Джудит Макнот - Королевство грез

– Долго вы пробыли в Белкиркском аббатстве?

– Два года.

Он снова раскрыл рот, опомнился и закрыл. Лицо чертовски болело, и настроение вдруг испортилось окончательно.

– Очевидно, отец нашел вас такой же непокорной, упрямой, своевольной и безрассудной, как и я, – сердито пробурчал он, страстно мечтая сделать еще один добрый глоток вина.

– Если бы я была вашей дочерью, что бы вы чувствовали? – негодующе вопросила Дженни.

– Я чувствовал бы себя проклятым, – грубовато ответил он, не обращая внимания на ее обиженный взгляд. – За два дня вы оказали мне больше сопротивления, чем две последние взятые мной штурмом крепости.

– Я хотела сказать, – пояснила Дженни с полными гнева глазами, уткнув кулаки в пышные бедра, – будь я вашей дочерью и меня похитил бы ваш заклятый враг, как, по-вашему, мне следовало бы себя вести, чтобы угодить вам?

На мгновение Ройс уставился на нее, обезоруженный этим вопросом. Она не прикидывалась и не вымаливала пощады. Вместо этого изо всех своих дьявольских силенок пыталась перехитрить его, сбежать от него, убить – в таком вот порядке. Она не пролила ни единой слезинки даже во время звонкой порки, которую он ей задал. А потом, когда он подумал, что она плачет, замышляла зарезать. У него вновь мелькнула догадка, что она, может быть, не умеет плакать, но в данный момент он погрузился в раздумья о том, что чувствовал бы, если б она была его дочерью – невинной девушкой, похищенной из надежного и безопасного аббатства.

– Спрячьте ваши зубки, Дженнифер, – коротко проговорил он. – Вы правы.

Она приняла победу с изящным поклоном – по правде сказать, гораздо более изящным, чем ожидал Ройс.

И тут он впервые увидел ее настоящую улыбку, и это зрелище потрясло его до глубины души. Улыбка возникала медленно – сначала озарила глаза, пока они определенно не засияли, потом тронула крупные губы, смягчила уголки рта, пока он не приоткрылся, позволив увидеть проблеск идеально белых зубов и пару ямочек на щеках.

Ройсу следовало бы усмехнуться в ответ, но он поймал неодобрительный взгляд Гэвина и понял, что ведет себя как галантный дурак с пленницей, больше того – с дочерью своего врага. А самое главное – с женщиной, разрушительная деятельность которой заставит его солдат трястись от холода нынешней студеной не по сезону ночью, не имея возможности согреться под одеялами. Он резко кивнул на груду лохмотьев:

– Идите спать. Завтра начнете чинить испорченные одеяла.

Улыбка исчезла с лица Дженни, и она сделала шаг назад.

– Я хочу повторить то, что сказал, – добавил он, больше сердясь на себя, чем на нее. – Пока не почините одеяла, будете спать без них.

Подбородок ее горделиво вздернулся, к чему он уже привык, она повернулась, направилась к шкурам, служившим ему постелью, а Ройс хмуро отметил, что ходит она с манящей грацией куртизанки, а никак не монахини.

Он потушил свечи. Дженни опустилась на шкуры, через несколько мгновений граф растянулся рядом, навалив на себя меха, чтобы согреться. Приятное тепло, подаренное вином, стало вдруг покидать ее, взбудораженное сознание безостановочно перебирало каждый час этого нескончаемого дня.

Уставившись в темноту, она оживила в памяти самую страшную сцену, ту, которую весь вечер пыталась забыть. Она увидела Тора во всем его совершенстве и великолепии, без устали мчащегося через лес, взбирающегося на гребни холмов, берущего с лету препятствие за препятствием, а потом лежащего мертвым.

Глаза ее наполнились слезами, она издала дрожащий вздох, за ним другой, пытаясь сдержаться, но скорбь по отважному животному не ослабевала.

Ройс, боявшийся заснуть прежде ее, услышал прерывистое дыхание, затем тихое подозрительное шмыганье. Она явно выжимала из себя слезы в надежде, что он смягчится и позволит залезть под шкуры. Он повернулся на бок, быстрым движением дотянулся до ее головы, повернул к себе лицом. Глаза блестели от непролитых слез.

– Вы что, замерзли до слез? – недоверчиво спросил он, пытаясь разглядеть ее при слабом мерцании головешек в небольшом очаге посреди палатки.

– Нет, – хрипло отвечала она.

– Тогда почему вы плачете? – растерянно допытывался он, не в силах понять, что же в конце концов сломило ее упрямую гордость и заставило плакать. – Потому, что я вас отшлепал?

– Нет, – с мукой в голосе прошептала она и взглянула ему в глаза. – Из-за вашего коня.

Признаться, такого ответа он меньше всего ожидал и сильнее всего жаждал. Каким-то образом мысль о том, что она жалеет бессмысленно погубленного коня, облегчила боль утраты.

– Это было прекраснейшее животное, которое я когда-либо видела, – глухо добавила она. – Если б я знала утром, когда уводила его, что веду его к смерти, осталась бы тут, пока… пока не нашла другой способ бежать.

Глядя в глаза графа, опушенные длиннейшими ресницами, Дженни заметила, как он вздрогнул и отдернул руку от ее лица.

– Просто чудо, что вы свалились, иначе погибли бы оба, – мрачно проговорил он.

Перевернувшись на бок, она зарылась лицом в шкуры и шепнула убитым голосом:

– Я не свалилась… Он меня сбросил. Мы целый день брали препятствия повыше того. Я знала, что мы с легкостью возьмем и это дерево, но он помешкал, без всякой причины отпрянул назад и стряхнул меня, прежде чем прыгнуть.

– Тор оставил потомство, Дженнифер, – грубовато-ласково сказал Ройс, – точное свое подобие. Один из них здесь, другого готовят и обучают в Клейморе. Я не совсем его потерял.

Пленница судорожно вздохнула и просто вымолвила во тьме:

– Спасибо.

Пронзительный ветер завывал в освещенной луной долине, хватал спящих воинов в холодные объятия, и к рассвету, немилосердно рано нарядившемуся, как на маскараде, в зимние одежды, они уже стучали зубами от холода. Ройс заворочался в палатке под теплыми шкурами, ощутив непривычное прикосновение к своей руке ледяных пальцев.

Он открыл один глаз и увидел Дженни, которая тряслась поверх шкур, сжавшись в комочек в попытках согреться. Честно говоря, Ройс был совсем не настолько погружен в сон, чтобы не соображать, что делает, и не забыл о своем запрете пользоваться теплыми одеялами, пока не возмещен ущерб, нанесенный его людям. Если совсем честно, то надо добавить, что он, устало глядя на ее дрожащее тело, помнил о своих верных бойцах, мерзнущих под открытым небом гораздо сильнее, чем в палатке. Поэтому нет и не может быть оправдания его следующему поступку: опершись на локоть, Ройс через Дженни протянул руку, схватил за краешек толстую кучу шкур, подтянул их и принялся ее укутывать, пока она не оказалась в теплом гнездышке.

Потом снова лег на спину и закрыл глаза, не испытывая угрызений совести. В конце концов его воинам не привыкать к трудностям и стихиям.

Она пошевелилась, зарываясь поглубже в меха, и вдруг коснулась ягодицами вытянутой ноги Ройса. Несмотря на меховую преграду, он мгновенно вспомнил о соблазнительных женских прелестях, лежащих у него прямо под носом. Ройс решительно прогнал воспоминания прочь. Она обладала странной особенностью быть в один и тот же момент невинной, неопытной девушкой и златовласой богиней, ребенком, способным легко подхлестнуть его злость, точно хворостинкой, и женщиной, способной исцелить боль, шепнув всего одно слово: «Простите». Но будь она ребенком или женщиной, он не осмелится к ней прикоснуться, ибо ему так или иначе придется ее отпустить либо отказаться от тщательно продуманных планов на будущее, которое должно наступить для него менее чем через месяц. Сдастся отец Дженнифер или нет, это, в сущности, не заботило Ройса. Через неделю, самое большее через две, он передаст ее либо отцу, если тот уступит на выгодных Генриху условиях, либо самому Генриху, если отец откажется. Теперь она собственность Генриха, а не Ройса, и ему не нужны осложнения, которые грянут со всех сторон, если он овладеет ею.

Граф Меррик с искаженным от гнева лицом расхаживал перед очагом в центре зала, выслушивая предложения двух своих сыновей и четверых мужчин клана, которых числил ближайшими друзьями.

– Ничего не поделаешь, – устало говорил Гаррик Кармайкл, – пока король Иаков не пришлет нам подмогу, которую вы попросили, сообщая ему, что девочки в руках Волка.

– Тогда мы сможем атаковать ублюдка и уничтожить его, – бросил младший сын, Малькольм. – Сейчас он близ наших границ – это не такой долгий марш, как до Корнуолла, и на сей раз мы вступим в бой не столь измотанными.

– Не вижу, какая разница, близко идти или далеко и сколько у нас людей, – спокойно сказал старший сын, Уильям. – Глупо атаковать его, пока мы не освободим Бренну с Дженни.

– Как, ради Господа Бога, мы это сделаем? – возразил Малькольм и бесстрастно добавил: – Девчонки, считай, все равно уж мертвы. Теперь остается лишь мстить.

Уильям, который был намного ниже ростом, чем его брат и отчим, и гораздо спокойнее по натуре, откинул со лба светло-русые волосы и подался вперед, сидя в кресле, пристально глядя на брата.

– Даже если король Иаков пришлет нам столько солдат, что мы сумеем одолеть Волка, девушек не вернуть. Они погибнут в бою или их убьют, как только он начнется.

– Прекратите отвергать каждый план, пока не найдете лучшего! – приказал граф.

– По-моему, я нашел, – спокойно ответил Уильям, и глаза всех присутствующих тотчас устремились на него. – Если мы не можем выручить девочек силой, нам нужно прибегнуть к хитрости. Вместо того чтобы посылать армию и бросать вызов, дайте мне несколько человек. Мы оденемся купцами, или монахами, или еще кем-нибудь и последуем с войском Волка, пока не доберемся до девушек. Мне кажется, Дженни, – с восторженной нежностью проговорил он, – поймет, что я прав, и будет нас ждать.

– А я утверждаю: надо атаковать! – взорвался Малькольм, мечтая вновь безрассудно выступить против Волка и ничуть не заботясь о сестрах.

Юноши повернулись к отцу, ожидая его суда.

– Малькольм, – с любовью молвил отец, – как это на тебя похоже – избрать путь истинного мужчины, искать мести, не думая о последствиях. Ты получишь возможность сразиться, когда Иаков пришлет нам подкрепление. А пока, – он с зарождающимся уважением обратил взгляд на Уильяма, – план твоего брата – лучший из всех, что у нас есть.

В течение следующих пяти дней Дженни познакомилась с повседневной жизнью отдыхающей армии. Вскоре после рассвета мужчины вставали и несколько часов упражнялись с оружием, отчего поля и долина гудели нескончаемым и нестройным звоном мечей о щиты, палашей о палаши. Лучники Волка, об искусстве которых ходили легенды, тоже практиковались ежедневно, добавляя к железному грохоту посвист стрел. Даже коней каждый день выводили и обучали, седоки гнали их галопом сломя голову в воображаемую атаку на воображаемого врага, и звуки войны продолжали эхом звенеть в ушах Дженни еще долго после того, как солдаты прерывались, чтобы поесть.

Сидя в палатке Ройса за починкой одеял, она прислушивалась к неумолчному шуму и старалась сдерживать тревогу, не в силах вообразить, чтобы войску отца удалось уцелеть, выступив против изощренной, идеально отлаженной военной машины, которую Волк сотворил из своих бойцов, и сомневаясь, что замок Меррик будет готов к неизбежному нападению. Потом беспокойство ее обратилось на Бренну.

Ей удалось лишь мельком взглянуть на сестру с того самого вечера, когда завершился злосчастный побег. На Стефана, младшего брата графа, была, видно, возложена ответственность за содержание Бренны под стражей в его палатке, так же как граф Клеймор взял на себя ответственность за Дженни; однако граф не позволял девушкам находиться вместе. Дженни постоянно расспрашивала его, в безопасности ли пребывает Бренна, и он – вроде бы честно – отвечал, что Бренна в полнейшей безопасности и брат его обращается с ней как с гостьей.

Отложив шитье в сторону, Дженни встала и подошла к откинутому пологу палатки, страстно мечтая выйти. Погода стояла прекрасная для начала сентября – дни были теплые, хотя по ночам холодало. Отборные гвардейцы Волка – пятнадцать человек, единственным долгом которых была забота о самом Волке, а не об армии, – упражнялись верхом в дальнем конце поля. Как ни хотелось ей прогуляться по солнышку, похититель ее запретил даже это, а его обращение с ней, похоже, становилось суровее день ото дня. Рыцари, особенно сэр Годфри и сэр Юстас, прежде бывшие почти любезными, относились теперь к ней как к врагу, чье присутствие вынуждены терпеть.

В тот вечер, поужинав, Дженни вновь завела разговор на тему, больше всего занимавшую ее мысли.

– Я хочу повидать сестру, – заявила она графу, стараясь скопировать его ледяной тон.

– Так попробуйте попросить меня, – коротко предложил он, – а не просто поставить в известность.

Она задохнулась, услышав, каким тоном он это сказал, но сдержалась, вспомнив о своем затруднительном положении, и сладко продолжила:

– Ну хорошо. Можно мне увидеться с сестрой, милорд?