Маргарет Барнс - Королевская постель

Жаркий августовский день клонился к вечеру, и над Лестером опускался закат. Багровый свет заходящего солнца был вполне созвучен болезненному, тревожному ожиданию, в котором жила в те дни Англия.

На фоне зловещего неба четко вырисовывались силуэты городских стен, ворот, домов с остроконечными крышами и массивное аббатство Святой Марии. Казалось, что тепло, скопившееся за день на крышах и карнизах, стекает с них, заполняя узкие улочки.

Был тот час, когда горожане, завершив дневные дела, устремляются подальше от душного города, чтобы немного отдохнуть и подышать свежим воздухом, но надвигающаяся гроза удерживала женщин у дверей своих домов, а их мужей – в таверне, где они сидели на лавках, тесно прижавшись друг к другу. Мужчины сетовали на то, что торговля становится опасным занятием, и пытались узнать друг у друга новости про Генриха Тюдора.

В таверне постоялого двора «Белый Кабан» семнадцатилетняя Танзи Марш, помогая отцу обслуживать посетителей, невольно слышала все эти разговоры, но воспринимала их с безразличием и невниманием, свойственными юности. Государственные проблемы, разногласия между сторонниками двух династий – Йоркской и Ланкарстерской, которые взрослые обсуждали так горячо, интересовали ее значительно меньше, чем цвет нового платья к Михайлову дню, пони по имени Пипин или приступы удушья, от которых страдает ее отец.

– Если этот ланкаширец, Генрих Тюдор, объявится в Уэльсе, снова начнется гражданская война, – произнес Уильям Джордан, школьный учитель грамматики, и голос его был прекрасно слышен в душном, плохо освещенном помещении.

– Он уже объявился, – ответил ему ночной сторож из ратуши, который, конечно же по долгу службы, не мог не знать этого. – В Пемброке. Мэр узнал об этом от одного купца из Уэльса, который приехал к нам сегодня утром. Он еще сказал, что Генрих Тюдор приближается к Шрусбери. И поскольку он движется под знаменем своего отца, на котором изображен Уэльский дракон, люди с песнями присоединяются к нему, и его войско увеличивается.

– Ставлю десять четырехпенсовых монет против пряжки с туфельки нашей Танзи, что король Ричард приведет свое войско из Ноттингема и остановит его, – предложил пари решительный молодой человек, Том Худ, кузнец, обнимая девушку за талию.

– Представляю себе, какой будет звон, если они сойдутся! – загоготал другой кузнец и с видимым удовольствием залпом осушил свою кружку.

Для кузнецов перспектива появления в этих краях армии, любой армии, означает неплохой заработок, подумал Роберт Марш, хозяин «Белого Кабана». Однако он сам, страдая в течение многих лет от последствий ранения, полученного на шотландской границе, и неплохо устроив свою жизнь с весьма привлекательной второй женой, вовсе не хотел, чтобы ланкаширские подстрекатели вновь заставили горожан покинуть таверны и отправиться на войну. Его дела на постоялом дворе обстояли не лучшим образом потому, что здоровье уже не позволяло ему работать так, как в прежние годы, и, кроме того, у него появился конкурент – Хью Мольпас, хозяин вновь построенного постоялого двора «Золотая Корона».

– Наш герцог сделает из этого Тюдора котлету, – произнес Роберт Марш с нескрываемым раздражением и сделал знак своему слуге Джоду открыть новый бочонок с пивом.

Ричард Третий[1] уже более двух лет был королем Англии, но для многих жителей центральных графств, воевавших под его началом, как Марш, он так и остался герцогом. Молодой король – Ричард Плантагенет, герцог Глостер, провел большую часть своей жизни в военных походах, защищая интересы своего старшего брата, Эдуарда Четвертого, в многочисленных сражениях, которые оставляли ему очень мало времени для любовных похождений и участия в придворных развлечениях.

Поскольку хозяин таверны имел репутацию серьезного человека, который не бросается словами, его мнение о предстоящем сражении произвело сильное впечатление на слушателей, и в комнате воцарилось тяжелое молчание.

– Как вы думаете, сэр, далеко ли успел продвинуться со своей армией король Ричард? – спросил Марша молоденький подмастерье, и его вопрос вызвал страх у многих, кто его услышал.

– Думаю, что еще не очень далеко, – доброжелательно ответил ему Марш и, стараясь успокоить не только спросившего паренька, но и свою собственную дочь, добавил: – Король умеет заставить своих людей двигаться быстро, когда надо, это мне точно известно.

– Вы думаете, что они пройдут через Лестер? – спросил кузнец, и в его вопросе было больше нетерпения, чем страха.

– Мне кажется, они скорее пойдут на запад, через Глостер, чтобы помешать этому выскочке Тюдору пересечь Северн. Если же у герцога не будет времени для этого маневра, он может задержаться в Уорике и превратить его в свою крепость, чтобы не пустить Тюдора в Лондон. Военный опыт должен подсказать ему, что следует расположить войска в центре государства. Но кто может знать наверняка?

День выдался тяжелый не только потому, что было очень душно и отдаленные раскаты грома предвещали грозу, но и потому, что все были взволнованы слухами. Понимая, что хозяин очень устал, седой, учитель поднялся со своего места и, шутливо поклонившись, протянул Танзи свою пустую кружку. В облике девушки и в ее поведении были такая чистота и непосредственность, что мужчины, даже самые слабые, относились к ней с подчеркнутым уважением, и если бы кто-нибудь из них в присутствии отца позволил себе хоть малейшую вольность, он тут же оказался бы за дверью обычно гостеприимной таверны.

– Похоже, что наш добрый друг Марш прав, – сказал господин Джордан. – И поскольку Уорик более чем в тридцати милях отсюда, можно надеяться, что у нас не будет никакого кровопролития. И я всем вам желаю мирной, спокойной ночи.

Уход уважаемого пожилого учителя послужил сигналом, и остальные посетители тоже стали подниматься со своих стульев и скамеек. В аббатстве зазвонил колокол, приглашающий ко сну монахов-августинцев, солнце опустилось за стены замка, а многим клиентам Марша предстояло начать новый трудовой день с первыми петухами, независимо от того, подвергнется город нападению или нет. Желая хозяину спокойной ночи, мужчины покидали таверну по двое или небольшими группами и направлялись по темнеющим улицам к своим домам, где их в тревоге ожидали жены.

Джод закрыл дверь опустевшей таверны и собрал оставшиеся на столах грязные кружки. Танзи, зевая, зажгла свечу, собираясь наверх, в свою комнату. Роберт Марш сидел, облокотившись на пивную бочку, стараясь скрыть от дочери свою усталость, однако, взглянув на него, Танзи мгновенно забыла о том, что сама едва держится на ногах, и ее сердце наполнилось тревогой за отца и сочувствия к нему.

– Джод, принеси своему хозяину подогретого вина, – крикнула она и поставила свечу на стол, возле которого сидел Марш. – Опять сердце?

– Или жара, – пожал он плечами, стараясь все обратить в шутку.

– Ничего удивительного после такого количества пива! Ты весь в поту, – сказала Танзи, открывая окно и впуская свежий воздух. – Как ужасно от них пахнет!

– Так пахнет честный тяжелый труд, – напомнил он ей. – Но все-таки мне не хотелось бы, чтобы ты здесь прислуживала.

– Мне нравится такая работа, потому что при этом я помогаю тебе. К тому же, я обслуживаю их только тогда, когда Дилли уходит домой к родителям.

Однако они оба прекрасно знали, что Танзи приходится много работать не из-за отлучек молоденькой служанки, а из-за гордыни и лени ее мачехи. До тех пор, пока в таверне есть две незамужние девушки, пусть они и подносят выпивку неотесанным лестерским мужикам, думала миссис Роза Марш, совершая свои увеселительные прогулки по городу. Это обстоятельство играло весьма заметную роль в жизни семьи Маршей, но ни отец, ни дочь никогда не говорили об этом. Они просто очень дорожили теми часами, когда Розы не было дома.

Когда Джод подал Ричарду горячее вино и вышел во двор, чтобы запереть ворота, Танзи взяла стул и подсела поближе к отцу.

– Тебя действительно не пугают все эти разговоры о том, что снова может начаться война? – спросила она, видя, что лицо его вновь порозовело.

– Не о чем волноваться, – успокоил он дочь, устраиваясь поудобнее возле стола. – Права этого Тюдора на трон весят не больше, чем пух. Конечно, он потомок Эдуарда Третьего, его сына Джона и гувернантки Кэтрин, а Джон был только третьим сыном Эдуарда Третьего.

– Эта Кэтрин – невестка поэта Чосера, да? Ты помнишь, мама часто повторяла его стихи про кентерберийских пилигримов?

– Да, конечно, я помню. – Роберт Марш вздохнул и продолжил свой рассказ:

– Джон, герцог Ланкастер, женился на ней, когда у них уже были дети. Среди их потомков – Маргарита Бофор, которая и вышла замуж за одного из этих Тюдоров.

– А сами Тюдоры?

– Оуэн Тюдор был назначен домоправителем вдовы Генриха Пятого, вдовствующей королевы Екатерины Валуа, и имел наглость жениться на ней.

– Но все говорят, что они очень любили друг друга, – вздохнула Танзи.

– Может быть, так оно и было, но для нас важно не это, а то, что они женили своего старшего сына, Эдуарда, на Маргарите Бофор. Поэтому нынешний Генрих Тюдор,[2] вероломный претендент на трон, приходится им внуком.

– В нем течет не только уэльская кровь, но и французская, королевская.

– И он очень рассчетливо выбрал именно тот момент, когда король вдовствует и совсем недавно похоронил своего юного сына. Когда нет прямого наследника.

Танзи жевала медовый пирог и отвечала отцу очень неуверенно, ибо ей было прекрасно известно, что он не потерпит никакой критики в адрес короля.

– Говорят, что смерть сына короля – это Божья кара за несчастных принцев, которых заточили в Тауэр. Пратт, разносчик, который часто бывает в Лондоне, клянется, что детей убили. Их теперь никто не видит…

– Разносчик не только разносит товары, но и сплетни. Апартаменты в Тауэре такая же королевская резиденция, как и другие. И какой прок королю убивать детей своего собственного брата после того, как их объявили внебрачными, и он стал наследником Престола?

– Наверное, никакого. Хотя, может быть, без этих детей он может чувствовать себя в большей безопасности, – сказала Танзи, на которую рассказ разносчика произвел очень сильное впечатление. – И ты считаешь, что люди любят его достаточно сильно, чтобы защищать, как это делаешь ты?

– Конечно, они будут его защищать. Ведь они видят, как он уверенно правит страной после всех этих гражданских войн между Розами.[3] На границах спокойно, с Шотландией заключено перемирие, мы торгуем с разными странами. Да что говорить! Даже наши законы теперь написаны по-английски вместо этой старой ученой латыни, так что самый последний браконьер может понять, за что его судят. А еще и эта новая идея, чтобы купцы могли надежно посылать друг другу письма из города в город. Наверное, с помощью этой почты наш мэр и узнал о продвижении Генриха Тюдора.

– Если бы сегодня вечером здесь появился кто-нибудь из городского совета, мы бы, конечно, услышали об этом, – сказала Танзи, вытирая стол, на котором остались следы от пролитого спиртного.

– Большинство из них в эти дни пили в «Золотой Короне», – с грустью напомнил ей отец.

В этот момент внимание Танзи привлекла группа весельчаков, которые нетвердой походкой прошли мимо их открытого окна, напевая какую-то незамысловатую песенку, – они явно возвращались из «Золотой Короны» – постоялого двора, который теперь стал их конкурентом. Она с сожалением подумала об удобных комнатах наверху, которые всегда были готовы принять постояльцев, но пустовали неделями, хотя в прежние времена, когда еще была жива ее мать, путешественники останавливались там очень охотно.

– Почему, скажи мне, пожалуйста, теперь все хотят туда, в «Золотую Корону»?

– Просто появилось что-то новенькое, – ответил Марш, вставая. Он остановился перед потухшим камином, рассматривая старые, потертые лавки и пропитанные табачным дымом потолочные балки.

– Он нанял фокусника, и у него в таверне поет какая-то девушка, и все это для увеселения гостей. А если она перестанет петь… Да, не так-то легко нынче достаются денежки… Молодец он, этот Хью Мольпас, вырвался вперед, парень не промах!

– Это точно, – согласилась Танзи, вспоминая, как он в шутку ущипнул ее за ногу, когда она появилась в его просторном дворе верхом на пони с каким-то поручением от мачехи, которая восхищалась его умением вести дела. Не желая сыпать соль на отцовские раны, она не стала рассказывать ему об этом эпизоде, а просто отложила свою работу, чтобы ее доделала Дилли, и, подойдя к отцу, взяла его под руку.

– Теперь я понимаю, почему всю весну ты работал гораздо больше, чем мог, помогая Джоду обновлять потолки и перестраивать конюшни, чтобы они стали побольше.