казалось, что что-то не так. И она множество раз об этом думала, даже пыталась говорить об этом с Феней, но что с малявки взять? Взрослым Мика почему-то не доверяла.

Но слова «Я твоя мать…» будто сотню раз звучали от Оксаны и будто уже ничего не значили.

— И?

— Нам было бы неплохо сблизиться.

— Не думаю.

— Микелла…

— Я — Мика! О’кей? — она смяла листок, и чернила размазались.

— О’кей, — по щекам Оксаны покатились слёзы, и это было так знакомо, что Мике показалось, будто она всю жизнь за этим наблюдала.

Если очень часто произносить какое-то слово, оно непременно потеряет смысл. Превратится в звуки, которые уже сцепились с ежедневным потоком мысли настолько, что напрочь лишились образа.

Если часто про себя произносить чьё-то имя, то можно запросто обмануть мозг, и он решит, будто этот человек — часть твоей жизни.

Иван... Иван... Ваня... Иван Анатольевич.

Если всё время про себя это произносить, может выйти, что с тобой всюду ходит целый «настоящий человек».

Он бесплотен, как дух, невидим, ничего не делает.

Дух не принесёт тебе чай, не подаст сахар и не протянет руку, если поскользнёшься.

Но он будет с тобой говорить, он даст оценку всему, что с тобой происходит. И что бы ты ни делал, если очень постараться, станет связано с ним.

Всё, что я делала в течение дня, было связано с Иваном.

И даже когда он был рядом и мы молчали, я представляла, что мы говорим.

И было уютно.

И это всё от одного только поцелуя, который, кажется, вечность будет жечь мне губы, точно чёртово клеймо, которое и рада бы сбросить, но уже прикипела, как к части тела.

Мы ехали в больницу на перевязку в молчании, потому что Феня хотела слушать песню по радио. Она не была особенно музыкальным ребёнком и толком не знала, что именно ей нравится, но иногда, когда того требовали обстоятельства, вдруг заявляла, что играет её любимая песня, и потому всем лучше вести себя тихо.

Мы подчинялись.

И это было к лучшему.

Иван вёл машину сосредоточенно, не сводя глаз с дороги, а я была рада вернуться к своим мыслям. Они мне заменяли реальность.

Мысленно я уже давно продала душу дьяволу, а тело Ивану, и мне за это не было стыдно. Но только мысленно! Там же можно всё, верно?

Там я с удовольствием принимала его знаки внимания, сбегала на ночные прогулки и позволяла себя целовать снова и снова, а Оксана испарялась, будто её и нет. Она в моих мечтах сбегала с фитнес-инструктором, учителем танцев или поваром: в общем, все те мужчины, что становятся предметом страсти богатой дамочки в любовных романах.

И вот Оксана уходит, машет всем рукой и обещает навещать детей, а я очень рада за неё, и Иван рад, и все вообще рады. Оксана нас благословляет и садится в машину к своему фитнес-инструктору/повару/учителю танцев.

И жили все мы долго и счастливо. Конец.

Иван остановил машину, а я ещё какое-то время сидела, уставившись в окно, и продолжала думать о своём.

— Лиза? — он позвал меня, но не успела обернуться, как почувствовала прикосновение прохладных пальцев к своему плечу.

— Да?

— Приехали.

— Да, — сидящая на заднем сиденье Феня уставилась на меня так, будто я никогда в жизни не выпадала из реальности.

— Идём, — и я поспешно вышла из машины.

Перевязка оказалась процедурой конфиденциальной, и мы с Иваном снова застряли наедине, но худшее, что могло произойти — это беседа, а спасение от любой беседы — телефонный разговор.

Я прижала телефон к уху, предварительно разблокировав, чтобы светился, и выключив звук, чтобы не опозориться неожиданно вклинившимся в »разговор» посторонним вызовом, и ушла в дальний уголок.