— Я не уйду! — завопил он. — Я останусь здесь! Вы не сможете выставить меня!

— Да я именно так и сделаю.

— Я буду кричать на весь дворец, что вы выставляете меня из своей комнаты!

— Вы можете кричать все, что вам угодно. Только всем все давно известно.

— Мария… милая… я люблю тебя.

— Нет, — сказала она. — Ни вы, ни я друг друга не любим. А теперь уходите или я сделаю так, что вам придется уйти.

Пристыженный, он покинул ее комнату…

Он помрачнел еще больше, когда Мортон сказал:

— Королева не любит своего мужа. Двор знает об этом и сожалеет…

— Сожалеет?! — взволнованно спросил Дарнлей.

— Вы думаете, Ваше Величество, нам нравится смотреть на грязную интрижку между королевой и этим иностранцем?

— А это действительно интрига?

— Ваше Величество сомневается?

— Да… нет… я не уверен…

— Я не сомневаюсь, что в вашем присутствии они очень осторожны…

— Очень осторожны?! Что вы имеете в виду?

— Ваше Величество, они вместе и днем, и ночью. Как вы думаете, что они делают? Неужели все время обсуждают государственные секреты?

Глаза Дарнлея сузились.

— А ведь это правда. Какой позор… Чтобы так… обращаться с королем!

Он вздрогнул и взглянул на Мортона, но тот не улыбался. Лицо его выражало лишь сочувствие.

— Многие из нас, — произнес медленно Мортон, — не удивились бы, если бы вы убили этого парня. Никто бы не обвинил вас.

— Нет! — повторил Дарнлей. — Никто не обвинил бы меня.

— Я получил новости от брата королевы из Англии.

— От графа Меррейского?! Мы с ним не в друзьях.

— А могли бы стать друзьями… Он говорит, что это оскорбительно, что вас лишили ваших прав. Ведь дело не только в постели королевы, но и в короне. Граф Меррейский говорит, что, если вы вернете его в страну и возвратите лордам-изгнанникам конфискованные владения, то первое, что он сделает по возвращении в Шотландию, так это даст вам корону.

— Да что же я могу сделать, чтобы вернуть его? Как я могу отдать отнятые земли?

— Что значит, как вы можете? Совсем недавно, когда королева любила вас, все было в вашей власти. А сейчас… другой человек стал ее фаворитом. Давид Риччо сейчас для нее все… и советник… и секретарь… и любовник…

— Я убью его!

Мортон улыбнулся.

— Ваше Величество, — сказал он, — давайте выйдем из дворца. Мы должны быть уверены, что нас никто не подслушивает. Нам надо поговорить…

* * *

Босуэл с домашними перебрался из Криктона в Хеддингтонское аббатство. Последние недели он пребывал в веселье. Отношение Джин к нему не изменилось ни на йоту, а Бесси Краффорд дала ему те развлечения, в которых он постоянно нуждался, и потому жизнь текла удивительно мило.

Джин занималась в Хеддингтоне тем же, чем и в Криктоне; она ни минуты не сидела без дела, и даже отдыхая, держала в руках вышивание.

Босуэл частенько видел Бесси. Ее чудесные глаза, бывало, следили за ним в ожидании сигнала. Наверху ли на сеновале… или в полях аббатства… они были везде… он и эта маленькая тихая девушка, которую его руки делали по страстности равной ему самому.

Ему нравилась Бесси. Все бы ничего, если бы не одно происшествие.

Он зашел в комнату белошвеек, внезапно вспомнив о Бесси и почувствовав желание. Она сидела в одиночестве в комнате. Вообще-то она работала вместе с его женой, но именно в эту минуту Джин в комнате не оказалось.

Он бросил ей:

— Ступай на сеновал и жди меня там.

Она вся как-то смутилась. Ее глаза смотрели встревоженно. Она начала, было, говорить:

— Ваша светлость… я не могу…

— Ступай, детка. Я кому сказал, иди наверх.

Заикаясь, она проговорила:

— Ваша светлость… Ваша светлость…

Он схватил ее за плечи и толкнул в сторону двери. Она чуть не упала, рассмеявшись писклявым смехом, потом выпрямилась, сделала суетливый реверанс и выбежала из комнаты.

Он улыбнулся и несколькими мгновениями позже отправился следом за нею на сеновал.

…Они редко обменивались словами, ведь в таких отношениях слова не всегда нужны. Она сказала, что ей надо идти работать и она не может долго задерживаться. Он и слушать ее не хотел. Он насильно уложил ее на покрытый пылью пол сеновала…

Они задержались на сеновале дольше обычного; и, когда наконец он отпустил ее, Бесси вспомнила, что давно пора было бы вернуться.

Она возвратилась в комнату белошвеек, где уже было несколько слуг и жена Босуэла.

С пунцовыми щеками, в пыльном платье Бесси смущенно вошла в комнату.

— Где же это ты была? — сурово спросила ее Джин.

— Мадам… я…

— Посмотри, на кого ты похожа! Что с тобой стряслось?

Бесси, заикаясь, проговорила:

— Я… была… на сеновале…

— Ты ходила на сеновал, когда у тебя полно работы?! Взгляни на свои руки! До чего же они грязные! Пойди вымой их… Такими руками работать просто невозможно. А когда ты вернешься, я хотела бы узнать, почему ты оставила работу и ходила туда.

Бесси, рада-радешенька, что можно уйти, так заторопилась, что чуть было не сшибла графа, который как раз в этот момент входил в комнату. Граф едва взглянул не нее, но выдал себя: его одежда была такой же грязной, как и платье Бесси. Это была весьма необычная грязь: камзол графа был усыпан остатками соломы, той самой соломы, что запуталась в волосах Бесси.

Джин проницательно посмотрела на мужа. Она подавила смех. Зная Босуэла и Бесси, она могла сделать лишь единственный вывод.

Она ничего не сказала Хепберну, а слугам приказала отправиться с нею вместе на кухню, чтобы сделать кое-какие приготовления к вечернему застолью.

Через полчаса она вернулась в мастерскую. Бесси в вычищенном платье и с отмытыми руками старательно работала.

— Бесси, — обратилась Джин к девушке, — если я не ошибаюсь, твой отец живет недалеко от Хеддингтона?

— Да… моя госпожа…

— Ну вот и славно. Собирай вещи и немедленно отправляйся к нему.

— Отправиться к отцу?! Моя госпожа…

— Да, Бесси. Я нахожу, что твои услуги мне больше не нужны.

Бесси вспыхнула, потом что-то забормотала сквозь слезы. Оставить этот замечательный дом, поселиться в убогом домишке отца, помогая ему в кузнице, заиметь в качестве любовника какого-нибудь деревенского мужлана — это было просто невыносимо.

— Ну, Бесси, не стоит так плакать. Иди собирайся и отправляйся немедленно. Я надеюсь, в течение часа ты уедешь.

Бесси ничего не оставалось, кроме как послушаться.

Узнав о произошедшем, Босуэл пожал плечами, а затем разразился жутким хохотом.

— Так ты ревнива, дорогая? Ты приревновала меня к швее?

— Это не ревность, — ответила ему жена. — Хочешь — можешь с ней встречаться. Не вижу смысла, чтобы она оставалась здесь. Просто меня не устраивает, что ты отвлекал ее, когда она работала для меня.

Босуэл был поражен. Он никогда не встречал такой женщины, как его жена.

После этой истории они виделись еще пару раз. Городские лавочники услужливо разрешали им воспользоваться своими домами для встреч и носили письма от Босуэла к Бесси и обратно. Однако Босуэлу все это быстро надоело. Он привык получать все без проволочек. Его страсть остыла.

* * *

Был субботний вечер. В трубах домов гудел мартовский ветер. Королева ужинала в маленькой комнатке рядом со своей спальней. Она была уже на шестом месяце беременности. Шел великий Пост, а врачи советовали ей кушать побольше мяса, чтобы укрепить здоровье, что и приходилось делать. Кроме того доктора советовали покой, и потому она полулежала на кушетке, что стояла рядом со столом. Слуги расторопно подносили разные мясные блюда. За столом сидели ее сестра — бастард Джейн, графиня Аргайлская, ее незаконнорожденный брат лорд Роберт Стюарт, управляющий дворца, Артур Эрскин — придворный, ведающий лошадьми и экипажами, королевский врач, Давид Риччо и несколько слуг.

Мясо было изумительным, и они запивали его французским вином.

— Это вино постоянно напоминает мне о Франции, — задумчиво произнесла Мария. — Какие же это были счастливые дни!

— Вы хотели бы вернуться, Ваше Величество? — спросил Роберт.

— Отнюдь. Вернуться — значит повторить тот же самый путь…

— Синьор Давид, вы просто великолепны сегодня, — сказала графиня.

Давид взглянул на свое платье, отороченное мехом. Его камзол был сшит из прекрасного атласа, а на ногах были вишневые бархатные чулки. Изумительное перо украшало его шляпу, а на шее висел громадный рубин — подарок Марии.

— Что правда, то правда, Давид, — сказала Мария.

— Я оскорбил бы Ваше Величество, надень я что попало… Этот наряд — лучшее, что у меня есть, — сказал Давид.

— Все верно, Давид, — сказала королева. — Я не люблю серости в одежде. Спойте-ка нам, пожалуйста, что-нибудь о Франции. Я очень хочу слушать французские песни этим вечером. Господин Эрскин, прошу вас, передайте Давиду гитару.

Она повернулась к одному из слуг и сказала:

— Не задерните ли вы немного? Кажется, здесь сквозняк.

— Сегодня очень холодный ветер, — заметил управляющий. Слуга подошел к окну. Некоторое время он вглядывался в темноту за стеклом, а потом заметил фигуры в стальных шлемах, с пистолетами и шпагами.

Что эти люди здесь делают? Он ничего не слыхал о том, что кто-то должен быть под окнами.

Может, это учения? — подумал он.

Он хотел, было, сказать об увиденном собравшимся, но услыхал, как запел синьор Давид, голос которого заполнил маленькую комнату.

Когда песня закончилась, слуга вышел из комнаты посмотреть, может, он зря беспокоился. Замок оказался полон вооруженных людей.

Как только он ушел, дверь распахнулась, и в комнату вошел Дарнлей. Марию охватила тревога. Казалось, что он был выпивши. Он подошел к ней и чуть было не рухнул на кушетку. Дарнлей положил горячую руку ей на ладонь.

— Вы уже поужинали? — холодно спросила она.

Собравшиеся напряженно замолчали, ожидая одну из тех сцен, которые, казалось, теперь неизбежны между королевой и королем.

Дарнлей ничего не ответил, и внезапно все, кроме королевы, вскочили на ноги, увидев в дверях Рутвена. Его лицо с отпечатком смерти отливало желтизной над сверкающими доспехами… волосы дико взлохмачены… На какую-то долю секунды всем показалось, что это призрак, ведь присутствующие знали, что Рутвен при смерти. Более того, народ был наслышан о его якобы дьявольской силе.

Никто не проронил ни слова, а он отсутствующим взглядом прошелся по комнате… Вдруг глаза его застыли на фигуре Давида Риччо.

Только сейчас Мария заметила, что Рутвен пришел не один и за его спиной стояли Мортон, Линдсей, Керр и другие… Внезапно Рутвен поднял руку и указал на Давида.

— Выйди, Давид, — медленно произнес он. — Ты нам нужен на минутку.

Давид стоял, не двигаясь. Казалось, его громадные глаза стали еще больше; дрожащей рукой он прикоснулся к платью королевы.

Рутвен заорал:

— Давид, выйди из комнаты королевы! Ты был здесь слишком долго!

Мария поднялась навстречу Рутвену.

— Да как вы посмели, господин Рутвен, врываться в мои покои?! Как вы посмели?! Вы дорого заплатите за это! Что означает это вторжение?! Что это за люди вместе с вами? Зачем вы пришли?!

— Мы пришли за Давидом Риччо, Мадам.

— Как пришли, так и уходите, — приказала королева. — Если Давид здесь, значит так захотела я.

Она с яростью развернулась в сторону Дарнлея:

— Что значат все эти бесчинства? Вы можете что-нибудь объяснить?

Дарнлей помолчал пару секунд, а потом промямлил:

— Н… нет… Просто… это неприлично… когда вы ужинаете с Давидом… а меня выставляете…

Рутвен вцепился в изнеможении за занавески, чтобы не упасть. Мария оглядела это страшное сборище. Поймав ее взгляд, вперед ринулись управляющий и Эрскин, но Рутвен заорал:

— Не прикасайтесь ко мне, вы пожалеете об этом!

Двое мужчин замерли, как бы удерживаемые невидимой силой.

Мария закричала:

— Немедленно уходите! Уходите! Я приказываю вам уйти!

— Я пришел за Риччо, — упрямо проговорил Рутвен и с этими словами выхватил из ножен кинжал.

Это был сигнал. Его дружки хлынули в комнату.

Риччо пронзительно закричал, падая на пол. Он вцепился в платье Марии и попытался спрятаться в складках материи…

Графиня Аргайлская схватила подсвечник и подняла его над головой.

Мария почувствовала, что ребенок в утробе забеспокоился. Ее замутило. Риччо не отпускал ее платья, а она попыталась преградить дорогу всем этим людям, которые, теперь это было очевидно, пришли убить его.