Розамунда глубоко вздохнула, пытаясь вернуться к действительности, понять, где находится и что делает. Пригладила пальцами спутанные волосы и слабо улыбнулась.

- Ты прав, Уил, это самое настоящее безумие.

Словно подтверждая мысль, шорох гравия предупредил о появлении двух садовников с большими ножницами в руках.

- Я уйду первым, - нервно произнес Уил. - Подожди минут пять и только потом возвращайся.

Розамунда кивнула, бросила настороженный взгляд на садовников, которые занялись делом, и медленно направилась к солнечным часам в дальнем конце парка.

Постояла, задумчиво глядя, как луч солнца медленно ползет по мелкому гравию, и неохотно свернула в сторону дворца. Опоздание к завтраку сулило новые едкие комментарии.

Место во главе стола пустовало. Леди Шроузбури не появилась, и камеристки оказались предоставлены сами себе. Розамунда сидела молча и старалась смотреть в тарелку, однако не могла не заметить ни косых взглядов, ни многозначительных усмешек. Казалось, все здесь знали нечто важное, и лишь она одна пребывала в неведении. Дурное предчувствие усилилось, когда посыльный сообщил, что леди Летицию Ашертон вызывают в покои королевы. Летиция с готовностью поднялась, снова переглянулась с приятельницами и поспешила выйти.

Розамунда посмотрела на Джоан, но та лишь покраснела и опустила глаза в тарелку - зримое воплощение вины и раскаяния. Что же они могли разнюхать? Ничего определенного, кроме предполагаемого отсутствия в постели во время болезни. И никто не знал наверняка, как долго это отсутствие продолжалось. Но почему-то все равно было очень страшно.

Летиция вернулась, когда камеристки уже заняли свои обычные места в гостиной королевы: Она неприязненно посмотрела на Розамунду и, как того и следовало ожидать, принялась шептаться с Фрэнсис и другими сплетницами. Джоан к совещанию не допустили; обреченно ссутулившись, та одиноко сидела над пяльцами, всем своим видом воплощая страдание. Если бы не собственные переживания, Розамунда непременно пожалела бы бедняжку.

Наконец вернулась леди Шроузбури. Она не плыла спокойно и величаво, как обычно, а воинственно маршировала, отчего складки синего бархатного платья на огромном испанском кринолине колыхались, словно на ветру. Обрамленное огромным кружевным жабо ледяное лицо выражало крайнюю степень гнева и решимости.

- Мистрис Уолсингем, пойдемте со мной.

Дамоклов меч наконец сорвался и упал. Что ж, во всяком случае, изнуряющая неопределенность сейчас закончится. Розамунда отложила перо и без единого слова вышла из комнаты вслед за графиней. Леди Шроузбури молча прошествовала через переднюю в приемную королевы. Трон пустовал, и это обстоятельство показалось добрым знамением, однако ненадолго.

- Советую отвечать на вопросы открыто и честно. - Графиня без обиняков приступила к делу. - Любое умолчание, любая ложь непременно будут раскрыты, это я вам обещаю. Итак, где вы были в то время, когда двор находился в Гринвиче?

- Я была здесь, ваше сиятельство.

Осужденная стояла, крепко сжав руки перед грудью. Попыталась посмотреть в глаза неумолимой начальнице, но встретила откровенную ненависть и предпочла опустить взгляд.

- Всего лишь несколько раз выходила в сад, чтобы подышать свежим воздухом. Здесь было невыносимо жарко.

- Не верю. Учтите, если не скажете мне, будете отвечать перед теми, кто сумеет вырвать правду.

Голос звучал громче иерихонской трубы.

Страх подступил к горлу и уже начал душить. Неотвратимость кары становилась все более очевидной. Графиня несла ответственность за поведение своих подчиненных, и любой проступок камеристки сулил ей серьезные неприятности. Ярость многоопытной придворной дамы можно было понять, но от этого не становилось ни легче, ни спокойнее.

Розамунда твердо знала одно: если стоять на своем, врагам не удастся ничего доказать. Никто не видел, как она уходила или возвращалась - в этом можно было не сомневаться. Травля основывалась лишь на сплетнях и злословии.

- Мадам, не понимаю, в чем меня обвиняют, - тихо и медленно заговорила она: так легче было унять дрожь в голосе. - Невозможно защищаться и отражать нападки, не зная их сути.

- Вы отрицаете, что покидали спальню ночью?

- Я выходила на некоторое время вечером.

- Зачем?

- Чтобы подышать воздухом.

- А когда вернулись? Подумайте, прежде чем отвечать. Мы располагаем свидетельством служанки, которой было поручено за вами присматривать. Она сообщила, что заходила трижды с промежутками в несколько часов и ни разу не застала вас на месте.

Розамунда постаралась сконцентрироваться.

- Не помню, сколько раз я оставляла постель, мадам. Было очень плохо: голова кружилась, меня постоянно бросало в жар. В таком состоянии сложно уследить за временем.

Графиня сжала и без того тонкие губы.

- Вас заметили за интимной беседой с некоторыми джентльменами. Более того, вы прогуливались с этими джентльменами наедине, причем в обстоятельствах, располагающих к непристойному поведению. Будете отрицать?

- Отрицаю непристойное поведение, миледи, но не могу отрицать факт разговоров и прогулок, тем более что даже не пыталась их скрыть. Общалась со знакомыми на глазах у всех придворных.

- Что ж, будете оправдываться перед ее величеством. Оставайтесь здесь.

Графиня направилась к двери в королевскую спальню, а Розамунда застыла в безысходном ожидании. Каждый шаг становился очевидным, и оставалось лишь проклинать собственную глупость: разве можно было надеяться хоть что-то утаить здесь, во дворце, насквозь затянутом паутиной зависти, недоброжелательности и слежки? Леди Уолсингем недвусмысленно предупредила об опасности, но она не последовала совету.

Через некоторое время дверь в спальню открылась, и леди Шроузбури приказала:

- Мистрис Уолсингем, войдите.

Розамунда пересекла бесконечное пространство скользкого паркетного пола, на котором яркими островками выделялись небольшие персидские ковры. Вслед за начальницей прошла в покои королевы и немедленно опустилась на колени, в знак абсолютной покорности низко склонив голову.

В этой позе пришлось оставаться целую вечность, пока королева не произнесла резким голосом:

- Поднимитесь, дитя.

Она встала с колен, однако продолжала смотреть в пол. В этих невероятных условиях униженное смирение казалось самой надежной линией поведения.

- Итак, вы отрицаете предъявленные обвинения?

- Мадам, меня не обвинили ни в чем, что можно было бы отрицать. Да, я гуляла и разговаривала с придворными, но делала это на глазах у леди Шроузбури и всех остальных. Не совершила ничего постыдного. Скрывать мне нечего.

Голос Розамунды звучал тихо, но уверенно.

- Посмотрите на меня.

Она наконец-то подняла глаза. Королева сидела возле пустого холодного камина и нетерпеливо барабанила пальцами по резной ручке кресла. Ее величество, как всегда, сияла драгоценностями. Тяжелое бриллиантовое ожерелье на шее, толстые браслеты на запястьях, жемчужные подвески в разрезах рукавов. Кружевной воротник обшит сапфирами; такими же камнями унизан широкий пояс. В глазах зарябило, и пришлось прищуриться. Когда зрение пришло в норму, оказалось, что в комнате присутствует еще и леди Пемброк: она стояла за монаршим креслом.

- Вы покинули спальню без объяснения и разрешения. Вас видели увлеченной интимной беседой с моими придворными. Отрицаете?

- Беседа была не интимной, а всего лишь игривой, мадам.

- Игривой? - В голосе повелительницы послышалась презрительная насмешка. - Вы девственница?

Вопрос прозвучал столь внезапно, что Розамунда на мгновение перестала дышать.

- Итак? Отвечайте.

Стук пальцев по подлокотнику перешел в барабанную дробь.

- Разумеется, мадам.

Розамунда прикрыла глаза и начала молиться так страстно, как не молилась еще ни разу в жизни.

Последовало долгое молчание, а потом королева произнесла:

- Не знаю, говорите ли вы правду или лжете, но проверить совсем не сложно. Леди Шроузбури, пошлите за повитухами.

Розамунду едва не стошнило, настолько низкой, грязной и отвратительной выглядела ловушка.

- Нет, - едва слышно пробормотала она. - Прошу, мадам. Умоляю, сжальтесь.

Однако ее никто не слушал. Леди Шроузбури схватила Розамунду за одну руку, леди Пемброк за другую, и вдвоем они поволокли жертву прочь с королевских глаз. Спустя несколько минут бедняжка оказалась в крошечной комнатке, единственной мебелью в которой была широкая скамейка возле стены, а единственным источником света - рожок с тусклой свечой на стене.

Розамунда дрожала от страха, напрасно пытаясь сдержать слезы. Поначалу думала только о Томасе и о том, чем обернется ее позор. Брат никогда не простит. Ну а кузен… страшно было даже представить. Все, что он для нее сделал - пусть и ради удовлетворения собственных амбиций, - все рухнуло. А леди Урсула… она была так добра, и вот взамен… слезы потоками потекли по щекам. Возможно, они принесли облегчение и позволили взять себя в руки. Нет, нельзя позволять извергам чувствовать собственную силу!

Розамунда принялась шагать по комнате, пытаясь найти хоть какой-то выход, и слезы скоро высохли. Конечно, жестокие хищницы могли сделать все, что угодно. Отправить в Тауэр, на растерзание палачу Топклифу. Но ведь она не совершила предательства. Утрата девственности вне супружеского ложа считалась изменой только для особы королевской крови. Она не заслужила казни.

Предстояло каким-то образом оградить от скандала Уила. Бессмысленно мучиться и терпеть позор обоим. Но хватит ли мужества не произнести его имя? Удастся ли устоять перед теми испытаниями, которые готовила судьба?

В замке повернулся ключ, и сердце бешено забилось. Снова налетел ужас. В комнату вошли леди Шроузбури и леди Пемброк, а вслед за ними появились три пожилые женщины, одинаково одетые в черные платья и белые чепцы. Можно было бы принять их за монашек, однако все в Англии знали, что при дворе королевы-протестантки монашкам не место.

Розамунда прижалась спиной к стене и вытянула руки, пытаясь защититься.

- Не сопротивляйтесь понапрасну. - Сейчас голос леди Шроузбури звучал не так жестко. - Повитухи вас осмотрят. Лишнее напряжение только помешает и добавит неприятных ощущений.

- У меня… у меня месячные.

- Очень хорошо, - заметила одна из повитух. - Тем легче пройдет осмотр.

Может быть, и легче, но зато вдвойне унизительно. Трудно было поверить, что предстоит столь ужасная процедура, однако выхода, кажется, не существовало.

Оставалось одно: признаться.

- В осмотре нет необходимости, - тихо произнесла Розамунда, едва повитухи схватили ее за руки, - правда заключается в том, что я не девственница.

Повитухи тут же отступили и вопросительно посмотрели на леди Шроузбури, которая, в свою очередь, молча сверлила преступницу презрительным взглядом. Тишину нарушила леди Пемброк:

- Кто познал вас?

- Не могу сказать, мадам.

- Скажете, - с холодной уверенностью заключила графиня и кивнула повитухам: - Вы свободны.

Те ушли, шурша черными одеждами, а истязательницы принялись безжалостно терзать жертву.

- Маленькая дурочка, - заговорила леди Шроузбури. - Упускаешь такую возможность! Известно ли тебе, сколько семей обращается к королеве за покровительством? Ты погубила себя, навлекла позор на близких. Ради чего?

Ответа Розамунда не знала. Теперь вся история выглядела безвкусной и нелепой, и впервые захотелось, чтобы волшебное приключение на сеновале оказалось сном. Но тащить Уила на дно вслед за собой она не хотела и не могла, а потому стояла молча и ждала, что произойдет дальше.

- Ждите здесь.

Вельможные дамы удалились, не забыв повернуть в замке ключ, а узница осталась в узкой, похожей на тюремную камеру комнате. Опустилась на скамью, прислонилась затылком к стене и устало закрыла глаза.

Медленно тянулись часы. Свеча почти догорела. В чулане без окон уже нечем было дышать, и все-таки самым тяжким испытанием оказалась полная тишина. Постоянное движение и гул голосов настолько вошли в привычку, что сейчас возникло мучительное ощущение удушливой изоляции в глубокой подземной пещере. Мир рухнул. Когда-то верилось, что можно управлять собственной жизнью, можно выбирать пути и тропинки. Зато теперь жестокие заблуждения получили достойное отмщение. Лживые речи Агаты не прошли даром. Змеиные советы сохранять осторожность и делать все, что хочется, манипулируя правилами ради собственного удовольствия, толкнули в бездну. Шевалье наглядно показал, как просто воплотить эти советы в жизнь. Так и возникло непростительное в своей наивности убеждение: все, что дозволено опытным, изощренным в пороке придворным, дозволено и только что появившейся во дворце маленькой дебютантке.