Первого сентября силы Филиппа иссякли и он сдался. Он приказал позвать легата и продиктовал ему условия своей капитуляции: Агнесс должна жить в замке Пасси, он сам примет Ингеборг в Сен-Лежэ-ен-Ивелин, там в течение шести месяцев будет ожидать возобновления процесса расторжения брака, после чего по собственной воле разведется с ней. Пьетро ди Капуа пытался было возразить, что Ингеборг должна быть принята в Париже, но Филипп был непреклонен.

Легат сдался, он был рад, что достигнут хоть какой-то успех. Тем более что указание папы предписывало ему пойти навстречу королю, если тот выкажет свои благие намерения. Итак, они договорились.

На следующий день Агнесс покинула Париж в сопровождении огромной свиты, придворными дамами и бесчисленными слугами.

Филипп проводил ее до двора, где ожидали удобные носилки. Расставаясь, они долго и пристально смотрели в глаза друг другу. Знали, что пройдут месяцы, прежде чем они увидятся опять, и эта мысль мучила обоих. Филипп страстно прижал королеву к своему сердцу. Он никогда не чувствовал столь отчетливо, насколько она дорога ему и как ее будет недоставать.

– Агнесс, – прошептал он и спрятал лицо в ее волосах, украшенных королевским венцом. – Агнесс, любовь моя, моя единственная любовь.

– Я люблю тебя, Филипп, я люблю тебя, не забывай об этом.

Она отстранилась от него и села в носилки, занавески которых он собственноручно опустил.

– Быстрее, – прошептала она придворным дамам. – Ради всего святого, быстрее! Процессия двинулась в направлении Великого Моста. По обеим сторонам дороги стояли молчаливые, неподвижные люди. Мужчины сняли шапки, а некоторые женщины встали на колени. Ибо в этих носилках находилась женщина, которая ради них принесла себя в жертву…

Филипп стоял на лестнице до тех пор, пока носилки не скрылись из виду.

Бледная и истощенная от длительного заточения, но все еще прекрасная Ингеборг шла в сопровождении монаха и эскорта рыцарей через огромный зал замка Сен-Лежэ-ен-Ивелин к Филиппу, который, стоя, ожидал ее у подножия трона. Присутствующие – легат со своей свитой и несколько священников – смотрели на происходящее с тревогой. Король, который в честь столь знаменательного события был в короне, был бледен и избегал взгляда Ингеборг.

Когда она приблизилась к престолу, он подошел к ней, подал руку и поднялся с ней по ступеням к двойному трону, где и усадил ее. Легат взял слово и объявил торжественным голосом, что Ингеборг в течение последующих семи месяцев почитается за единственную королеву Франции, и Филипп безмолвно поклонился.

Сердце Ингеборг до боли билось в груди. Наконец, после семи лет борьбы и слез, она вновь увидела его… Он был все такой же. Быть может, еще красивее… Как она хотела сейчас любить его, завоевать его сердце, заставить его, наконец, ответить на ее неизменную любовь!

Филипп слегка повернулся к ней и вновь поймал на себе ее умоляющий взгляд. Гнев охватил его, и перед глазами возникла Агнесс. Он смерил несчастную таким ненавидящим, презрительным взглядом, что она быстро опустила глаза и вздохнула. В глубине зала раздался сигнал трубы, и при всеобщем рукоплескании легат объявил об окончании церковного проклятия.

Жертва Агнесс была принята, и королевство могло прийти в себя.

Но Филипп безмолвно попрощался с Ингеборг у дверей зала и отправился назад в Париж, тогда как она осталась по-прежнему жить в монастыре. Правда, ее почитали там за королеву, но эти почести лишь печалили ее.

Агнесс возвращалась с краткой прогулки по берегу Сены под руку с Адель де Шампань, которая часто навещала ее и скрашивала одиночество. Осень облила землю золотым светом, и молодая женщина жадно вдыхала в себя пряный воздух. Со времени прибытия сюда она чувствовала себя очень слабой, и не только потому, что ей предстояло вскоре вновь сделаться матерью. После того как ей стало ясно ее нынешнее положение, она уже не могла радоваться материнству. Как будто все ее жизненные силы остались с Филиппом. У нее больше не было мужества, чтобы бороться. Мучимая раскаянием и скорбью, она с каждым днем чувствовала себя все хуже. Боль, вызванная отсутствием короля, совершенно заполнила ее.

Королева-мать пыталась по возможности ее утешить.

– Нельзя терять надежду, Агнесс, – говорила она убедительным тоном. – Филипп любит вас, он сделает все, чтобы вернуть вас назад. Через несколько месяцев вновь состоится церковный собор. И вы же знаете, что он не живет с ней.

Агнесс заставила себя улыбнуться. Вопреки всему она была рада, что он верен ей, ибо знала, как он нуждается в любви. Она посмотрела на небо, где последние ласточки улетали на юг, и, немного успокоившись, вернулась к детям в замок.

В Париже Филипп извелся от нетерпения, но добросовестно занимался делами королевства. Свадьба его сына Людовика с юной Бланш Кастильской, которая была оговорена еще во время раздоров с церковью, была политическим ходом, который мало-помалу делал Францию ведущей державой. Но его мысли были обращены к Агнесс, и Пьетро ди Капуа получил горячий, гневный отпор, когда попытался предложить королю сблизиться с Ингеборг… вступить с ней в плотскую связь. Никогда!

Церковный собор открылся в Суассоне, и Филипп возлагал на него большие надежды. Он не знал, что Ингеборг написала в Рим и вновь жаловалась на то, что легат чересчур потакает Филиппу. Последствия не заставили себя долго ждать. Иннокентий прислал нового легата, кардинала Сан Пауло, сурового, несговорчивого бенедиктинца, который принялся создавать столько хлопот королю, что последний, разгневавшись и обеспокоившись, что собор ни к чему хорошему не приведет, решил сделать посмешищем высокое собрание. Он подъехал к монастырю, в котором находилась Ингеборг, взял ее за руку, посадил перед собой на коня и ускакал. При этом он во всеуслышание объявил, что с него хватит, и, если епископы не в состоянии сказать, является ли она его женой, или нет, то он сам об этом позаботится. После этого он отвез ее в Этамп и вновь заключил в замок.

Раздосадованный кардинал Сан Пауло вернулся в Рим, и Иннокентий передал роль посланника Октавиану. Это щекотливое дело должно было быть доведено до конца, и Филипп был слишком нужен папе, чтобы продолжать злить его. Собор открылся вновь и проходил вполне благоприятно, как вдруг…

В замке Пасси Агнесс произвела на свет слабого, едва способного выжить ребенка. Роды были очень тяжелыми, кроме того, постоянные заботы и огорчения ослабили выносливость молодой матери… Ей рассказали, как Филипп посадил к себе в седло датчанку, что повлекло за собой сердечный удар. Адель тщетно уверялаее, что он лишь разыгрывал комедию, она не могла отбросить от себя мысль об интимной связи между Филиппом и Ингеборг.

– Как же его будут звать? – спросила королева-мать, склоняясь над кроватью.

Молодая женщина скорбно улыбнулась.

– Тристан, мадам… это единственное имя, которое ему подходит. Он был рожден при слезах своей матери.

И она устало повернулась на бок и попыталась уснуть.

Но удар был слишком тяжел для нее. Несмотря на заботливый уход и уверения Адель, она все больше и больше таяла и никто не мог найти целебного снадобья от ее тоски. Однажды вечером она потеряла сознание. Позвали священника, а Адель послала гонца к Филиппу.

Но когда терзаемый страхом Филипп садился на коня, он встретил второго гонца, который, задыхаясь, покрытый уличной грязью, бросился к ногам короля и дрожащим голосом сообщил ему новость.

Агнесс из Мерании, единственная большая любовь короля, умерла и, кончаясь, она еще шептала имя своего нежного возлюбленного. Мальчик, Тристан, пережил ее лишь на несколько часов.

Горю Филиппа не было границ. Испуганный собор был немедленно распущен. Надобность в нем отпала и все его участники опасались гонений. Но гнев короля всецело обратился на Ингеборг. Она своими непрекращающимися жалобами разрушила его счастье. Если бы она добром согласилась на развод, Агнесс еще жила бы счастливо… И он провозгласил немилосердный указ:

– Эта женщина должна навсегда остаться в замке Этамп. Она будет содержаться там под строгим наблюдением и в жесточайших условиях. Отныне ее статус – государственная преступница!

Ингеборг находилась в заключении в замке Этамп двенадцать лет, и Филипп забыл о ее существовании. За это время он приказал построить пышный склеп для Агнесс в монастыре Сен-Корентин, неподалеку от Манта. Он добился от папы того, что ее дети, Мари и Филипп, были узаконены. Таким образом он сделал их наследниками короны, которой была лишена Агнесс. Затем он замкнулся в своем горе.

Годы шли. Адель де Шампань умерла в 1206 году, так же гордо, как и жила. Филипп добился больших политических успехов.

Затем, в 1213 году, когда он приблизился к своему пятидесятилетию и годы смягчили его сердце, он призвал к себе Ингеборг и оказал ей королевские почести… отчасти из равнодушия, отчасти по просьбам придворных. Проблемы такого рода перестали быть важными для него.

Он держался с ней почтительно и с уважением, как с истинной королевой, но сердце его оставалось безучастным к ней. Его сердце уснуло навеки вместе с Агнесс и никогда уже больше не пробудилось для новой жизни.

На долю Ингеборг выпал еще один триумф: в день после битвы у Бувинэ она устроила прием в честь Филиппа. То была одна из величайших побед в истории Франции. Малыми силами Филиппу удалось разбить объединенное войско империи, Англии и знатных феодалов из Фландрии. Она и не догадывалась, что один из побежденных, Рене де Даммартин, Булонский граф, однажды имел смелость оспаривать у Филиппа любовь Изабеллы. Правда, Агнесс вытеснила образ маленькой пятнадцатилетней королевы, но для Филиппа никогда не было поздно свести старые счеты.

КОРОЛЕВА ПОД ПРИСМОТРОМ

МАРГАРИТА ИЗ ПРОВАНСА

Никогда, сколько помнили люди, свадебный пир не бывал столь печальным. Нельзя было не заметить, что королева-мать, Бланш из Кастилии, с самого начала церемонии утром не проронила ни слова и лицо ее было мрачно. Она была в дурном расположении духа, и ее настроение так сказывалось на всех, что смех замирал на устах у гостей, и трубадуры забывали свои песни. Ели без удовольствия, словами почти не обменивались, глаза поднимали лишь украдкой, и все видели, что в суровых глазах регентши растет недовольство. Тщетно расспрашивали присутствующие о причинах столь дурного настроения.

Лишь один человек знал истинную причину: мессир Гийом, епископ Парижа, который весь съежился, как будто уменьшился на своем месте и с удовольствием бы забрался под стол, дабы скрыться от гневного взгляда, повсюду преследовавшего его. Перед глазами его все еще стояла ужасная сцена, которую устроила ему Бланш вечером, вскоре после встречи жениха и невесты. После того как будущая супружеская пара покинула комнату, чтобы переодеться к ужину, она приказала позвать епископа и, не дав ему открыть рта, сказала:

– Я установила, господин епископ, что вы великолепно справились с данным вам поручением. Я могу судить об этом по принцессе, которую вы привели… после того, как я дала вам точные и подробные указания. Да простит мне Господь, но я думаю, не должна ли навсегда изгнать вас из круга близких мне людей.

– Но, мадам…

– Молчите! Когда я посылала вас на поиски подходящей супруги для моего сына короля, я полагала, что вы выберете благочестивую, послушную, добродетельную и не слишком красивую принцессу. Она не должна своим миловидным личиком отвлекать короля от тяжелых задач и не должна быть слишком соблазнительной, чтобы ввергнуть его в пучину греха.

– Мадам, – вставил несчастный прелат, – Маргарита очень набожна, добра и прилежна. Все подданные ее отца, правителя Прованса, восхваляют ее добродетели…

– …И, без сомнения, вся эта пышная толпа миннезингеров, сочинителей песенок, и смазливых резвых девушек, которые прибыли со своим скарбом. Вы были настолько слепы, что не заметили, что принцесса, с ее бойкими глазами, стройной талией и золотистым цветом лица, весьма соблазнительна?

Каждый комплимент принцессе в устах регентши превращался в упрек. Ее черные сверкающие глаза горели праведным гневом. Она ударила ладонью по ручке кресла и добавила:

– С тех пор, как король впервые увидел свою невесту, он не отводит от нее глаз. Вы заметили, как он на нее смотрит? Я бы сказала, как он пожирает ее глазами? И всему виной ваша ошибка, ваша глупость!

Это тяжелое обвинение Гийом воспринял как обиду.

– Мадам… мадам! Ваше величество не должно быть столь строгим. Король еще юн, благочестив и верен долгу. Он подарит королевскому дому красивое и обильное потомство. Что же печалит вас, если он будет наслаждаться тем, что… законно и дозволено Господом Богом? И если ваше величество простит меня, покойный король Филип-Август был весьма очарован красотой вашего величества, когда вы выходили замуж за вашего царственного супруга.