- Ну и отлично. - Секретарь кивнул, давая понять, что разговор окончен, и Розамунда встала. - Я сам представлю тебя королеве и буду время от времени навещать. Не забывай, что получаешь возможность устроить будущее. Позаботься о безупречной репутации, а я постараюсь найти для тебя хорошую партию.

- Благодарю, сэр.

Розамунда сделала реверанс и вышла, с трудом справляясь с бурей мыслей и чувств. Только что ей было дано особое задание; вернее, два особых задания. Удастся ли выполнить их так, как того требует суровый благодетель, и в то же время не вызвать подозрения стаи хищниц?

Глава 9

Шевалье де Вожира с силой послал теннисный мяч в стену и с триумфальным смехом подбросил в воздух ракетку.

- Победа за мной, Деланси!

- Да, сегодня тебе чертовски везет, Арно. - Соперник вытер лоб шелковым платком. - Ничего, еще успею отыграться.

- Буду рад услужить, друг мой, но только не сейчас. Свидание, понимаешь ли, - добавил он с многозначительной ухмылкой.

- Вот я и говорю, что тебе чертовски везет, - повторил Деланси не без зависти. Арно слыл заправским дамским угодником. Словно бабочка, порхал от одного яркого цветка к другому. - Признайся, сколько сердец уже успел разбить в этом сезоне?

Де Вожира снова расхохотался. Тоже вытер лоб и сунул платок в карман.

- Не привык разбивать сердца, Деланси. Напротив, отношусь к нежным органам с особой деликатностью.

Он бросил ракетку мальчику-пажу, который тут же с готовностью ее поймал, и покинул корт, ощущая прилив энергии - как всегда после занятий спортом, будь то в спальне, в фехтовальном зале или, как сейчас, на теннисном корте. Он направился по дорожке ко дворцу, однако остановился, заметив неподалеку группу из четырех человек.

Отошел в сторону и поставил ногу на каменную скамью, делая вид, что застегивает пряжку на башмаке, но на самом деле краем глаза внимательно наблюдая за небольшой компанией. Присутствие лорда Берли и сэра Фрэнсиса Уолсингема удивления не вызывало: уважаемые члены государственного совета часто появлялись вместе. А вот двое других представляли определенный интерес: Томас Уолсингем и молодая леди - кажется, из того же семейства. Чертами лица она определенно напоминала Томаса, а в постановке головы просматривалось родственное сходство с высокопоставленным вельможей - не слишком явное, но для пристрастного наблюдателя вполне очевидное.

Новые обитатели дворца неизменно вызывали у него острый интерес. Так кто же эта молодая леди? Надо спросить у Агаты: даже если она и не знает, то обязательно выяснит. Арно уже предвкушал вечернюю встречу с любовницей.

- Не желает ли ваше величество прогуляться по саду? - Камеристка Мэри Толбот, графиня Шроузбури, подошла к королеве; та сидела за письменным столом, подперев лоб рукой. - Возможно, головная боль пройдет.

- Возможно, Мэри.

Елизавета устало улыбнулась.

- Несколько капель нашатырного спирта, мадам? - услужливо предложила Элизабет Верной. - А потом хорошо бы немного полежать.

Королева покачала головой:

- Заманчиво, но невыполнимо. Сегодня еще предстоит встреча с секретарем канцелярии и лордом Берли. Лучше сыграйте мне что-нибудь.

Элизабет Верной села за арфу и стала играть. Комната наполнилась нежными, умиротворяющими звуками. На пару мгновений Елизавета прикрыла глаза, а потом вновь взялась за перо. Фрейлины расположились в просторной комнате, занимаясь рукоделием и слушая французские стихи, которые читала вслух одна из них. На оконном стекле надоедливо зудела муха.

Джоан Давенпорт сидела за пяльцами на самом неудачном месте - в эркере: солнце бессовестно светило, и она уже едва не таяла. Тяжелое парчовое платье плохо подходило для теплого июньского дня, но ничего легче в гардеробе не нашлось. Юная камеристка принадлежала к небогатой семье, и купить даже повседневные платья им было почти не по карману. Ее волосы в пышной прическе увлажнились от пота, и по лицу уже начали стекать соленые струйки. Вот этого-то и боялась Джоан больше всего: теперь веснушки на бледной коже наверняка станут еще заметнее. Томительная скука угнетала, однако фрейлины были обязаны сидеть с королевой до тех пор, пока та не позволит уйти.

Вот уже полгода Джоан служила в качестве придворной дамы. Волнение первых дней давно уступило место унылому терпению. Самая младшая из фрейлин, она постоянно ощущала высокомерное презрение остальных: новенькую всячески унижали, не допускали к обсуждению новостей и сплетен и заставляли выполнять самую неблагодарную работу. Дни тянулись бесцветной чередой, и лишь во время празднеств однообразие повседневной жизни сменялось яркими впечатлениями.

Летом дворцы Гринвич и Хэмптон-Корт оказывались куда приятнее для жизни, чем душный Уайтхолльский дворец, где королева постоянно занималась государственными делами и забывала о развлечениях. Еще бы! Загородные резиденции прятались в густой зелени парков и манили верховыми прогулками, турнирами лучников и катанием по реке. По вечерам нередко устраивались танцы, а иногда личная театральная труппа королевы давала спектакли. Ну а здесь, в Уайтхолльском дворце, ее величество осаждали советники и мучили досадные недомогания, так что о забавах приходилось забыть.

Из коридора донесся стук копий: часовые преградили кому-то путь. Графиня Шроузбури немедленно встала и вышла за дверь. Послышался шепот, а потом старшая камеристка вернулась и торжественно объявила:

- Сэр Фрэнсис Уолсингем и лорд Берли, мадам. Желаете ли вы их принять?

- Пригласи в мою комнату.

Елизавета поднялась и расправила широкую юбку из фиолетового дамаста. Драгоценные камни ослепительно засияли в солнечных лучах. Королева направилась к двери и на ходу заметила:

- Оставшееся время можете провести по собственному усмотрению.

Джоан надеялась, что все сразу оживятся. Вдруг кто-нибудь предложит прогуляться по парку? А может быть, леди Шроузбури даже позволит заняться собственными делами? Однако ничего интересного не произошло, и время по-прежнему тянулось невыносимо медленно, пока в дверь не постучали.

Графиня взглянула на младшую из камеристок и властным движением полной, унизанной перстнями руки приказала открыть. Сама она реагировала только на сигнал часовых, который те подавали лишь в присутствии королевы. Джоан немедленно встала со стула и поспешила к двери.

На пороге показался один из управляющих дворца, вооруженный, как того требовал протокол, жезлом и печатью.

- Ее величество приглашает к себе графиню Шроузбури.

Он ловко повернулся и отправился выполнять следующее важное поручение.

Джоан закрыла дверь. Графиня ждала, вопросительно подняв брови. С легким реверансом Джоан передала сообщение и вернулась к своему стулу. Леди Шроузбури горделиво поднялась и с достоинством направилась к выходу, а комната вновь погрузилась в унылую тишину.

В личных апартаментах королевы Розамунда Уолсингем застыла в нижайшем почтительном поклоне, ожидая высочайшего позволения подняться. Сердце стучало, словно стремилось вырваться из жесткого тесного корсета. У входа в монаршие покои Томас оставил сестру на попечение членов государственного совета, и на встречу с ее величеством Розамунде пришлось идти в сопровождении двух молчаливых высокомерных джентльменов. Еще ни разу в жизни одиночество не казалось столь безысходным. Всего лишь месяц назад ей и в страшном сне не снилось, что судьба заставит оказаться здесь, в покоях королевы, и, склонив голову, рассматривать ковер и украшенные драгоценностями туфли ее величества.

Сэр Фрэнсис закончил представление и отошел в сторону. Государственный казначей лорд Берли - внушительного вида джентльмен, подобно секретарю канцелярии одетый в черную мантию и черную шапочку, открыто скучал и не скрывал недовольства: ежедневное совещание с королевой откладывалось.

- Можете подняться, мистрис Уолсингем. - Елизавета села на трон. - Подойдите.

Она кивнула, словно подтверждая собственные слова.

Розамунда медленно выпрямилась и, сражаясь с тяжелым шлейфом, пошла по ковру. Недалеко от трона остановилась и скромно потупила взор, а королева принялась бесцеремонно ее рассматривать.

- Читаете ли вы по-латыни и по-гречески, мистрис Уолсингем?

Розамунда зарделась.

- Очень плохо, мадам.

- Значит, учились недостаточно прилежно? - Тонкие, старательно выщипанные брови недовольно сошлись у переносицы.

От страха в горле пересохло, и слова с трудом складывались в жалкое подобие оправдания:

- К сожалению, обстоятельства не способствовали учебе, мадам. В нашем доме не было наставников. Братья учились на стороне, а матушка серьезно болела.

- Ах! - Елизавета кивнула. - Какая жалость! Что же вы умеете? Может быть, музицируете?

- Немного играю на клавесине, однако вовсе не считаю свое мастерство достойным внимания, - поспешно пояснила Розамунда, опасаясь, что тотчас последует приказ продемонстрировать искусство.

- А какой у вас голос? Приятный? Поете чисто? Моя фрейлина непременно должна обладать творческим даром.

Такого подробного допроса Розамунда не ожидала. Она с трудом сглотнула, пытаясь побороть нервную сухость в горле, и доложила:

- Мадам, я обладаю некоторыми навыками рисования и, в меньшей степени, живописи. Кроме того, уверенно владею каллиграфией. Может быть, подобные умения покажутся вам полезными?

Она снова поклонилась.

Елизавета смотрела внимательно.

- Личный секретарь порой бывает весьма кстати, однако только в том случае, если почерк действительно хорош. Продемонстрируйте, на что способны. - Она кивнула в сторону небольшого алькова. - Пергамент, перья и чернила найдете на столе.

Розамунда покорно отправилась выполнять задание. Посмотрела на прекрасные кремовые листы и с ужасом представила, как сейчас, при первом же прикосновении неловкой руки, безупречная поверхность покроется ужасными черными кляксами.

- Что именно написать, мадам?

- Катехизис, - коротко ответил сэр Фрэнсис, чувствуя, что королеву разговор уже утомил.

Розамунда села, разгладила перед собой лист и опустила перо в чернильницу. К счастью, строки катехизиса услужливо всплыли в памяти. Глубоко вздохнув, она принялась старательно выводить завитушки и черточки, без которых трудно представить каллиграфический почерк. Дойдя до конца страницы, придирчиво проверила работу и не обнаружила ни одного, даже самого крохотного, изъяна. Присыпала чернила песком и украдкой взглянула на королеву. Ее величестве вполголоса беседовала с советниками. Все трое погрузились в обсуждение государственных дел и, казалось, окончательно забыли о присутствии посторонней особы.

Прерывать разговор Розамунда не осмелилась. Почти машинально придвинула чистый лист и принялась рисовать бабочку, которая уютно устроилась за окном, на цветке жимолости.

- Розамунда… Розамунда.

Настойчивый голос сэра Фрэнсиса вывел ее из счастливого забытья.

- Прошу прощения, сэр. - Она вскочила так поспешно, что едва не опрокинула чернильницу. - Вы были заняты, и я побоялась помешать.

- Покажите работу, - потребовала королева и нетерпеливо вытянула руку.

Розамунда подошла и с поклоном подала листок. Королева взглянула, и на лице появилось ошеломленное выражение.

- Что это?

Она повернула пергамент, и бедняжка с ужасом увидела, что от волнения представила ее величеству не текст катехизиса, а бабочку.

- О, извините, мадам. Перепутала… всего лишь… о!

Она бросилась к столу, схватила образец каллиграфического искусства и подала, даже забыв сделать реверанс.

Королева внимательно изучила работу и с бесстрастным видом кивнула:

- У вас твердая рука, мистрис Уолсингем. - Она перевела взгляд на рисунок. - И точный глаз. Пригласите ко мне леди Шроузбури. - Последние слова адресовались слуге, застывшему возле двери в ожидании распоряжений. - Вы свободны, Розамунда. - Елизавета повернулась к советникам. - Лорд Берли, сэр Фрэнсис. Продолжим. Сегодня утром пришла депеша из Нидерландов, от графа Эссекса.

Вельможи подошли ближе, а Розамунда вернулась к столу, за которым только что работала. Через несколько минут появилась леди Шроузбури. Королева прервала государственный совет и объявила:

- Мистрис Уолсингем, кузина сэра Фрэнсиса, присоединяется к числу моих камер-фрейлин. Позаботьтесь о ней.

- С удовольствием, мадам. - Графиня осмотрела новенькую с головы до ног, словно дойную корову. - Пойдемте со мной, мистрис Уолсингем.

Розамунда низко поклонилась королеве, затем выразила подобающее почтение кузену и мрачному лорду Берли и лишь после прощальной церемонии направилась к двери, не переставая молить Бога, чтобы неуклюжий шлейф не запутался под ногами. Благополучно выбравшись в переднюю, вздохнула с облегчением и последовала за главной камеристкой. Ни слова не говоря, та повела Розамунду по широкому коридору и остановилась перед массивной двустворчатой дверью. Дверь тут же открылась, и изумленному взору представилась просторная комната, где собрались дамы в нарядах всех цветов радуги. Каждая что-то говорила, и оттого воздух гудел громче, чем в Скэдбери вокруг пчелиных ульев.