Он прочистил горло.

— Мы решили, что… что если лорд Мартин еще там… на поле боя, то искать его надо среди тех, кто был рядом с королем, у подножья Амбьенского холма. Там лежали вражеские трупы…

Он сделал паузу, проглотив ком в горле, а Крессида пристально смотрела ему в лицо, и теперь ее голубые глаза блестели от сдерживаемых слез. Слегка отвернувшись, чтобы избежать ее пронизывающих, прямо на него устремленных глаз, он продолжал:

— Мы долго искали. Наконец обнаружили труп высокого рыцаря… Полной уверенности быть не могло, потому что с большинства погибших доспехи были наполовину сорваны. Ночью их обобрали эти вурдалаки мародеры — охотники за мертвецами, наживающиеся после сражений.

— Да? — Это коротенькое, шепотом брошенное словцо прозвучало командой продолжить рассказ.

— И тут Питер подумал… то есть он узнал своего хозяина. На шее графа было вот это, хотя, видит Бог, не пойму, как такая вещица могла избежать лап грабителей, — быть может, их все же загрызла совесть… то ли они понимали, что это священная реликвия, то ли боялись, что ее заметят и узнают позднее.

Он покачал головой и протянул Крессиде ладанку со святым Мартином, которую она дала мужу в то утро, когда он вместе с королевскими войсками выехал из Лейстера. С мучительным стоном она приняла у него талисман.

— Оруженосец графа сказал, что, когда граф, спустившись с холма, вместе с королем бросился в атаку, это было на нем.

Глаза Крессиды встретились со скорбными глазами Питера Фэйрли.

— Он, в самом деле, мертв, Питер? — спросила она совсем тихо.

Оруженосец не мог ответить. Он лишь молча кивнул головой.

— Благодарю вас, мастер Проссер, — непослушным голосом проговорила Крессида. — Я… мне непременно нужно было знать… пусть самое худшее. Что… что следует сейчас сделать? Прежде всего, забрать с поля боя тело моего мужа. Если можно, доставить его сюда…

— Нет, нет, Крессида, мне очень жаль. — От неловкости голос Хауэлла прозвучал почти грубо. — Это невозможно. Король распорядился похоронить убитых врагов прямо там, в поле. Позвольте мне самому проследить, чтобы граф был погребен достойно.

— Не так, как его сюзерен, — ломким голосом проговорила Крессида.

Он слегка поморщился.

— Вы должны понять, Крессида, что такие вещи необходимы, и я уверен, король впоследствии… он позаботится о…

— Верю, что он так и поступит, — ледяным тоном отозвалась Крессида, — в противном случае его подданные сочтут его бесчестным победителем и заклеймят позором.

— Крессида, дитя мое, — нерешительно вмешался ее отец, — умоляю, будь осторожна…

Коротко взглянув на него, она опять повернулась к Хауэллу:

— Мне не позволят увидеть тело моего супруга и оплакать его, как подобает?

Проссер тяжело вздохнул и посмотрел на сэра Дэниела, ища поддержки.

— Поверьте мне, Крессида, вам лучше его не видеть. Он… во время битвы он был весь покалечен. Надо думать, его почти сразу сбили наземь, и… и кони всадников, следовавших за ним…

Она все еще не плакала, хотя, как ни старался Хауэлл скрыть от нее горькую правду, безмерно мучилась, явственно представляя себе всю обрисованную им картину.

— Я понимаю, — холодно сказала она. — Еще раз благодарю вас, мастер Проссер. А теперь… теперь, если позволите, я хотела бы ненадолго остаться с Алисой.

Сэр Дэниел увлек Проссера к дверям, предварительно знаком отослав двух ветеранов, которые стояли, вытаращив глаза от ужаса.

— Мы расквартированы на постоялом дворе, в городе, — сказал он, обращаясь к Алисе. — Как только твоя госпожа оправится, я тотчас вернусь.

Питер с убитым видом поплелся вслед за ними.

Крессида стояла, застыв и глядя в никуда, пока Алиса не подошла к ней и не прижала к своей груди. И тут, наконец-то, хлынули слезы. Крессида рыдала так, что казалось, у нее разорвется сердце. Потом, отстранившись, она сказала твердым голосом:

— Я должна взять себя в руки, ведь нужно столько всего сделать. Проследи, чтобы этим двум солдатам выдали денег, и отошли их в Рокситер. Им незачем оставаться здесь долее, рискуя жизнью: теперь, когда придет время мне уехать отсюда, люди отца меня проводят. А сейчас я иду в церковь Девы Марии, договорюсь о панихиде по Мартину.

Алиса кивнула и отправилась выполнять поручение. Крессида позвала Филиппа и пошла в церковь. Даже сейчас, зная самое страшное, она не могла осознать в полной мере, что отныне никогда больше не увидит Мартина, не будет лежать с ним в постели, положив голову ему на плечо после наслаждений любви, никогда не увидит этих сонных век, вдруг поднимающихся и открывающих темные глаза, затуманенные желанием обладать ею, никогда не услышит полушутливый упрек: «Ты всегда причиняла мне беспокойство, Крессида».

Она испытывала ужасную боль в горле и знала, что боль эта — от непролитых слез, но слезы ей заказаны. Если она сейчас поддастся слабости, ей никогда не сделать того, что сделать необходимо. Панихиды должны быть отслужены здесь! Хотя Проссер и обещал похоронить ее мужа достойно, она настоит на том, чтобы отец повел ее на церковный двор, где должен найти упокоение Мартин. Позднее она распорядится, чтобы приготовили траурное платье для всех их слуг…

Церковь оказалась пуста, и Крессида была благодарна судьбе за это. Священник тоже пока что не появлялся. Надо будет позвать его и распорядиться о поминальных мессах. Совсем одна, она опустилась перед алтарем на колени, приказав Филиппу остаться в задней части нефа; ее губы взывали о заступничестве к Деве Марии и святому Мартину, чтобы душа супруга ее не слишком долго мучилась в чистилище.

Она была уверена, что Мартин не очистил душу перед смертью. Король же, известный своей набожностью, без сомнения, отслужил молебен накануне битвы. И сама она все это время без устали возносила молитвы за Ричарда. Королям всегда есть, в чем каяться. Им поневоле приходится быть жестокими. Мартин уверял ее, что король не повинен в убийстве, что его племянники не пострадали от рук его, но ведь были другие, пострадавшие во имя того, чтобы король Ричард захватил трон и даровал Англии мир, — а Мартин был членом его Совета, трудился с ним вместе.

Закрыв глаза, она с жаром молилась за всех храбрецов, с обеих сторон, которые пали в тот день.

Она знала, что шок еще не прошел, что полное осознание происшедшего придет скоро, а вместе с ним и боль, все возрастающая боль, но в эти минуты она заставляла себя думать только о спасении души Мартина.

С отчаянием и раздражением Крессида услышала вдруг за спиною шаги. Ей страстно хотелось остаться один на один со своим горем. Она ни за что не желала обернуться, надеясь, что вновь прибывший поймет ее нужду и поспешит покинуть церковь, — но тут услышала характерный звук: тот, кто вошел, опустился на колени в нескольких шагах позади нее. Она крепко сжала четки и продолжала молиться.

И тут в сумраке нефа она услышала шепот:

— Миледи, не отчаивайтесь. Лорд Мартин жив.

В первый момент она решила, что это галлюцинация, и поскорее закрыла глаза. Она должна обратиться к Богу и не позволять лживой надежде лишить ее сил и не дать исполнить задуманное.

Шепот раздался снова, на этот раз почти у самого ее уха, словно кто-то наклонился к ней совсем близко:

— Я выжидал, чтобы застать вас одну, миледи. Он был ужасно изранен…

Вне всякого сомнения, это был голос Питера Фэйрли! Она хотела обернуться, но он поспешно остановил ее:

— Нет, нет, не оборачивайтесь, миледи, просто слушайте, что я вам скажу. Если кто-то войдет — вы меня не видели.

Мы стали искать его сразу же, прошлой ночью, пока солдаты Генриха еще преследовали отступавших, и поле боя осталось мародерам, грабившим мертвых. — В голосе Питера звучала горечь. — Джек Уэйнрайт и я были совсем неприметны среди этой компании, оба мы сорвали с наших мундиров эмблемы Рокситера.

Мы нашли его, полумертвого. Он лежал без сознания, и мастер Уэйнрайт сказал: поскольку шлем глубоко вдавлен, выходит, он получил удар по голове булавой либо боевым топориком. У графа сломана рука. Мы боялись, что он вот-вот помрет, но он дышал, хотя и очень слабо.

Мы высвободили его из доспехов, раздели, чтоб было похоже на других, ограбленных, нашли еще несколько несчастных покойников примерно его роста и уложили поверх него… оставили на верхнем трупе продавленный нагрудный доспех графа и часть наручей… и… и я надел ладанку на шею незнакомцу. Мастер Уэйнрайт, он… — Питер прерывисто вздохнул, — позаботился о том, чтобы человек тот не был опознан.

Он ничего не соображал, миледи, так что это не грех, хотя я не смог бы это сделать.

Нам удалось вынести лорда Мартина с поля и спрятать в обводной канаве. Я оставался с ним, пока не вернулся мастер Уэйнрайт с телегой, и мы его увезли оттуда.

Опять послышалось, как он с трудом проглотил ком в горле, и Крессида поняла, какой ужас и страх преследовал юношу все это время; она сжала четки так, что побелели косточки на пальцах. Она все еще не оборачивалась, хотя сердце ее сильно билось, и крик рвался из груди — она жаждала засыпать Питера вопросами.

Он, задыхаясь, продолжил:

— Мы набросали поверх него соломы, потом навоза и повезли с поля прочь. У одной из обозных повозок бражничали люди лорда Стэнли, но, хвала Пресвятой Деве, они нас ни о чем не спросили. Милорд чуть слышно стонал, но еще был в беспамятстве. И мы благодарили за это Господа. Потом я вернулся. Джек сказал, так будет спокойней, чтобы, значит, никто ничего не заподозрил.

— Где он сейчас? — настоятельно спросила Крессида. Ее сердце переполнила радостная надежда… хотя, по словам Питера, он изранен ужасно… и этот удар по голове…

— Он находится в доме родственницы мастера Уэйнрайта, здесь, в Лестере. Мы не решились звать врача, и мастер Уэйнрайт сам заботится о нем. Он много раз выхаживал тяжелораненых в прежних кампаниях, миледи. Мы боялись… не пострадал ли мозг, но раза два лорд Мартин вроде как приходил в сознание и, кажется, понимал, что происходит вокруг. Он узнавал нас, но тут же опять впадал в беспамятство… но мастер Джек говорит, что так тому и следует быть. Мы надеемся, что он совсем поправится, хотя, может быть, не вполне будет владеть правой рукой. Мастер Джек…

— Ты должен отвести меня к нему.

— Нет, миледи, вам нельзя к нему приближаться, по крайности пока люди короля не покинули город… но и то лишь когда мы уверимся, что поиски тех, кто скрывается, прекращены.

Она тяжело вздохнула. Мартин находился так близко… И все же она понимала: нельзя. Она не должна навлечь беду на него и на тех, кто приютил его… О Боже, но ведь даже сейчас он может умереть, а ее нет возле него!..

— Мастер Уэйнрайт, — пояснил Питер, — говорит, что… что Генрих Тюдор никогда не простит милорда — из-за той должности, в какой он был при короле. Уже идут разговоры о том, что мастера Кейтсби казнят.

Изо всех сил, стараясь говорить спокойно, она спросила:

— Что же мне тогда делать, Питер? О, Питер, передай ему, что я люблю его…

— Он знает это, миледи. В бреду он твердит ваше имя.

Она проглотила слезы радости и вновь ожившего страха за его безопасность.

— Вам следует по-прежнему оплакивать его, миледи. Даже ваш отец не должен догадываться, а тем более мастер Проссер. При всякой возможности я буду приносить вам свежие новости.

Она услышала шорох его одежды, когда он встал и через весь неф пошел к главному выходу. Она оставалась неподвижной, пока не услышала, как затворилась тяжелая дверь, и вдруг упала вперед, лицом на каменный пол церкви, и шепотом вознесла жаркую хвалу Господу, и Пресвятой Деве Марии, и всем святым за то, что те услышали ее молитвы и даровали ей жизнь того, кого она любила.


Крессида то и дело неловко меняла позу на жесткой скамье в передней комнате покойной королевы: она ждала, когда паж передаст леди Элизабет Плантагенет ее просьбу об аудиенции. Прошло три недели с того дня, когда она услышала ошеломляющую весть о том, что ее муж выжил после сражения при Редмуре. Теперь она приехала в Вестминстер и горячо молилась о том, чтобы ее приняла леди Элизабет, друг ее, ибо только она могла подать ей хоть какую-то надежду на прощение для лорда Мартина.

Генрих Тюдор стал за это время признанным королем Англии и, вступая на престол, объявил о своем намерении сдержать обещание, данное леди Элизабет, и жениться на ней. Элизабет предстояло стать новой королевой Англии и скрепить союз двух домов — Йорков и Ланкастеров, сделав тем самым более вероятным, что простой люд Англии примет без возмущения притязания Генриха на английский трон. Войнами все уже были сыты по самое горло; лондонцы любили ее отца; они с радостью приветствовали обещанный союз.

Крессиде оставалось лишь уповать на то, что Элизабет по-прежнему благосклонно смотрит на их прежнюю дружбу и согласится удовлетворить ее просьбу.