Энн Риверс Сиддонс
Королевский дуб
Хейворду, моему другу по черничному кусту
Я стал Смертью, разрушителем миров.
В лунном свете река широка, далека.
Я тебя перейду, но не знаю когда.
Создавая мечты, подчиняя сердца,
Мне идти за тобой суждено до конца.
Мы два странника, те, что уже вышли в путь.
В этом мире на многое стоит взглянуть.
Видишь, радуга выгнула спину свою,
Видишь, там мы с тобой у нее на краю,
По черничным кустам мы друзья на века –
Я и спящая в лунном сиянье река.
Эта книга — вымысел. Имена, действующие лица, характеры, место действия и события являются результатом или воображения автора, или его художественного домысла. Какое-либо сходство с реальными событиями, конкретным местом или с людьми, ныне живущими или уже умершими, является совершенно случайным.
Глава 1
В конце века начала умирать Земля, но только немногие заметили это. Как и во все времена непостижимых катастроф, мифы, легенды и чудесные предзнаменования наполнили собою все вокруг.
Началось с того, что Козий ручей вдруг засветился. Произошло это в тот самый день, когда я приехала в Пэмбертон. Но Том Дэбни рассказал мне о случившемся намного позже. Можно было бы догадаться, что он говорит аллегорически, ведь Том видел приметы и знамения повсюду и даже свое пробуждение по утрам воспринимал как чудо. Но после Дэбни то же поведал мне и Скретч Первис.
— Засветился, ей-богу, засветился, будто внизу лампочки зажглись. Знаешь, голубые такие, — прохрипел он. — Прям-таки по всему течению до самой Биг Сильвер. И понял я тогда: что-то серьезное случится. И точно, в тот самый полдень все и произошло.
Вот тут-то я и поверила в рассказы о светящемся ручье. Хоть Скретч и был подслеповат, но обладал проницательностью и не стал бы говорить то, в чем не был уверен. И если старик утверждал, что Козий ручей засветился, значит, Бог тому свидетель, это было действительно так. А как и почему все произошло, не имеет значения.
Козий ручей… Непривлекательное и приземленное название для той прекрасной и любимой многими частицы темных вод, что разлились по всему штату Джорджия.
Поздним летом будто запотевшее от дыхания черное зеркало, а в синевато-стальной осени задумчивый, как дремлющая рептилия, в оправе изо льда, таящий что-то под бескровными зимними небесами, медленно струящийся вместе с успокоившимися талыми водами, несущий веточки кизила и жимолости долгой волшебной весной, Козий ручей петлял, прокладывая свой путь двадцать с лишним миль[1] от источника, родника где-то в бесчисленных болотах, покрывающих большую часть округа Бэйнс на юго-западе Джорджии, до того места, где он отдавал свою жизнь Биг Сильвер — Большой Серебряной реке.
Часто на своем пути Козий ручей, мелеющий и просвечиваемый солнцем, течет сквозь высокие травы и тростники, сквозь обширные поля и просеки вековых лесов, растущих в окрестностях Биг Сильвер. Его жизнь здесь чиста и открыта, это область шумливых птиц и трудолюбивых енотов, пчел, черепах, змей и, как мне говорили, редко встречающихся небольших и незаметных аллигаторов.
Сама я никогда не встречала их, хотя видела смертоносные всплески черных вод, когда один из гэйторов — так их называют в этих краях — схватил детеныша дикой свиньи, и слышала ужасное рычание и тонкий писк поросенка. И черные воды окрасились кровью жертвы.
Олени сотнями приходят на водопой к илистому мелководью. Почти каждое утро можно увидеть паутину следов, оставленную их тонкими раздвоенными копытцами. Там же толкутся и кабаны, дикие и тупые.
Но наступает такое время, когда деревья вокруг обширных полей покрываются безобразными цветами деревянных и металлических настилов. Это укрытия замаскировавшихся охотников, пришедших сюда с винтовками, с современными луками и великим множеством хитроумных приманок, — со всем, что нужно для убийства стройных белохвостых оленей, что пасутся на берегах Биг Сильвер.
Обычно Козий ручей бежит тайно, в вечном полусумраке темно-зеленых деревьев, свисающих мхов и подлеска, становясь таким темным, будто течет кровь Земли. Его жизнь — это великая загадка, как и загадочно то место, где родился он. Я никогда не видела истока Козьего ручья, но много слышала о том таинственном мраке, который царит там даже в самый солнечный день.
И было время, когда я влюблялась, валилась на землю от усталости и неги, а потом ела вдоволь на его зеленых берегах. И мне никогда не забыть тот самый первый, самый сказочный день, когда Козий ручей разрезал вдруг землю и предстал передо мной, словно перст, указующий путь к Пэмбертону.
Я приехала в Пэмбертон, заранее умирая от скуки, как охотничья собака, уставшая от преследования надоевшего ей кролика. Но неожиданно нашла пышную красоту, такую яркую и необычную, что это даже испугало меня. Я заехала к Тиш, чтобы узнать, как обстоят дела, и побывать на встречах, устроенных Чарли. Но после первого визита к подруге мне стало ясно, что я должна уехать отсюда немедленно: город давил на меня, вызывал беспокойство своей необузданной красотой. И тем не менее осталась — Тиш уже нашла жилье для нас с Хилари и внесла задаток.
— Теперь ты никуда не уедешь, — заверила она, — я уже всем рассказала о твоем приезде. Или ты хочешь сделать из меня лгунью? Это в Пэмбертоне хуже, чем хвалиться своей родословной. Нет ничего плохого, если это делают другие, иначе никто не пригласит тебя на вечеринки.
— Но я не родовита.
— Чушь! С твоими предками все в полном порядке. В конце концов, ты из семьи Колхаун, а это имя здесь имеет тот же вес, что и какой-нибудь Кэбот в Бостоне.
— Ты же отлично знаешь, что я не из этой семьи. Да, Кристофер — Колхаун, но я-то — Андропулис. Ну конечно, если наши фамилии объединить, то, может, и получится что-то вроде Кэботопулис.
— Не дури, Энди, — проговорила Тиш сдержанно, — это самое лучшее, что вы с Хилари можете сделать. Тебе следует устроить девочку до того, как начнутся школьные занятия, да и самой пообжиться.
Не столько эти доводы, сколько спокойная уверенность Гиш заставили меня решиться. Моя подруга не была ни дурой, ни чрезмерно властной женщиной. Она была просто любящим другом вот уже много лет. Ее всеохватывающее присутствие лишало воли и оказывало на меня какое-то наркотическое действие. А я уже устала. Устала от жизни и хотела покоя. Миновали не только последние ужасные пять лет жизни с Крисом, но и все, что были до этого.
А началось все в небольшом белом каркасном домике на юго-востоке Атланты, который моя мать упорно называла „бунгало" (на самом деле это и было бунгало, хотя мама и говорила о нем так, как говорят о своем жилище Ньюпорты, называя громадные летние особняки „коттеджами", а я ненавидела подобное лицемерие). Потом непреходящая усталость длилась годами, до самой смерти отца, после кончины которого мы будто сразу оказались в холодном и враждебном безмолвии.
С Тиш Гриффин мы жили в одной комнате общежития в течение всех четырех лет, проведенных в университете Эмори в Атланте. Она изучала тогда психологию и утверждала, что я живу как будто не по своей воле, а сверяю поведение с Писанием, пытаясь во что бы то ни стало освободиться от власти отца.
Мой отец… Похожий на быка, приземистый, громогласный черноволосый грен, державший небольшую бакалейную лавку в рабочем районе Атланты. Семья обосновалась там еще до моего рождения и жила до дня его смерти.
Отец пил и этим позорил нас. Во всяком случае, так утверждала мама. Она повторяла одно и то же несчетное количество раз и наконец заставила меня, шестилетнюю девочку, поверить в это. И в самом деле, его поздние возвращения домой из кафе Кирквуда, спотыкающаяся походка, непонятное мычание, его внезапные вспышки гнева, то, как его шатало, когда он приходил к обеду, — всего этого было достаточно, чтобы унизить набожную и чопорную женщину, каковой была моя мать, и меня, робкого и воспитанного ребенка. Прекрасно помню, как деревенела спина и горели щеки от мучительного стыда за отца, когда одноклассники дразнили меня и смеялись надо мной.
Но я также помню, что любила папу. Помню тот мощный, вызывающий слабость в коленях прилив удовольствия от полной безопасности, которую я ощущала от запаха его мягких, высушенных на солнце сорочек и горько-сладкого аромата одеколона. И приступы смеха, которые, как пузырьки от лимонада, вырывались из груди, когда он громко, неуклюже дурачился, брал меня на руки и подбрасывал над головой.
Несмотря на свой невысокий рост, отец был очень сильным человеком, с мощной грудной клеткой и стальными мускулами. Я ощущала скрытую гордость от того, что эта мужественность и сила принадлежат мне. Этот современный Дедал, этот минотавр среди людей был именно моим, он принадлежал только мне, мне, маленькой девочке, у которой больше ничего не было в этом мире. Я казалась незаметной и почти бестелесной среди окружающих, но в громадных, покрытых черной шерстью руках Пано Андропулиса я становилась иной, такой же яркой и блистающей, как Венера на ночном зимнем небе.
К тому времени, когда я стала достаточно взрослой, чтобы понимать, что поведение отца беспутно и возмутительно, и так же, как мама, ожесточиться и страдать от стыда, моя боль была куда больше материнской, ведь в глубине души жила еще безнадежная и беспомощная любовь; в душе же матери остался только холодный гнев. Я вообще не уверена, любила ли она когда-нибудь отца.
— Это классический эскапизм[2] — сказала мне однажды Тиш. Мы, второкурсницы, апрельским вечером сидели на кроватях в своей комнате и рассказывали о наших свиданиях, а из открытого окна доносился запах распустившейся мимозы.
Вот уже несколько месяцев я встречалась с соседом по комнате Чарли, друга Тиш. Оба юноши учились на первом курсе Медицинской школы Эмори. Тиш общалась с Чарли так давно, что их свадьба, намеченная на следующий день после получения им диплома, была делом решенным и уже не занимала наше внимание.
Но я повстречала Криса Колхауна лишь тогда, когда бывшего соседа Чарли выгнали из школы и Крис поселился на его место в маленькой квартирке на авеню Понс де Леон. В тот весенний вечер после трех-четырех непривычных для меня кружек пива в заведении „Мо и Джо" я заявила Тиш, что вышла бы замуж за Криса Колхауна не раздумывая, сделай он мне предложение. Но, даже если бы он не захотел официального брака, я готова просто жить с ним в любом месте, какое он выберет, включая и огромные подвалы дома из серого камня на Хабершем-роуд, что принадлежал роду Колхаунов.
Это означало, что я полностью отдалась Крису Сибли Колхауну и пиву, а мое заявление, особенно относительно сожительства, было только одной из первых весточек катящихся 70-х на Юге Америки. Пока еще в Эмори мы находились в более-менее безопасном отдалении от сексуальной революции и феминистских движений 60-х годов.
А Хабершем-роуд, хотя до нее не более четырех миль, была отдалена от Кирквуда на миры, галактики и вселенные. Я только однажды побывала в доме Криса на большом званом вечере, который его родители устраивали в начале весны. Мама же, насколько мне известно, или вообще не бывала к западу от Пичтри-роуд и к северу от Медицинского центра, или проезжала мимо на автобусе. В любом случае расстояние до той части города измерялось чем-то большим, чем мили.
— Это стремление освободиться, — убеждала меня Тиш, при этом рот ее был набит печеньем, — бежать от папочки как можно скорее и как можно дальше. Пусть он наглотается пыли, гоняясь за тобой. А что может быть дальше, чем Крис Колхаун и Хабершем-роуд?
Я замолчала на некоторое время, как это часто делала в беседах с Тиш, раздумывая, права она или нет. И хотя знания по психологии, которые она получила за два года обучения, были весьма поверхностны, в отношении меня она не ошибалась, это предвидение было результатом настоящей привязанности. Тиш любила и хорошо понимала меня, а это было свойственно очень немногим людям, я-то знаю.
За два года мы стали роднее иных сестер. Наши вкусы в отношении одежды, причесок, косметики, наши стремления и сердечные привязанности были очень схожи. Обе были умны, сообразительны, свободны от предрассудков, искушены в острословии, но вся эта болтовня казалась нам смешной и наивной, а свои достоинства мы усердно прятали под маской хорошо воспитанных южных скромниц, с презрением и иронией относящихся ко всем, кто не разделял потрепанных идеалов 60-х годов, идеалов мира, любви и служения обществу.
"Королевский дуб" отзывы
Отзывы читателей о книге "Королевский дуб". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Королевский дуб" друзьям в соцсетях.