Виктория Холт - Королевский путь

— Джимми, — сказала она, — перед тобой больная женщина. Ребенку положено родиться только через три месяца, но…

— Но?!

— Джимми… я… в такой тревоге… просто в страшной тревоге. Я очень боюсь, что не доношу…

— Да это будет страшнее, чем все то, что произошло!

— Джимми, ты же видишь: они отняли у меня секретаря, а теперь отнимут и моего младенца!

— Ты уверена в этом?

Он нежно опустил руку сестре на плечо.

— Джимми, ведь ты не позволишь им отказать мне в помощи акушерки?

— Нет… нет… конечно, с тобою должен быть врач.

— И еще… Джимми… мне так тяжко видеть… вокруг себя солдат… и в такое то время… Я… в своих покоях… с солдатами под дверью… Посмотри на меня, Джимми… Ну как в таком состоянии я могу куда-нибудь сбежать?! Ну как?!

— Я пришлю тебе врача.

— Я уже просила, чтобы ко мне прислали врача… Пожалуйста, проследи, чтобы его не забирали у меня, я умоляю тебя, Джимми!

Застонав, она повернулась к стене. Она была в неописуемом восторге — ей удалось провести брата!

Она нащупала его руку и сжала ее.

— А… эти солдаты… мне так тяжко видеть их… Королева… в собственном дворце… несчастная больная женщина… умирающая женщина… и под такой охраной… Джимми, может статься… что… это вообще… мое последнее желание…

— Нет… нет… Тебе скоро полегчает… Сестра, дорогая, я сделаю все, что ты попросишь! Как только появится акушерка, я тотчас отправлю ее к тебе. Я посмотрю, может быть, удастся убрать солдат, что толпятся вокруг.

— Джимми, спасибо тебе! Да разве что-нибудь стряслось бы, будь ты здесь?! Господи, как же грустно, когда брат с сестрою ссорятся! В будущем, Джимми… мы обязательно должны понимать друг друга… если только… я смогу пережить… все это…

— Ты будешь жить… Между нами будет полное взаимопонимание… Я буду опекать тебя…

— Да, Джимми. Как же я рада, что ты вернулся!

* * *

Наконец появилась «акушерка». Она была служанкой Хантлеев. Через нее должны были идти письма от королевы к Босуэлу и Хантлею.

Мортон с графом Меррейским посчитали, что, ежели Дарнлей будет оставаться по ночам у королевы, то охрану у дверей ее спальни можно снять. Они были уверены в Дарнлее, да и королева в таком плохом состоянии не может встать с кровати.

Как-то вечером все лорды покинули дворец, собравшись неподалеку в доме Дугласа. Они решили закатить пир, отпраздновать успехи и обсудить новые планы.

Как только они ушли, а караул у дверей был снят, Мария поднялась и в спешке оделась. Мария внушила Дарнлею такой страх и, кроме того, пообещала вернуть ему свое расположение, что он окончательно перешел на ее сторону. Она сказала, что он получил горький урок, но отныне они будут доверять друг другу.

Она обрадовала его, сказав, что тех, кто держал их в плену, совсем немного. Неужели он не помнит, что, когда они поженились, граф Меррейский был совершенно уверен, что поднимет против них всю Шотландию! А помнит ли он, кто собрал могучие силы тогда против Джеймса? Она заверила его, что все, что требуется от него, так это покинуть вместе с нею дворец и присоединиться к Босуэлу и Хантлею. Именно сейчас они собирают народ им на подмогу. Она сказала, что Дарнлей сглупит, если не пойдет вместе с нею, да и ее друзей не очень обрадует такое его поведение. А те, с кем он связался, больше в нем не нуждаются.

Вот тогда Дарнлей и принял решение обмануть пировавших в доме Дугласа дружков. Он убежит вместе с Марией из Холирудского дворца, и они ускачут прочь.

* * *

— Пора идти, — сказала королева.

На ней был тяжелый плащ. Ребенок затих. Казалось, он разделяет их участь.

— По боковой лестнице вниз, — сказала Мария. — Дальше через кладовые и кухни… там, где французы… Если они увидят нас — ничего страшного, они нас не выдадут. Мы можем на них положиться.

Со страшно колотящимися сердцами они прокрались вниз по узенькой лестнице, потом через кладовки и кухни к одному из погребов, дверь которого выходила на кладбище.

Дарнлей аж стал задыхаться от страха.

— Нет! Только не этим путем! — закричал он.

— А как еще? — презрительно спросила Мария. — Ты идешь или остаешься дожидаться участи Давида?

Дарнлей все еще мучился сомнениями. При свете луны его лицо казалось мертвенно бледным. Идти ему было страшно, но у него не было никакого выбора, кроме как последовать за Марией… Он сделал шаг и тут же рухнул на свежую могилу.

Он пронзительно завопил, и Мария повернулась к нему, чтобы приказать ему вести себя тихо.

— О, Господи! — воскликнула она, глядя на могилу. — Да здесь же лежит Давид!

У Дарнлея затряслись руки и ноги, и он почувствовал, что дальше идти просто не может.

— Это дурной знак! — прошептал он.

В этот момент перед глазами Марии проплыло лицо Давида, которого волокут по полу… Она со злостью обратилась к мужу:

— Возможно… Очень может быть, что сейчас Давид смотрит на нас… и вспоминает…

— Нет… нет… — застонал Дарнлей. — Я невиновен…

— Не время сейчас, — произнесла Мария, отвернувшись от него и решительно направившись вперед.

Он пошел следом за нею через это жуткое кладбище, пробираясь между могил, и содрогаясь, когда взгляд натыкался на надгробные плиты…

На краю кладбища их поджидал с лошадьми Эрскин. В молчании Мария села в карету вместе с Эрскином, а Дарнлей поехал верхом.

— Скорее! — заорал Дарнлей.

Ему страшно хотелось уехать от этого места как можно дальше. Он представил, как призрак Давида встал из могилы и толкает его на свое место. Жуткий страх охватил Дарнлея, страх и перед смертью, и перед жизнью.

Однако лошади Эрскина не могли нестись так быстро, как того хотел Дарнлей.

— Я сказал быстрее! — нетерпеливо воскликнул он. — Промедление смерти подобно!

— Ваше Величество, я не посмею, — ответил Эрскин.

— Помните о ребенке! — сказала Мария. — Мы едем так, чтобы не навредить ему.

— Вы — дураки! — завопил Дарнлей. — Если они нас схватят, то убьют нас!

— Я предпочту быть убитой, нежели убить собственного ребенка.

— Да глупости это все! Что значит один какой-то младенец?! Этот помрет — другие будут. Скорее, я сказал, не то я упеку тебя в тюрьму, как только мы прибудем на место!

— Не обращайте внимания на него. Я прошу вас прежде всего помнить о ребенке.

— Да, Мадам, — ответил Эрскин.

Дарнлей заорал:

— Ну уж нет! Нас догонят и убьют, а я не хочу!

Он пришпорил лошадь и ушел вперед. Вскоре он исчез из виду.

Мария почувствовала, как по щекам катятся слезы. Она стыдилась человека, который был ее мужем. В ней больше не осталось ни капли страха. В такие минуты, как эта, когда ей грозила опасность, она ощущала, как великое мужество охватывает ее. Сейчас она действительно чувствовала себя королевой.

Она презирала Дарнлея. Она разрушила планы брата и интригана Мортона. Она вновь спасла свою корону.

Господи, как же стыдно за мужа-глупца! Она почти была готова умереть от стыда. Он был ведь не только глуп, но и труслив.

Как бы ей хотелось, чтобы он был мужественным и сильным, чтобы на него можно было положиться… И пусть бы на них сыпались невзгоды — они держались бы вместе…

Они ехали долго, и, когда забрезжил рассвет, Эрскин сказал, что они неподалеку от замка Данбар.

Вскоре он сообщил, что видит всадников. Мария с трудом разлепила отяжелевшие веки. Один из всадников ушел вперед и вскоре поравнялся с каретой королевы. Она с облегчением и обожанием взглянула на человека, именно непохожестью своей напомнившего ей о Дарнлее.

Она обратилась с приветствием к нему:

— Я никогда еще не была так рада видеть вас, граф Босуэл!

Стояла жаркая июньская ночь. Мария со стонами металась в постели. Последние месяцы принесли ей много страданий, но главное испытание было еще впереди.

Слуги не отходили от нее, и Мария чувствовала: они не уверены, что она останется в живых.

Ей было тяжко. После смерти Давида Мария стала еще больше опасаться людей, что были вокруг нее; она не могла ни на кого полностью положиться. Даже сейчас, мучаясь рождением ребенка, она не могла избавиться от мыслей о Рутвене, Мортоне, Линдсее, Аргайле… Старика Рутвена уже не было в живых — он умер в изгнании, но его сын был мастером создавать проблемы не хуже отца. Ее собственный брат, граф Меррейский, как ей стало известно, был посвящен в заговор, который включал в себя не только убийство Давида, но и свержение самой королевы. Граф Мэйтленд Летингтонский, лучший государственный муж Шотландии, человек, в знаниях которого она нуждалась, человек, который всегда проявлял такое почтение к ней, был под подозрением. Он скрылся вместе с Атоллом в горах… Почти не оставалось сомнений, что и он не без греха.

Воспоминания об этих людях удручали ее, но был еще один человек, при мысли о котором она впадала в такую подавленность, что была готова просто умереть. Зачем же она вышла замуж за этого Дарнлея?! Она страшно ненавидела его. Ей казалось просто невозможным, что кого-то можно так ненавидеть… Он предал всех. Он предал тех, с кем пошел против Давида. Сейчас он молил Господа только об одном: чтобы, ради всех святых, Мария не простила графов-изгнанников и они не вернулись отомстить тому, кто отступил от них. Он бесновался; он скулил и куражился; он лебезил и качал права. Его присутствие рядом было невыносимым.

В государстве тоже было неважно. Да, конечно, при поддержке сил, что собрали Хантлей и Босуэл, она с триумфом возвратилась в Эдинбург. Графы-мятежники, виновные в смерти Риччо, поспешили спрятаться, но были схвачены и четвертованы. Казнили всех, кроме графа Меррейского: Мария сделала вид, что верит в его непричастность. Казнь же остальных была естественным итогом всего, но Мария жалела, что никак не могла помешать этой казни — все сделал Босуэл. Бесспорно, он был самым мужественным человеком в Шотландии, но как государственный деятель он не может тягаться с Мэйтлендом или графом Меррейским.

Она заставляла себя думать о смерти мятежников без какого-либо раскаяния.

Сейчас она уже прекрасно видела свои ошибки. Ах, если бы только вернуться на год назад! Если бы можно было снова оказаться в том июльском дне, когда она венчалась в церкви Холируда с Дарнлеем… Ведь она и повела бы себя иначе, и жизнь бы тогда сложилась совсем по-другому…

Она начала понимать, что могла собрать вокруг себя людей и лишить брата его могущества…

Она оказалась замужем за самым подлым в Шотландии человеком… Надо быть сильной…

Но сейчас в ней была лишь только боль, сквозь пелену которой она видела склонившиеся над ней лица…

Иногда боль отпускала, и она видела рядом подруг…

Вот Битон… Бедняжка! Ее Томас Рэндолф был с позором отправлен в Англию. Оказалось, он был не только на стороне мятежников, но еще и шпионом английской королевы.

Несчастная Битон! — подумала Мария. — Ведь она, как и я, оказалась невезучей… А были такие надежды… А вот и Флем… Сердце ее разбито, потому что Мэйтленд скрылся со Двора, опасаясь наказания.

Семпила разжаловали, а милая Ливи осталась вместе с ним…

Не соверши Дарнлей предательства, Давид бы остался в живых… А будь он живой, все бы были счастливы…

Я ненавижу отца этого ребенка! — задумалась Мария. — По дворцу обо мне говорят кошмарные вещи. Они шепчутся сейчас в коридорах обо мне. Кто приходится отцом тому, кто рождается в эти мгновения, — Дарнлей или Давид? Кто отец ребенка — король или секретарь?

Может быть, рядом с ними сейчас Дарнлей… Что он делает: оправдывает меня или клевещет?

Господи, зачем я вышла за него замуж? — спрашивала она себя. — Сейчас, перед лицом смерти, мне ясно, что я хочу лишь одного: чтобы его никогда больше рядом со мной не было…

Битон поднесла ей к губам чашку с питьем.

— Битон, — начала, было, Мария.

— Милая моя, молчите, — сказала Битон. — Иначе вы потеряете силы. Поберегите их для ребенка.

…Поберегите их для ребенка! Не растрачивайте силы на ненависть к отцу младенца…

Казалось, прошла вечность, прежде чем она услыхала младенческий крик…

В неописуемом волнении Мэри Битон выбежала из покоев, крича:

— Все позади! Все в порядке! У королевы сын!

* * *

Она молилась, чтобы сын объединил ее истерзанную страну с королевством по ту сторону границы. Она понимала, иначе мира не будет.

Была лишь единственная вещь, в которой ей нужна полная уверенность. Не должны говорить, что маленький Джеймс Стюарт — бастард. Слухи, что он незаконнорожденный, могут сильно навредить будущему королю.