— Да он уже подписан, Мадам.

— Однако похоже, от этого он не становится ценным, если вам уж так нужна моя подпись.

Они не нашлись, что возразить.

А дальше был еще один неумный шаг, но в Марии говорило уязвленное самолюбие.

— Я не поставлю подпись, о которой вы просите. Мне нужно время для обдумывания.

Раздраженные, они покинули ее. Они написали министрам, а Елизавета Английская поклялась, что не забудет нанесенной обиды до той поры, покуда эта прекрасная голова остается на таких изящных плечиках.

* * *

Мария отправилась в Реймс провести некоторое время со своей тетей, Рене де Гиз в аббатстве Святого Пьера. Рене, сестра спесивых дядей Марии, была совсем непохожа на них. Возможно, она, член этой могущественной и амбициозной семьи, нуждалась в женском монастыре, потому что сторонилась этой спеси, которая была просто семейной чертой.

Рене пребывала в спокойствии, а Мария была совершенно взвинчена.

Рене, понимавшая, что Марии плохо, пыталась помочь ей через молитву. Она советовала, что, если Мария очень хочет избавиться от гордыни, ей нужно молиться и помогать ближнему. Так поступила сама Рене.

Марии в порыве подумалось, что она может найти успокоение за монастырскими стенами. Но, посмотревшись в зеркало и увидев свою прелесть, вспомнив о танцах, маскарадах, о том, как она всегда была в центре внимания, о том обожании, которым была окружена, она поняла; что бы ни стряслось с нею в будущем, — даже, если предстоит возвращение в Шотландию, — она будет жить только так, и никак иначе.

Рядом с Рене она стала более религиозной и даже загорелась идеей миссионерства. Ее страна шла к кальвинизму, а она подумала о том, чтобы вернуть ее к римской Церкви, которую считала единственно правильной.

— Но я хочу сделать это, — сказала она Рене, — не пытками и огнем, не тисками для рук и не дыбой. Наверное, я просто слабенькая, но я не могу видеть, как страдают люди, как бы неправы они ни были. И даже если бы я знала, что их ожидает огонь ада, я не в состоянии мучить себя их криками. И если я одобрю пытки, то эти крики будут слышны мне даже за много миль.

Рене улыбнулась в ответ на горячность Марии. Она сказала:

— Ты — королева страны-еретички. Это твоя обязанность вернуть их в Церковь и уберечь от проклятия. Ты молода и еще слабенькая. Но святые укажут тебе путь.

Мария содрогнулась и, когда вспомнила о Кальвине и его ученике Ноксе, взмолилась, чтобы король Филипп согласился на брак с его сыном и, возможно, ей никогда не придется покинуть любимую Францию. Но если Шарль избавится от давления матери, то первое, что он сделает, это женится на Марии Стюарт.

А в это время в это же аббатство прибывали ее родственники повидать кардинала. Сначала появился граф со своей матерью, а за ними двое дядей, граф д’Амвель и маркиз де Эльбоф.

Кардинал зазвал ее к себе в комнату и попытался возродить прежние чувства. Но она повзрослела за последний месяц, и в ней не осталось былого простодушия. Кардинал выглядел каким-то изменившимся. Она заметила на его лице отпечатки разврата. Она понимала, что его любовь к ней очень сильно зависела от ее способности дать ему то, чего он жаждал — могущества. Она уже не была прежней девочкой.

Она была в недоумении и держалась настороженно. Он нежно привлекал ее к себе, держал свои изумительные руки на ее руках, успокаивал и ласкал ее, но все было бесполезно. Она видела его сейчас лучше, она видела хитреца. Ей уже было известно, что он труслив. Она уже осознала, что его любовь к ней уменьшается в строгом соответствии с утратой ею власти.

Брак с Францией… Брак с Испанией… Эти страны походили на двух летучих мышей, кружащихся вокруг кардинала, а он был подобен хитрому коту, однако недостаточно расторопному, чтобы схватить одну из них. Правда, возможно, был кое-кто другой, более ловкий, да и вообще сидящий на месте получше. Екатерина непрестанно мешала ему. Он мечтал подбросить ей в бокал маленький «Italian morsel»[37], впрочем, она грезила тем же.

Если бы он только смог отодвинуть Екатерину, он бы быстренько выдал Марию замуж за Шарля.

А в аббатство пришли вести, повергшие всех в глубокое уныние: Филипп Испанский сообщал, что ему сейчас как-то не ко времени встречаться и продолжать переговоры о браке между его сыном и Марией Стюарт.

Екатерина Медичи встала между Марией и королем Франции и, кроме того, как-то незаметно втиснулась между нею и испанским наследником.

Она собиралась-таки добиться своего: изгнать из Франции молодую и красивую королеву, у которой хватило ума показать, что она не хочет дружить с Екатериной Медичи.

Пришло известие от Джеймса Стюарта: он прибывает во Францию убеждать сестру, что самое время вернуться в свое королевство.

* * *

Ей предстояло покинуть землю, которую любила. Двор гудел от новостей. Это было прощанием с ослепительной Марией Стюарт.

Она пыталась выглядеть бодрой, но жуткий страх сидел внутри нее.

Она обратилась к своим подругам:

— Я уеду на совсем короткое время. Вскоре я выйду замуж. Вы не думайте, я не задержусь в Шотландии надолго. Я уверена, скоро король Филипп продолжит приготовления к моему бракосочетанию с дон Карлосом.

— Это замечательно — на немножечко съездить в Шотландию, — сказала Флем.

— Вскоре для тебя найдут супруга, — добавила Битон.

Пока всем еще казалось, что Мария почти радуется. Это будет всего лишь временная ссылка, да к тому же она может взять с собой французских друзей.

Генрих де Монморанси, а с момента возвращения отца к власти граф д’Амвилль, прошептал ей:

— Так, значит, Франция должна потерять Ваше Величество?!

Ее задело счастливое выражение его лица, и она едко заметила:

— Да вы, похоже, один из тех, кто ликует.

— О да, Ваше Величество.

— Позвольте мне пройти. Я была достаточно глупа, думая, что у вас ко мне есть некоторое уважение. Хотя, впрочем, это касалось королевы Франции.

Он наклонил голову так, что его лицо почти вплотную приблизилось к ее лицу.

— Я ликую, — сказал он, — потому что я буду сопровождать вас в Шотландию.

На лице Марии вспыхнула лучистая улыбка.

— Монсеньер, — начала, было, она, — монсеньер д’Амвилль… я…

Он взял ее за руки и страстно поцеловал их. Лишь на секунду она позволила такую бесцеремонность, но тут же вспомнила, что должна быть настороже. Будучи королевой, она могла разрешить себе быть легкомысленной, но не сейчас.

Она холодно произнесла:

— Я признательна вам за верность, монсеньер д’Амвилль.

— За верность… и преданность, — промурлыкал он, — за мою страстную преданность.

Он отошел от нее, а когда добрался до своей свиты, на лице у него играла улыбка. Один из его слуг, поэт Пьер де Шателяр, поднялся приветствовать его.

— Вы прямо-таки счастливчик сегодня, ваша светлость, — сказал Шателяр.

Д’Амвилль кивнул, продолжая улыбаться.

— А тебе сказать почему, Шателяр, любезный мой приятель? Я давно люблю одну даму. Увы, ей не было никакого дела до меня. А сейчас я на вершине, а она у подножья. Я думаю, мы можем где-то удачно встретиться.

— Да это просто в самый раз для поэмы, — сказал Шателяр.

— Да, конечно. Я очень надеюсь.

— А как зовут даму, ваша светлость?

— Это секрет.

— А если я спою хвалебную для нее…

— Ну хорошо, я прошепчу, но никому не говори, что Генрих де Монморанси страшно влюблен в восхитительную Марию Стюарт. Она будет нуждаться в утешении, когда доберется до своей варварской земли. Я буду там, чтобы утешить ее. Вот поэтому я так весел.

— Ну теперь я понимаю, ваша светлость. Этого вполне достаточно, чтобы развеселить любого мужчину. Она дивное создание и, похоже, была при Франциске вполне целомудренной. Даже Брантом, который мог обычно отыскать пикантную подробность в скандале, связанном с, казалось бы, полнейшей добродетелью, не мог сказать ничего, кроме хвалебных слов о королеве Шотландии.

— Она очаровательна, — сказал д’Амвилль. — Правда и то, что она целомудренна. Вот что скажи мне о ней… Ты в некотором смысле знаток, дружище. Она невинна и еще…

— И еще… и еще! — воскликнул Шателяр. — Моя дама абсолютно невинна и еще… и еще…

И двое молодых мужчин дружно захохотали.

— Возможно, удача сопутствует тебе, — произнес Шателяр. — Я завидую тебе прямо-таки черной завистью.

— Я витаю в облаках. Она будет брошена всеми и согласится любить любого француза. Ты будешь сопровождать меня, мой дорогой Шателяр, ты должен разделить со мной мой триумф… ну, разумеется… ты будешь вторым.

А когда молодые люди отправились на охоту, они все еще продолжали обсуждать прелести Марии Стюарт.

* * *

У Марии было много поводов для беспокойства перед предстоящим путешествием. Английская королева заявила, что отказывает ей в безопасном прохождении у ее границ, пока Мария не подпишет Эдинбургский договор. Но Мария проявила выдержку. Она решила, что не допустит, чтобы Тюдор увидела, будто Мария боится ее кораблей.

— Я вполне спокойно доберусь до дома, — сказала она Фрогмортону. — Я еще помню, что ваш ушедший король пытался помешать мне добраться до Франции; но вы сами видите, что я обошлась без его разрешения.

Это было глупо, но она чувствовала себя сильнее, связывая себя словами. Начиная с этого момента она решила поступать так, как ей хочется. У нее уже сложилось некоторое представление о печальном состоянии дел в ее собственной стране. По дороге из Реймса к Лотарингии ей встретился один из графов-католиков, Джон Лесли. Он заверил ее в преданности католиков Шотландии. Он сказал, что Кейтнесс, Краффорд, Хантлей и Атолл на ее стороне. Их план состоял в том, что она должна тайно прибыть в Шотландию, войти в Эдинбург с хорошими силами и прогнать еретика графа Джеймса, который в ее отсутствие занял ее место.

Она встревожилась. Джеймс был ей братом. Она любила его. Она знала, что он протестант. Он очень хотел, чтобы Шотландия исповедовала протестантизм. А Мария мечтала о католической вере. Она была решительно против зверств в стране, но, просто преданная своей религии, считала, что католическая Церковь — единственно истинная на всем свете.

К счастью, у нее была возможность поговорить с графом де Овзелом, верно служившим в Шотландии ее матери.

Он протестующе затряс головой.

— Ваше Величество, — сказал он, — если бы вы соблаговолили выслушать совет одного из тех, кто провел много времени в вашей стране и знает настрой людей, он бы сказал: «Нет сомнений, что ваше желание — возвратить Шотландию к католической вере, но есть много людей на вашей земле, кто предан протестантизму. Подняв сейчас оружие против них, вы ввергнете Шотландию в гражданскую войну. Ваш брат — протестант, а вы — католичка. Но ведь вы же нуждаетесь в нем. Он был бы предан вам просто потому, что это выгодно для него. Если вы потеряете корону, где окажется он? Как Стюарт, он должен поддерживать Стюартов. Его соперниками, впрочем, и вашими тоже, были бы Гамильтоны или Гордоны. Не торопитесь с необдуманными поступками. Ваш брат и граф Мэйтленд Летингтонский — умнейшие государственные люди Шотландии. Оба они — протестанты, но они нужны Вашему Величеству. Поэтому будьте благоразумны. Отложите вопрос с религией до той поры, пока вы не узнаете ваш народ и вашего брата. Он может поднять армию и очень хочет сделать это; так убедитесь, что он поднимает ее за вас, а не против вас».

Она с радостью приняла этот совет, потому что мысль о гражданской войне ужаснула ее.

Где-то днем позже прибыл лорд Джеймс. Когда она увидела его, то обрадовалась, что ни разу не позволила втянуть себя в интриги против него. Он был дружелюбен, вежлив и очень ласков. Он был все тем же большим братом. Ему было около тридцати, и Марии казалось, что это — возраст мудрости и большого опыта в жизни.

— Я была бы рада увидеть тебя там, на нашей родине, Джимми!

Он улыбнулся, когда она произнесла его детское имя.

— Хотя, конечно, ты с трудом похож на Джимми, — продолжала она. — Ты выглядишь таким мудрым и всезнающим. Многое изменилось в тебе с нашей последней встречи.

— Я предлагаю тебе весь мой опыт.

Он немного рассказал ей о государственных делах Шотландии и предупредил об осторожности. Она слушала вполуха. Она так устала от всех этих историй о распрях.

— Джимми, — сказала она, — я-то думала, ты не забредешь так далеко по протестантской дороге.

— Моя дорогая маленькая сестричка, тебя увлекли паписты. Подождем, пока ты вернешься домой. Подождем, пока ты не услышишь проповеди Джона Нокса в эдинбургской кирке. Может, после этого ты пойдешь вместе со мной по этой дороге.