— Господи Боже, — простонала Эльгива, — еще целый день ехать по грязи, в холоде и сырости. Почему бы королю на Пасху не остаться в Бате?

— Вы могли бы остаться здесь, миледи, в монастыре, — деликатно предложила ей Гроя, — пока не изменится погода. Раньше или позже дождь закончится.

Эльгива снова поежилась и обратила на старуху сердитый взгляд.

— Поскольку королева сегодня едет в Винчестер, — резко возразила ей Эльгива, — то и я не могу просить дозволения остаться здесь, даже если бы была в силах выдержать монастырскую жизнь еще один день. А я не в силах, сама знаешь.

Ей претил строгий распорядок, которому подчинялась жизнь в монастыре. Она ненавидела, когда ей говорили, что она должна делать и когда. Все это Гроя прекрасно знала и сама. Кроме того, она не решилась бы так далеко отпустить от себя короля. При дворе немало хорошеньких женщин, которые могут завладеть его вниманием и занять ее место, если ее не будет рядом, чтобы их отгонять.

Не прошло и часа, как королевская чета со всей свитой, после проведенного в тишине монастырского завтрака, состоявшего из хлеба и небольшого количества эля, была готова отправиться в Винчестер, до которого был день пути. Эльгива поплотнее закуталась в свою накидку, которая, правда, еще была влажной после вчерашнего переезда. Когда она с другими женщинами стояла в узкой монастырской передней, одна из сестер отозвала ее в сторону.

— Королева велит вам ехать вместе с ней в фургоне ее величества, — сказала она.

Возможности ответить она не получила, и спустя некоторое время Эльгива уже сидела в одиночестве в громоздком фургоне, ожидая появления королевы и сопровождающих ее дам. К ее радости, несмотря на сырую погоду, занавеси были раздвинуты, впуская внутрь свет и свежий воздух вместе с каплями дождя. Она готова была терпеть сырость, лишь бы не находится в замкнутом пространстве.

Интересно, это короля она должна благодарить за такой знак внимания?

Радуясь крыше над головой и уюту подушек, она все же предпочла бы ехать под дождем рядом с королем, чем часами беседовать с женой своего любовника. К счастью, здесь будут и другие дамы, и она сможет избежать разговора с Эммой с глазу на глаз, который мог бы оказаться неловким. К тому же, если только король не признался во всем своей жене, поддавшись уместному в Великий пост покаянию, Эмма вряд ли знает наверняка о взаимоотношениях Эльгивы с ним.

Тем не менее ее нервы натянулись, когда напротив нее уселась дама, облаченная в знакомый синий плащ Эммы с меховой опушкой и надвинутым на лицо капюшоном. Тревога Эльгивы еще более возросла, когда, сотрясаясь, фургон со скрипом тронулся с места, и она поняла, что ей придется ехать наедине с супругой Этельреда. Она медленно и глубоко вздохнула. Значит, это устроил не Этельред. Эмма явно затеяла это со скрытым намерением, и теперь Эльгиве не оставалось ничего другого, как напряженно сидеть, дрожа от озноба и ожидая, когда все раскроется.

Однако Эмма ничего не сказала, даже не поздоровалась. Молчание становилось все более тягостным, и Эльгивой овладела недоброе предчувствие. Что бы она сделала, окажись сейчас на месте Эммы? Как бы она избавилась от соперницы, если бы владела всеми возможностями и властью королевы?

Существует множество способов устранить человека. Правда, делать это нужно осторожно и под покровом тайны. Ни одна королева не станет марать собственные руки кровью врага, хотя…

Она помнила рассказы о вдовствующей королеве и человеке, которому она заплатила, чтобы избавиться от своего пасынка, сводного брата Этельреда — короля Эдварда. Эльгива присмотрелась к женщине, расположившейся в полумраке напротив. Королева ли это, в самом деле, сидит безмолвно и неподвижно, с лицом и фигурой, скрытыми под одеждой? Или, может, это кто-то другой? Возможно, это закутанный в плащ убийца с сильными руками, которые, зажав ей рот, не позволят закричать и пригвоздят к подушкам? И что же ей делать?


Винчестер, графство Гемпшир


Этельстан приближался ко дворцу во главе своего небольшого отряда с чувством удовлетворения после хорошо выполненной работы. Сигнальные посты между Винчестером и побережьем были проинспектированы и приведены в готовность ввиду наступающего лета. Если датчане нападут на южное побережье Гемпшира в следующие шесть месяцев, весть достигнет короля в течение часа с помощью сигнальных костров.

В комнате, которую он делил с Экбертом, Этельстан застал его сидящим на кровати. Их младший брат Эдвард стоял на коленях на полу у ног Экберта. Эдвард склонился над шлемом с лоскутом шерстяной ткани в руке. Рядом стояла плошка с растопленным пчелиным воском. Он натирал наносник шлема с таким усердием, которое, вне всякого сомнения, лишит мальчика сил уже через несколько минут.

— Что у нас тут происходит? — спросил Этельстан, сбросив мокрый плащ и потрепав волосы Эдварда. — Ты наконец пристроил нашего бездельника к полезному делу, да, Экберт?

— Я не бездельник! — возразил Эдвард, прекратив работу и подняв к Этельстану возмущенное лицо. — Пока тебя не было, меня произвели в королевские виночерпии. Отец сказал, что скоро у меня будут собственные доспехи и что я должен научиться уходу за ними. Экберт разрешил мне потренироваться на его шлеме.

Услышав это, Этельстан поднял брови и обменялся улыбкой с Экбертом. Королевские гвардейцы должны были сами начищать свои доспехи — занятие скучное и утомительное, и Экберт постоянно ворчал по этому поводу.

— Что ж, это очень великодушно со стороны Экберта, — сказал Этельстан. — Можешь попрактиковаться и на моих латах тоже, если хочешь.

Он стащил с себя шлем и кольчугу и сложил их на сундук, стоявший в изножье его кровати. Судя по тому, что Эдвард, радостно кивнув, продолжил чистку, эта работа ему еще не успела прискучить.

— Что еще у вас здесь нового? — спросил Этельстан.

— Следующая по важности новость — после назначения этелинга Эдварда на должность королевского виночерпия — была получена прошлой ночью от посыльного. Королева Эмма, похоже, беременна.

Стягивавший грязные сапоги Этельстан на мгновение замер, но глаз не поднял.

— Правда, что ли? — проворчал он.

Эта весть не должна бы его удивить, ведь она — жена короля. Она спит с ним вместе. Она за этим сюда и приехала. Он слишком энергично отбросил сапог на пол.

— Королевская чета со свитой находится в пути сюда даже сейчас, — продолжал Экберт, — так как король собирается раздавать милостыню беднякам Винчестера завтра, в чистый четверг. Эдвард, — распорядился он, — принеси Этельстану что-нибудь поесть. Следующая трапеза еще нескоро, а он, должно быть, голоден.

— Но ведь пост, — воспротивился тот. — Кладовая наверняка закрыта.

— Ты королевский виночерпий, — заметил ему Экберт. — Используй свое новое положение, чтобы добыть брату хотя бы кусок хлеба и немного эля.

Подняв Эдварда на ноги, он подтолкнул его в спину, и парень поспешил прочь из комнаты.

Экберт подождал, пока Эдвард не ушел достаточно далеко, затем сказал:

— Ты ведь осознаешь, что это все меняет, не так ли? Если у королевы родится сын, она захочет, чтобы он унаследовал престол, и она будет давить на короля, пока он не согласится на это. За нас некому замолвить словечко, некому отстаивать наши интересы перед королем.

Этельстан нахмурил лоб. Опасения Экберта казались ему несколько преждевременными.

— С чего ты взял, что король вообще станет слушать Эмму? — спросил он. — Он месяцами просто не обращал на нее внимания.

— Если он и не обращал на нее внимания, Этельстан, то это потому, что она не была беременна. А теперь, когда она понесла, ее влияние непременно усилится. Если Эмма сумеет завоевать для себя и своего ребенка место рядом с королем, то что останется нам?

Этельстан представил себе Эмму, свернувшуюся калачиком на кровати рядом с его отцом, голую и белокожую, с округлившимся животом, в котором рос его ребенок. Помотав головой, чтобы отогнать непрошеное видение, он швырнул на пол второй сапог.

— Хорошо, Экберт, пусть ты прав. Давай допустим, только лишь в качестве предположения, что ребенок родился, и это мальчик. Давай даже представим, что король согласился назвать его своим преемником. И что с того? Наш отец, по всей видимости, не собирается помирать в обозримом будущем, а к тому времени, когда эта прискорбная неизбежность произойдет, может случиться великое множество событий, которые в корне изменят течение наших жизней.

Экберт подался вперед, упершись локтями в колени, и устремил на брата внимательный взгляд.

— А в течение тех лет, что отделяют день сегодняшний от этого неопределенного будущего, — сказал он, — ты, я и остальные наши братья будем сражаться и проливать свою кровь, чтобы защитить нашу страну от датчан. А затем мы должны будем вручить ее сыну Эммы?

— Бог мой, мы даже не знаем, родится у Эммы сын или дочь! — Он в бессильном раздражении вперил в брата гневный взгляд. — Ну, а какое решение проблемы с нерожденным ребенком Эммы предлагаешь ты? — спросил он. — Может, мы его должны утопить сразу после родов? Или, может, нам попытаться утопить королеву, прежде чем она кого-нибудь родит?

Экберт вскинул руки с раскрытыми ладонями.

— У меня нет решения, — сказал он, тоже раздражаясь. — Я только… Черт побери! Он уже старик! Мало ему, что ли, сыновей? Или не хватало потаскух? Зачем ему было лезть под юбку к этой королеве?

Этельстан горько хохотнул.

— А ты бы смог удержаться на его месте? — спросил он.

Он бы точно не смог.

— Некоторые смогли бы! Эдмунд смог бы, если бы был женат на Эмме. Он ее ненавидит.

В его словах была доля правды. Инстинктивная неприязнь к ней у Эдмунда возникла мгновенно и была основана — насколько понял Этельстан — лишь на том, что она жена Этельреда и королева.

— Эдмунд прагматик, — сказал он. — Если жениться на той или иной женщине и уложить ее в постель будет в его интересах, он это сделает, независимо от того, нравится она ему или нет. Даже если бы это была Эмма. То же можно сказать и о тебе.

— Наверное, я не стал бы с ней спать, — проворчал Экберт, — если бы для развлечений у меня была леди Эльгива.

— Правда? И ты по собственному желанию ограничился бы одной женщиной, имея в своем распоряжении двух?

Откинувшись на кровать, Экберт застонал.

— Нет, я не ограничился бы! Признаю твою правоту. Но, Матерь Божья, что же нам делать?

— Ничего, — сказал Этельстан. — Ничего здесь не поделаешь. Выбрось этого ребенка из головы, Экберт. Когда он родится, подрастет и научится держать в руках меч, тогда давай вернемся к этому разговору.

Экберт ушел, и Этельстан принялся расхаживать по комнате, беспокойно обдумывая новость, услышанную от брата. Он уже не в первый раз мысленно возвращался к предсказанию судьбы, которое сделала прорицательница у древнего кромлеха, — о том, что королевство никогда не будет принадлежать ему. Правда, она не смогла сказать ему, кто следующим наденет корону Англии на свою голову. «Корона окутана тьмой», — сказала она тогда. Что это может значить? Что будет много соискателей на престол? Или то, что преемник Этельреда еще не родился? Если он снова разыщет ее через год, после того как у Эммы родится ребенок, будет ли ее ответ иным?

Этельстан нахмурил лоб. В действительности он не верил в то, что она ему сказала, и все же ее пророчество не давало ему покоя, преследуя так же, как и образ белокожей златовласой Эммы, лежащей в объятиях его отца.


Дорога в Винчестер, графство Гемпшир


Эльгива затаила дыхание, пока таинственный человек напротив нее снимал с головы капюшон, и облегченно вздохнула, увидев, что перед ней Эмма, взирающая на нее из полумрака, а не какой-нибудь безжалостный нормандский головорез. Фургон покатился по разбитой грязной дороге, и Эльгива снова почувствовала себя неуютно под строгим взглядом Эммы. Напряженное лицо королевы казалось нездоровым. Она явно собиралась сказать что-то неприятное, и Эльгива пожалела, что находится здесь, а не где-либо еще.

— Мне сообщили, — наконец заговорила Эмма, — что вы пользуетесь изрядной благосклонностью короля.

Эльгива слегка распрямила спину. Что ж, она ожидала большего, Эмма явно прощупывала почву. Возможно, она не знает наверняка о свиданиях Эльгивы с королем, если только Этельред сам не рассказал ей о них. По ее спине пробежал холодок дурного предчувствия. Мог ли король сознаться королеве в своем прегрешении? Откашлявшись, она сказала:

— Бог даровал мне способность сочинять истории, миледи. Мои рассказы, похоже, доставляют королю удовольствие.

— Ах, Эльгива, — сказала Эмма, вздохнув, — вы и вправду горазды сочинять истории.