Виктория Холт - Королевский путь

А в это время кардинал решил сообщить королеве о смерти матери.

Эта новость ошеломила Марию. Она осознала, что не ведает, что творится в ее собственной стране, что теперь мать не правит больше. Она осознала, каким опасным может быть ее неведение.

В одиночестве она дала волю горю, и скорбь ее была безмерна. Девять лет прошло с тех пор, как мать побывала при Дворе Франции, но благодаря письмам они не теряли связь друг с другом. Мария понимала, что потеряла одного из лучших друзей, когда-либо бывших у нее.

Что теперь станется с Шотландией? Ее мысли переметнулись на южанина, взволновавшего ее чувственностью своего облика. Он должен знать: мать особенно рекомендовала его ей.

Она узнала о смерти матери, и теперь им было проще говорить о Шотландии. Босуэл открыто мог рассказать ей о тех рискованных государственных делах, что творятся в ее стране. Да, это правда, что с Англией мир, но в стране было тревожно.

Они беседовали с глазу на глаз. Она выглядела бледной от траура в последние дни.

Она сказала:

— Ваша светлость, вы ведь прибыли из Шотландии совсем недавно. Вы действительно знаете, как там идут дела. Как поживает мой брат? Милый Джеймс… я вновь хочу увидеть его. Мы всегда были так рады друг другу.

Легкая улыбка скользнула по губам графа. Милый Джеймс! Эта девчонка не годится, чтобы править суровым королевством. Да неужели ей не понятно, что ее «милый Джеймс» никогда в жизни не простит ей ее законнорожденность, в то время как он — более взрослый, более мудрый, более крепкий, да и вообще мужчина — мог бы стать королем? Эти французы изнежили ее. Сколько жеманства в ней по отношению к ее старшему брату. Ей, похоже, и в голову не приходит, что корона была между нею и любой пассией графа Джеймса Стюарта.

Но как сказать этой слезливой и эмоциональной женщине, чтобы она остерегалась своего брата? Как рассказать ей об этих гнусных интриганах — Дугласе, Рутвене, Мортоне?

Он не доверял ни на йоту шотландскому бастарду, но избавится от присутствия графа Джеймса Стюарта в правительстве будет просто невозможно…

А королева была готова положиться на Босуэла.

Он взглянул на нее с легким презрением. Она — королева смутной страны, которую даже не пожелала увидеть. Он прекрасно все понял. Ей нравился этот нежный Двор, где надушенные франты приседали в реверансах и украшали драгоценностями не только камзолы, но и уши; ей по душе смазливые стишки, музыка и умненькая болтовня.

Как грустно, подумал граф Босуэл, что скончалась Мария де Гиз, предоставив свою ветреную дочь самой себе.

* * *

Настала зима, и Двор готовился перебраться в Орлеан. Королевский багаж, с этими внушительными кроватями и гардинами, был уже упакован, и они приготовились к путешествию в Шенонсо.

К радости Марии, граф Босуэл покинул Францию, У нее было ощущение, что он взял с собой через море ее тяжелые мысли о родном королевстве.

Позднее Мария обратила внимание на возрастающее беспокойство на лице королевы Екатерины. Мать редко оставляла последнее время Франциска. Чтобы облегчить его страдания от пронзительной боли в ухе, она окружила его заботой и постоянно приносила всякие жидкости и зелья. Великий Паре не отходил от него. Мария понимала по мрачному лицу доктора и сосредоточенному выражению лица королевы-матери, что состояние Франциска было хуже, чем когда-либо.

День отъезда очень тревожил ее, ведь внезапный ветер мог вновь ухудшить его здоровье. Нарыв был угрожающе воспаленным, и боль была почти невыносимой.

Она и Франциск собирались, было, сесть на лошадей, когда Франциск, приложив руку к уху, неожиданно рухнул на землю.

Возникло замешательство, так как стало ясно, что король совсем плох. Мария опустилась на колени рядом с Франциском, и ее охватил дикий ужас, когда она увидела признаки приближающейся смерти. Екатерина стояла по другую сторону от сына. Это был короткий миг, когда замок открылся, и Мария увидела мельком истинное лицо итальянской женщины, лицо, которое она не видала никогда.

Екатерина понимала, что сын умирает, но Мария чувствовала, что она не испытывает боли и не скрывает своего великого торжества.

* * *

Мария сидела на второпях распакованной кровати. Франциск был слишком слаб, чтобы говорить, но он знал, что она здесь, и это успокаивало его. Изредка его обезумевшие от боли глаза обращались к ней, и с губ беззвучно падало единственное слово:

— Мария…

Марии было известно, что ее дяди торопятся в Орлеан, но она все же чувствовала себя в ужасном одиночестве. Ей хотелось прикрыть руками своего умирающего мужа и защитить его от невозмутимой женщины, которая скользила по комнате, пряча ликование, говоря слова утешения, принося успокаивающие. Неужели это правда, что мать может желать смерти сына? Неужели это правда, что ее собственная власть значит для нее больше, чем мальчик, который был когда-то частью ее тела? Мария не могла этому поверить. Об этой женщине ходили странные истории.

— Что-то надо делать! — страстно кричала она.

Она вызвала монсеньера Паре к себе. Она сказала, что хочет поговорить с ним наедине; но ее свекровь была в комнате, спокойная и полная решимости.

— Я — его мать, — сказала она. — Ты не можешь выставить меня.

— Месье Паре, — обратилась Мария к нему. — Я умоляю вас, сделайте хоть что-нибудь.

— Ваше Величество, я бы рискнул сделать операцию, но это может закончиться плохо. Однако, если операцию не сделать, король точно умрет.

— Я не допущу, чтобы мой сын напрасно страдал, — сказала Екатерина. — Я обязана переговорить с монсеньером Паре. Я хочу ясно представлять себе, что означает этот риск. Я не могу позволить моему сыну страдать напрасно. Я — его мать. Я сделаю все, чтобы защитить его от ненужной боли.

— Речь идет о его жизни, — запальчиво произнесла Мария.

Екатерина отвернулась к двери:

— Монсеньер Паре, королева — молодая жена, которая любит своего мужа. Она переполнена горем, и это горе сводит ее с ума. Монсеньер Паре, я — его мать. Я должна поговорить с вами наедине. Мне нужно точно представлять, что все это значит.

Врач закричал в отчаянии:

— Мадам, это шанс сохранить жизнь королю… но шанс ничтожный, вне сомнений. Необходимы действия, и незамедлительные. Есть малая надежда на успех, но, если не сделать ничего, он не протянет больше, чем несколько часов.

— Я не допущу, чтобы он страдал понапрасну. Мой сын… мой бедный маленький Франциск! Он именно мой сын, хотя и король.

— Мы теряем время! — в отчаянии закричала Мария. — Драгоценное время…

— Ты права, — сказала королева. — Мы не должны терять время.

Она взяла врача под руку.

— Сначала мне необходимо переговорить с вами, монсеньер Паре. Перед тем, как операция будет сделана, я должна поговорить с вами наедине.

Паре перевел взгляд с жены короля на его мать. Одна была молоденькой девочкой на грани истерики от горя, а другая — невозмутимой женщиной.

Екатерина вывела врача из комнаты.

Их долго не было, а когда они вернулись, прибыли и дяди Марии.

Мария в одиночестве сидела на кровати. Из горла короля вырывались хрипы. Когда вернулся Паре, Марии стало ясно, что уже слишком поздно что-нибудь делать, чтобы спасти Франциска.

* * *

В окошко тихо стучали снежинки, на улице стонал ветер. Все, кто был вокруг кровати, взирали на бледное лицо умирающего короля.

Кардинал, взяв молодого человека за руку, наклонился над кроватью. Присутствие смерти внушало страх даже кардиналу, и даже у кардинала зашевелилось внутри чувство раскаяния за все, что он сделал по отношению к умирающему мальчику.

— Повторяй за мной, — приказал он, как приказывал ему все эти годы, — Господь, прости мне мои прегрешения и не обвиняй меня, твоего слугу, в грехах, что вершились моими министрами моим именем и моей властью.

Бледные губы шевельнулись в попытке произнести хоть слово.

— О, Господь, услышь его, — взмолилась Мария. — Это не по его приказу воды Луары обагрились кровью. Он не приложил руки к тому, что свершилось в Амбуазе. Помни это и не вини Франциска.

Екатерина приблизилась к кровати и произнесла:

— Вот и все. Король умер.

Она была полна решимости управлять Шарлем, как Гизы управляли Франциском и Марией.

Мария в ужасе смотрела на нее, на ее белоснежные руки, сложенные на черном платье. Она наблюдала за ее усилиями изобразить скорбь на лице, которое начало вселять в Марию чудовищный страх.

* * *

Они в мрачной торжественности покидали эту комнату смерти, две королевы — вдовы, бок о бок.

Слезы медленно катились по щекам Марии. Ей хотелось лишь одного: добраться до комнаты, рухнуть на постель и чтобы никого не было рядом.

Они дошли до двери; Мария хотела, было, пройти, но ее остановил легкий удерживающий жест за руку — за спиной была Екатерина Медичи Она стала оттеснять Марию, протискивая грузное тело, как бы говоря, что Мария должна сейчас пропустить ее вперед, как когда-то Екатерина пропустила Марию…

И в этот миг Екатерина дала понять ей, что Мария больше не первая дама королевства. Вновь родилась звезда королевы Екатерины, а звезда королевы Марии упала.

Молодая вдова одиноко сидела в комнате, погруженной во мрак.

Лицо Марии было белее, чем белоснежный чепец; платье и туфли тоже были белыми. Комната освещалась лишь несколькими свечами и походила на склеп.

Мария поднялась, все так же погруженная в раздумья, и начала мерить шагами комнату, все плача и плача.

Едва появившись при Дворе, она сразу нашла во Франциске друга. Может, временами она была излишне сурова в ответ на его нежность? Только сейчас, потеряв Франциска, она поняла, как крепко любила его…

Какие ужасные перемены охватили ее жизнь!

Она вспомнила о своих дядях… В день смерти Франциска они стояли вокруг нее, не проронив ни слова, но она чувствовала, что разочаровала их. Их глаза укоряли ее:

— А как же ребенок?.. Младенец мог бы изменить все…

Дяди намекали ей, что, если этого не сделал Франциск, найдутся другие мужчины…

Что для них честь? Все, что для них важно, так это власть де Гизов Лотарингских. Она вела себя так, как они приказывали ей, но не сделала того, что была должна сделать.

Что же будет с ней теперь? Она прикоснулась к платью, разглаживая складки ткани, предчувствуя, что впереди еще много невзгод.

* * *

Пока шли первые недели траура, ей не полагалось никого видеть, кроме слуг и членов королевской семьи. И вот, как-то раз ее зашли навестить девятилетний Шарль, теперь король, и Екатерина.

Мария опустилась, было, перед мальчиком на колени, а он, по-новому ощущая себя, с удовольствием приказал:

— Мария, дорогая, встань же!

Глаза его светились любовью, и, казалось, все должно быть хорошо, но Марии было ясно, что это не любовь брата. Глаза молодого короля лихорадочно расширились, когда он прошелся взглядом по фигуре в белоснежном одеянии. Шарль словно говорил:

— Ну вот, теперь я — король Франции, и между нами нет ничего, что разделяло бы…

Этот мальчик, сумасбродное дитя — король, грезил увидеть Марию королевой Франции. Ее дяди сделали бы все, чтобы такое случилось. Выйди она замуж за Шарля, и могущество Гизов останется прежним.

Екатерина, пристально вглядываясь в лицо Марии, произнесла:

— Дочь моя, наверное, так тяжко быть все время одной… Сорок дней… сорок ночей…

— Мадам, это совсем ничто… Я буду скорбеть о нем всю оставшуюся жизнь.

Екатерина по привычке надула губы:

— Ну что ты! Ты ведь еще так молода! Вот вернешься домой… полюбишь еще кого-нибудь…

Она потеряла все в один миг: и мужа, и положение в обществе, и страну… Слишком много потерь… Все это было уже просто непереносимо…

— Мадам, — произнесла Мария, — я хотела бы остаться во Франции. Здесь то, что мне принадлежит. Я покину Двор, только если в этом будет необходимость.

— Да у нас и в мыслях нет, чтобы ты уехала… Мы очень хотим, чтобы ты осталась здесь, с нами, — произнес король.

— Спасибо за вашу доброту, Ваше Величество.

— Мария, я всегда так крепко любил тебя! — с жаром произнес Шарль.

Екатерина мертвой хваткой вцепилась сыну в плечо, да так, что он аж поморщился от боли и испуганно взглянул на мать.

Екатерина громко расхохоталась.

— Король так нежен к тебе… Нам будет грустно без тебя, когда ты уедешь…

— Да Мария не собирается никуда уезжать! — раскричался Шарль.