— Я хочу быть как можно ближе к Вашему Величеству, — сказал он Марии. — Когда я сплю, при мне моя шпага. Я готов защитить вас в любую минуту…

Мария в ответ улыбнулась:

— Но никто не причинит никакого вреда мне.

— А вдруг они рискнут? Я хочу быть первым, кто защитит вас.

Каким же очаровательным, простым и невинным он казался!

…Мария, Дарнлей, Томас Рэндолф и Мэри Битон играли в карты. Рэндолф был весь в расстроенных чувствах из-за симпатий Марии к Дарнлею, а ведь он так старался устроить брак Марии и Лестера. А Марии было страшно любопытно, что он обо всем этом думает. Елизавета, должно быть, уже жалеет, что вообще позволила Дарнлею уехать из Англии…

Рэндолф и Мэри Битон выиграли у королевы и Дарнлея, и по уговору Дарнлей должен был вручить Мэри выигрыш — брошь, кольцо и наручные часики.

— Мадам, — обратился Дарнлей к Марии, когда игра закончилась, — я смиренно прошу вашего прощения за такую ужасную игру.

— Да, неважно вы сегодня играли, — согласилась она. — Знаете, казалось, вы вовсе об игре и не думали…

Он поднял на нее голубые глаза и сказал:

— Мадам, потому что рядом были вы…

Она положила ему на плечо руку и чуть приблизилась к нему… Ее тело кричало желанием… Марии так захотелось оказаться сейчас с ним наедине и сказать:

«Я люблю тебя… Мы обвенчаемся вскоре, но ведь мы можем стать любовниками уже сейчас».

Она развернулась и пошла прочь, дрожь страсти сотрясала ее. Она слышала его тихий и нежный голос:

— Мадам… Мадам… если бы я только осмелился…

* * *

Вот и справили шумную свадьбу Ливи и лорда Семпила…

— Теперь все будет не так, как прежде, — с грустью сказала Мария. — Милая Ливи, конечно, частенько будет бывать у нас… Нельзя быть такими эгоистами… Ведь ей же иногда захочется быть и вместе с лордом Семпилом… Как жы мы будем скучать по ней!

Вот Ливи и вышла замуж! — задумалась Мария. — Мне тоже пора… Настало и мое время… и здесь, рядом со мной, тот, кого я люблю…

Она могла говорить о Дарнлее до бесконечности.

— Что вы думаете о нем, Давид? — спросила она как-то Риччо.

— Лорд Дарнлей достоин вашего внимания…

— Давид, я так рада, что вы с ним друзья. Я бы не перенесла, если бы оказалось наоборот…

Давид прекрасно понимал, что творится в ее душе. Мария была в ознобе страсти, той страсти, которую всегда подспудно чувствовал Давид. Давид сам грезил о том, чтобы разбудить в Марии желание, но очень хорошо понимал, как опасна роль любовника королевы для простого придворного музыканта. Уж лучше быть просто секретарем и советником…

Все, о чем мечтал Давид, само шло ему в руки. Сам Папа Римский отметил его хороший труд при Дворе Шотландии. Сам Папа отправил ему послание. Казалось невероятным, что могущественный Папа шлет ему доброжелательные письма! Ему, Давиду Риччо, который, когда только прибыл в Шотландию, спал в домике привратника, не имея собственного угла! И Давид, и Папа хотели вновь обратить Шотландию в католическую веру. Папе совершенно не хотелось видеть Шотландию под влиянием Испании или Франции. Мечтой Папы была католическая Шотландия, стоящая против протестантской Англии. Дарнлей был любимцем Папы, а по этой причине и Давида Риччо. Давид понимал, что, когда королева и Дарнлей поженятся, Папа будет слать ему еще более дружеские послания, и потому Давиду будет еще больше почета и уважения.

Давид произнес:

— Мадам, некоторые в королевстве совсем не в восторге от Вашего интереса к этому молодому человеку.

— Я надеюсь, вы — не среди них?

— Мадам, я рад видеть вас счастливой, и мне ничего не остается, кроме как порадоваться за вас.

— А если бы я вышла замуж за лорда Дарнлея, Дэви? Что бы вы тогда сказали, мой преданный секретарь?

— Я бы сказал, что вы и Дарнлей будете счастливой парой. Я бы должен сказать: «Да хранят вас святые! Пусть все счастье и все богатства мира станут вашими!»

— Дэви! — воскликнула она. — Мне всегда так хорошо и легко с вами!

— Я прошу вас по возможности держать в секрете ваши чувства. Кое-кто постарается сделать все, что угодно, чтобы расстроить этот брак.

— Я запомню это, Дэви.

Она вспомнила слова Давида на свадьбе Ливи, когда сидела рядом с Рэндолфом, наблюдая за танцующими.

— Моя королева печется о вашем благополучии, мадам, — сказал Рэндолф. — Она надеется увидеть и вашу свадьбу…

— Я постараюсь как можно быстрее обрадовать вашу королеву, — сказала Мария.

— Я молю Господа, чтобы вы сделали удачный выбор.

— Все в руках Всевышнего.

— Господь уже предлагал вам человека, Мадам.

— Вы о ком?

— Лорд Лестер — изумительный человек, по словам моей королевы.

Мария прервала его, шутливо сказав:

— Как раз тот, кого она взяла бы в мужья, решись она выйти замуж?

— Вы абсолютно правы, Мадам.

— Ах, господин Рэндолф, ваша госпожа будет мне замечательной сестрой, и я отплачу ей тем же.

Тут подошел Дарнлей и пригласил ее на танец. Она встала, грациозно протянув ему руку. Рэндолф мрачно посмотрел на них.

Танцуя с королевой, Дарнлей сказал:

— Как же счастливы эти двое: Семпил и Мэри Ливингстон…

— Они любят друг друга, и разве это не прекрасно? — Это самое прекрасное, что только может быть на свете. Мадам… но я не могу решиться сказать…

— Вы должны сказать! Ну, говорите же! Что такое? Я настаиваю…

— Если бы я хоть на чуть-чуть мог забыть, что вы — королева… Если бы я мог увидеть вас наедине…

— Это очень сложно для королевы принимать наедине молодого человека, — игриво произнесла она.

— Если б вы не были королевой, мы сбежали бы с этого бала…

— И что потом?

— Ну… потом… я бы попробовал объяснить…

Глаза Марии загорелись огнем, когда она произнесла:

— Я хочу услышать ваши объяснения.

— Но, Мадам, пожалуйста, наедине! Если бы такое только было возможно… Правда, я не ручаюсь за себя…

— А почему вы должны за себя ручаться? Мы будем абсолютно свободны…

— Свободны, Мадам?!

— Свободны говорить то, что хочется.

— Мадам, так вы имеете в виду… Простите меня… но я не могу поверить тому, что сейчас услышал.

Он знал, что королева безумно любит его. Он был уверен, что, окажись она с ним наедине, она не сможет устоять перед ним. Путь перед ним будет чист: однажды сдавшись, она не будет более противостоять ему. Он станет любовником королевы, и корона Шотландии у него в руках!

Какой же восхитительный прожект! Она молода и красива, она страстна и будет вести главную игру в их любовном романе. Пусть все будет так, как она хочет. Она по уши влюблена в молоденького и, как ей кажется, неопытного мальчика. Он должен сыграть роль зеленого, больного любовью юнца, мальчика, неопытного и мечтающего, чтобы его вели за руку.

Она прошептала:

— Хотите увидеть меня наедине, приходите вечером в мою комнату. Битон впустит вас. Когда в замке станет тихо… и все лягут спать…

Она сжала его руку, но более уже не танцевала с ним, испугавшись, что выдала страсть, охватившую ее.

Ей не нужен был никакой брак с Испанией, ее не волновали ни чувство собственного достоинства, ни гордость, ни даже мысль о том, что она — королева. Ее не беспокоило ничто, кроме любви к Генриху Дарнлею.

* * *

— Мадам, ну разве это разумно? — спросила Битон.

Мария в гневе повернулась к ней:

— Разумно?! Что ты имеешь в виду? Ему нужно поговорить со мной. Почему же я не могу его выслушать?

— Но, Мадам, в одиночестве, в своей спальне?

— Какая же ты нахалка, Битон!

Сетон не сказала ничего, а лишь посмотрела с тревогой на королеву. Марии не хотелось встречаться с ней взглядом.

Флем подумалось, что брак Ливи не дает покоя королеве. Именно из-за этого брака королева теперь думает, что она тоже влюблена и у нее тоже должен быть любовник.

— Ваше Величество обвенчается с ним, — мягко сказала Флем, — и потом все будет хорошо…

— Ты слишком много болтаешь, — сказала Мария. — Принеси-ка лучше мою мантию из белого бархата.

— Белый бархат становится для Вашего Величества более важным, чем что-нибудь еще, — проговорила Флем.

Мария с трудом прислушивалась к тому, что говорят. Ее вдруг охватила дрожь. А вдруг он не придет… Нет, нет, он, конечно, придет…

Раздался стук в дверь.

— Битон, скорее!

Битон была уже у двери.

— Входите быстрее, лорд Дарнлей. Никто не должен вас видеть.

Мария поднялась… Белоснежный бархат мантии облегал ее тело, длинные каштановые волосы рассыпались по плечам…

— Оставьте нас, — прошептала она, и три подруги молча быстро покинули комнату.

— Мадам… — начал Дарнлей.

Он хотел, было, опуститься на колени и взять ее за руки, но она бросилась к нему в объятия, и ее пальцы заскользили в безудержной ласке по лицу и шее Дарнлея…

Он робко обнял ее…

Это было пределом его мечтаний. Ему не нужно было уговаривать ее, ему не нужно было делать ничего, кроме как слушаться ее, потому что страстная королева приказывала ему стать ее любовником…

* * *

Мария действительно решила выйти замуж за Дарнлея. Однако Давид предостерег ее. Протестантская знать во главе с графом Меррейским была против этого брака. А Мария не могла дождаться свадьбы, хотя теперь у нее и была возможность видеться с Генрихом наедине.

Она не переставала придумывать все новые и новые подарки для него. Она заказала своему портному Уильяму Хоппрингелу красивый камзол для Дарнлея. Камзол сшили из черного бархата и украсили серебряными кружевами. Затем портной должен был сделать еще кое-какую одежду из тафты и шелка, и все это для лорда Дарнлея. У Джонни Деброу, лучшего шляпных дел мастера в Эдинбурге, заказали для Генриха несколько шляп. Флеминг Алльярд должен был изготовить несколько пар обуви. Были также заказаны сорочки и брыжи, и все делалось из самых лучших тканей.

На заказ были сделаны и драгоценности.

Она все еще пребывала в уверенности, что ее намерение о замужестве — секрет для остальных.

Нетерпение Дарнлея возрастало. Он уверял ее, что корона Шотландии вовсе не интересует его, но ему ужасно хотелось оповестить весь мир, что он — любовник королевы.

Она верила ему. Он ведь так молод и держался так непосредственно и, как и она, не ведал доселе страсти.

Произошла лишь единственная грустная история, которая подпортила радость этих дней.

Все стряслось по вине графа Босуэла. Он оставил свой пост капитана шотландских гвардейцев во Франции и прибыл в Шотландию. И теперь он отправил посыльного к королеве, умоляя разрешить ему вернуться ко Двору.

— А почему бы и нет? — спрашивала себя Мария. — По обвинению Арана он оказался в тюрьме, но теперь-то известно, что Аран сумасшедший. Мы были несправедливы к Босуэлу.

Ее брат граф Меррейский, который все более и более мрачнел, наблюдая за ней и Дарнлеем, заверял ее, что это почти что глупость — вернуть Босуэла.

— Этот человек рожден, чтобы создавать проблемы, — говорил он. — Он сеет раздор. Без него в Шотландии было спокойнее.

Но королева не желала его больше слушать. Теперь она сама, с помощью Риччо, принимала решения. Она сожалела о поведении южанина, но что-то было в его характере, что привлекало ее.

— Я думаю, что разрешу ему вернуться, — сказала она.

Граф Меррейский пришел в ярость. Он любил сестру, но только когда она следовала его советам и не мешала править страной. А сейчас он почти ненавидел ее… Казалось, она становится ему врагом. Ну почему она — глупая девица — носит корону?! Ведь он больше годится для этого. Ему жутко не повезло, он родился бастардом. Мысль об этом была в нем как жгучая язва, корежившая его, разрушающая то неплохое, что было в его характере… Он почти был готов вырвать власть из рук сестры.

Ему совсем не хотелось видеть здесь Босуэла. Босуэл был его врагом. Он ведь может прознать, что Джеймс Стюарт пытался отравить его… Было совершенно ясно, что Шотландия тесна для них двоих.

Удержать Босуэла на стороне было не так уж и сложно, и его бывший слуга, вернувшийся в Шотландию Дэнди Прингл, мог очень даже неплохо помочь в этом деле.

Граф Меррейский приказал ему приехать в Эдинбург и явиться к королеве.

— Прежде чем Ваше Величество вновь позовет Босуэла, — сказал граф Меррейский, — я думаю, вам будет интересно послушать этого человека.

— Кто он? — спросила Мария.

— Один из тех, кто был на службе у Босуэла во Франции и кому кое-что известно о его личной жизни. Он скажет вам, что Хепберн один из самых страшных развратников в Шотландии.