Вульфа, должно быть, подняли с постели. С заспанными глазами он завязывал свои штаны, и на нем не было ни рубахи, ни башмаков.

— Ты принесла мне новости? — спросил он. Затем, помрачнев, добавил: — Почему ты пришла одна, дурочка? Что, если тебя хватятся?

— Королева не станет меня искать до тех пор, пока не усядется за стол для завтрака после утренней молитвы.

Он увлек ее в комнату, которая была немногим больше, чем альков. Здесь, кроме деревянного сундука и неприбранной кровати, не было другой мебели. С постели на Эльгиву смотрела хорошенькая темноволосая девушка. Вульф отсыпал шлюхе несколько монет и мотнул головой. Когда она вышла, он обернулся к Эльгиве.

— Рассказывай, — распорядился он.

Пока он одевался, она повторила ему все свои известия, а когда закончила, схватила его за рукав.

— Что ты тут делаешь, кроме того что спишь с потаскухами? — спросила она требовательно. — Что вы задумали с отцом? Я сделала все, о чем меня просили, и мне уже надоело выполнять задания, цель которых мне не ясна. Расскажи мне, что происходит.

Нахмурившись, Вульф стряхнул ее руку.

— Отец не посвящает меня в свои замыслы.

— Но тебе должно быть что-то известно, — настаивала она.

— У меня есть кое-какие догадки, — сказал он, — но ничего более.

— Расскажи мне тогда о своих догадках.

— Не расскажу, — рявкнул он. — Чем меньше ты знаешь о его планах, тем меньше тебе угрожает опасность, если что-то пойдет не так.

Боже праведный! Эти мужчины со своими секретами ее просто бесили!

Правда, она не проявила перед ним своего раздражения. Вульфа всегда легче было склонить на свою сторону льстивыми речами, а не руганью. К тому же у него скверный характер, он быстро выходит из себя, а она впервые была без Грои, и защитить ее было некому.

— Вульф, — сказала она вкрадчиво, следуя за братом, прошедшим в другой угол комнаты за своим ремнем. — Как же я смогу избежать опасности, если не знаю, в чем она заключается?

Но терпение Вульфа неожиданно оборвалось, и, обернувшись, он ударил ее тыльной стороной ладони до того, как она успела увернуться.

Глаза ее наполнились слезами, и она выругалась в его адрес, но он не обратил внимания на ее проклятья.

— А теперь, — сказал он, хватая ее за руку, — закрой рот и слушай меня внимательно. Ты не должна сопровождать королеву, когда она выедет из города. Сошлись на слабость, нездоровье, сделай все, что угодно, но не сопровождай королеву. Жди меня у крепости и будь готова к долгому переезду. И никому ни слова об этом.

— А что же будет, когда королева вернется и не застанет меня?

— Это не твое дело.

Она уже собралась возражать, но Вульф снова поднял руку, и она быстро закрыла рот.

Он подтолкнул ее к двери.

— Я сказал все, что тебе нужно знать! Теперь возвращайся, пока тебя не хватились!

Распахнув дверь, он позвал Элрика. В следующую минуту, не обращая внимания на поток ее вопросов и протестов, Элрик повел ее по улице к воротам замка, где и оставил.

Разозленная грубым обращением с собой, Эльгива сердито смотрела в спину уходящему посланнику, но он так и не оглянулся. В конце концов, ей не оставалось ничего другого, как прошмыгнуть мимо привратника и направиться во дворец, проклиная по пути всех мужчин на белом свете.

Глава 23

Август 1003 г. Эксетер, графство Девоншир


Утренний туман первого понедельника августа рассеялся, и наступил день невероятной красоты. Высоко в голубом небе проносились облака, подгоняемые, словно пух, южным ветром, волнующим водную гладь реки Экс и треплющим навесы над прилавками на рынке. Церковные колокола только отзвонили третий час после восхода солнца, когда королева с небольшой группой сопровождающих выехала за ворота крепости и направилась по улице, ведущей к северным воротам в городской стене.

У Эммы было легко на сердце, пока она наслаждалась необыкновенно красивым днем и неожиданным отсутствием Эльгивы, пожаловавшейся на недомогание и просившей ее оставить. Без Эльгивы эта поездка в монастырь Марии Магдалины вполне могла остаться тайной.

Помимо самой Эммы только Хильда и Хью знали о цели сегодняшнего путешествия, что, впрочем, не прибавляло спокойствия последнему. Эмма еще не отошла от нагоняя, который получила от Хью, когда открыла ему свое намерение отвезти Хильду на свидание с ее отцом.

— Безумием было бы даже приблизиться к убежищу известного изменника, — отчитывал он ее. — Если королю станет известно…

— Король ничего не узнает, — настаивала она на своем. — А если даже это случится, то скажем, что мы набрели на монастырь случайно во время верховой прогулки. Никто в нашей компании, кроме вас, Хильды и меня, не узнает, что монастырь был целью нашего пути с самого начала.

— Миледи, — сказал Хью примирительно, явно переходя к иной тактике, — если вы хотите, чтобы Хильда встретилась со своим отцом, пошлите девочку со мной. Для вас нет никакой необходимости появляться вблизи монастыря Марии Магдалины.

Она не стала с ним спорить, поскольку он все равно не понял бы, зачем ей самой нужно поговорить с Эльфгаром — попытаться разобраться, что заставило сына Эльфрика стать изменником.

— Я повезу Хильду в монастырь Марии Магдалины, — сказала она тоном, не допускающим возражений.

Хью бессильно вскинул руки.

— Позвольте мне хотя бы послать настоятелю оповещение. Я знаю его и доверяю ему. Возможно, он придумает, как избежать того, чтобы ваше прибытие к его воротам превратилось в зрелище, которое соберет зевак со всей округи.

Этим утром Хью возглавлял их небольшой отряд, а рядом с ним ехала Уаймарк. Сразу за ними следовала Эмма вместе с отцом Мартином, задумчиво наблюдающим за парой впереди. За то время, что они провели в Эксетере, и Уаймарк, и Хью внутренне расцвели, и Эмма задавала себе вопрос: не выльется ли это во что-то большее в последующие месяцы? Не помолвлены ли они? Не исключено. И если бы Уаймарк попросила ее позволения остаться в Эксетере, когда двор королевы вернется в Винчестер, Эмме пришлось бы нелегко.

Глядя на Хью, который, склонившись к Уаймарк, говорил ей что-то такое, что вызывало у нее приступы хохота, Эмма вспомнила времена, когда они с Этельстаном исследовали тропки близ Винчестера, а Уаймарк и Хью вместе с младшими этелингами ехали впереди на приличном расстоянии.

Эмма не знала, о чем тогда говорили эти двое, но могла предположить, что это было что-то подобное происходящему между нею и Этельстаном. Они лучше узнавали мысли и чувства друг друга. Именно тогда он ей многое поведал о людях, истории и традициях королевства.

В свою очередь, она рассказывала ему о Нормандии, о честолюбивых планах ее брата, связанных с будущим герцогства, о заключенных с помощью сестер союзах, которые должны помочь им осуществиться.

Никаких подобных откровений не бывало между нею и королем. Все, что их связывало, касалось постели, и, как ни крути, эта связь была неудачной. Возможно, ей мешала ее молодость? Возможно, будь она на десять лет старше, король прислушивался бы к ее советам? Едва ли. Этельред женился на ней исключительно из политических соображений и терпел свой брак с женой-иностранкой, как терпят отвратительное, но необходимое лекарство. Ему не было дела ни до ее мыслей, ни, как оказалось, до нее самой. Она приехала в Англию, надеясь на то, что сыграет здесь роль миротворца, который станет связующим звеном между ее мужем и братом. Однако все плоды ее посредничества свелись к негодованию ее брата по поводу резни датчан в день святого Брайса и гневу Этельреда из-за возможного союза Ричарда со Свеном Вилобородым.

Насколько другой стала бы ее жизнь, если бы королем был Этельстан, а не его отец! Насколько другой стала бы жизнь в королевстве! Не случилось бы массового избиения невинных, и народ не трясся бы от страха перед местью датчан. В стране был бы король, не боящийся теней, слухов и собственных сыновей.

Миновав по пути несколько малых деревень, они наконец въехали по отлогому склону на вершину холма. Отсюда Эмме был виден деревянный частокол, окружающий соломенные кровли строений, фруктовый сад, ухоженные овощные грядки, а над всем этим возвышалась небольшая каменная церковь. Позади поселения ветер волновал золотые хлеба. На дальнем краю поля медленно двигалась темная шеренга, и за ней уже не было высоких колосьев пшеницы.

— Монастырь Марии Магдалины перед вами, миледи, — выкрикнул Хью.

Эмма взглянула на Хильду, не сводящую глаз с монастырских стен. Лицо ее светилось надеждой. Сейчас она пожалела, что не нашла возможности поговорить с Хильдой во время их недолгого пути, дабы предупредить девочку о том, что предстоящий разговор с отцом может оказаться совсем не тем, чего она желала.

Внутри монастырского частокола их встретили двое монахов, и в одном из них Эмма узнала настоятеля, которого ей представили в тот день, когда она приехала в Эксетер.

— Аббат Освальд, — обратилась она к высокорослому настоятелю, — я надеюсь, вы не будете возражать, если мы воспользуемся на какое-то время вашим гостеприимством.

— Добро пожаловать, миледи, — сказал он, низко поклонившись. — Но я должен попросить вашего прощения за плохой прием. Сегодня мы начали уборку урожая пшеницы, и все работники нынче в поле, поэтому остались только мы с братом Редвальдом, чтобы вас встретить.

«Вот, значит, как, — подумала Эмма. — Этот хитрый аббат сделал так, чтобы к моему приезду в монастыре никого не было и слухи о моем прибытии не разошлись за его пределы». Она улыбнулась ему и брату Редвальду, худощавому коротышке с черепом гладким, как речной валун. В ответ монах с узким и морщинистым от старости лицом смотрел на нее добродушным взглядом.

— Думаю, мы не станем вам большой обузой, — ответила она и добавила, кивнув на Уаймарк и Маргот: — Мои спутницы хотели бы взглянуть на ваши посадки. Что касается меня, то я желаю посмотреть, где вы содержите немощных.

— Брат Редвальд знает каждое растение в нашем саду, — сказал аббат, — и может сообщить их названия на латыни, английском и французском и рассказать об их использовании. Он охотно проведет экскурсию для дам.

Низкорослый монах повел обеих женщин по дорожке между фруктовым садом и длинной каменной церковью Святой Марии Магдалины.

Эмма обернулась к Освальду.

— Как поживает лорд Эльфгар?

— Он слаб умом и телом, — сказал он. — Это его дочь?

— Это Хильда, — ответила Эмма. — Она очень хочет повидать отца.

Эмма склонилась к ней, положив ей руку на плечо.

— Эмма, прежде чем ты пойдешь к своему отцу, с ним поговорю я. Ты потерпишь еще немного?

Кивнув, Хильда осталась с Хью, а Эмма последовала за аббатом Освальдом через опустевший холл монастыря. Затем, миновав внутренний двор, они пришли к гостевым покоям.

— Не могу поручиться, что Эльфгар будет говорить с вами разумно, — сказал настоятель Эмме, пока они шли. — И будет ли вообще говорить. Я не знаю, что вы от него хотите услышать, но вы должны понимать, что, хотя его тело и слабо, его воля крепка, и, к сожалению, вынужден отметить, злонамеренна. Что бы вы ни рассчитывали получить от беседы с ним, едва ли он пойдет вам навстречу.

— Я понимаю, — сказала она. — А его телесные хвори? Чем он страдает?

— Несколько месяцев назад его поразила тяжкая болезнь. Левая часть тела с тех пор у него расслаблена, и он не может поднять руку. Но такой удар не обязательно приводит к смерти. Я знал людей, которые поправлялись после него, особенно если была сильна их воля победить хворь и вернуться к здоровой жизни. Но Эльфгар не желает жить. Только смерть может принести ему избавление, и с каждым днем он становится все слабее.

Эмме эта болезнь была знакома. Она сразила управляющего ее отца, и он утратил способность говорить и двигаться. Невзирая на все усилия лучших лекарей, не прошло и недели, как он умер.

— Его речь ухудшилась?

— Он может говорить, но мы не всегда понимаем его.

Настоятель остановился перед закрытой дверью, взявшись за щеколду.

— Вы готовы?

Эмма положила ладонь ему на руку.

— Пока я буду беседовать с Эльфгаром, сделайте, пожалуйста, все, что в ваших силах, чтобы подготовить Хильду к разговору с отцом. Вы, как никто другой, можете помочь ей понять, чем он болен и с чем она будет иметь дело, когда увидит его.

— Я все сделаю, миледи, — заверил он ее.

— Тогда ступайте, — велела она. — А я возьму быка за рога.

Комната Эльфгара была чуть больше монашеской кельи, стены прикрывали простые гобелены без рисунка. «Слепцу, — подумала она, — не нужны украшения». У противоположной стены располагалась занавешенная кровать с табуретами по обе стороны, на каждом из которых стояло по маленькому подносу с глиняной бутылью и чашкой. Единственное узкое окно с распахнутым настежь дубовым ставнем выходило во фруктовый сад, и душистый летний ветерок наполнял комнату ароматом зреющих яблок.