— И, если я сделаю так, как ты просишь, — сказал он столь рассудительно и трезво, будто выступал на королевском совете, — если я стану ждать, когда мне достанется корона, могу ли я быть уверен в том, что вообще когда-либо ее получу? Сейчас викинги пускают нам кровь. Все будет так же, как во дни короля Альфреда, когда год за годом летние ветры, как чуму, приносили на нашу землю драккары, полные пиратов. Деревни будут разорены, плодородные поля вытоптаны, тучные стада уничтожены. Даже великий Альфред не в силах был воспрепятствовать грабежу, пока не подкупил их землями для поселения. Но мой отец — не Альфред! У него нет ничего, чем он мог бы умилостивить Свена Вилобородого.

Он покачал головой, а ее глаза снова наполнились слезами, ведь он был прав насчет своего отца, насчет викингов, прав во всем, за исключением способа, которым он намеревался избавить королевство от этих бед.

— И ты собираешься усугубить страдание твоего народа, заставив его выбирать между отцом и сыном, заставив людей калечить и убивать друг друга, собираешься опустошить страну собственной армией, которая для своего пропитания отберет у людей все то, что не успели расхитить викинги? Сколько достойных людей поляжет от меча? Сколько женщин и детей умрут от голода из-за того, что ты восстал против собственного отца?

Ее слова, словно уколы острых стрел, заставили его вскочить с кровати. Отбросив ее молящие руки, он прошагал мимо нее и, наполнив кубок вином, осушил его залпом. Ее слепая преданность его отцу приводила Этельстана в ярость. Зол он был и на себя, за то, что посвятил ее в свой план, который только начал складываться у него в уме. Ему следовало просто отвезти ее в какую-либо крепость и держать ее там до тех пор, когда все будет окончено. Такое обращение не было чем-то новым для королей, в том числе в Уэссексе, и неважно, была ли выбрана в невесты девушка, замужняя женщина или монахиня. И в таком поведении были свои преимущества. Даже Эмма не усомнилась бы в его справедливости, если бы за его спиной стояла армия, а голову венчала корона.

Но почему она сейчас этого не понимает? Он знал, она его любит. Разве она не отдалась ему, отбросив ту холодную сдержанность, которая так долго их разделяла? Для него их соитие явилось не завершением, но началом, новым союзом, разрывающим все предыдущие связи.

Однако Эмма, судя по всему, смотрела на это иначе. Он поставил свой кубок и принялся надевать рубаху и штаны.

— И что же мне, по-твоему, делать, — спросил он натянуто, — пока я буду ждать своего часа?

Она поднялась, но не сделала ни шагу, чтобы сократить зияющую между ними пропасть.

— Мне нет нужды тебе говорить это, Этельстан, — мягко промолвила Эмма. — Ты и сам уже знаешь.

— Да, знаю, — едко ухмыльнулся он, превращая свою сдерживаемую до сих пор бессильную злость в ядовитый сарказм. — Разве я не делаю это вот уже два года? Моя роль — послушно сидеть у престола своего отца и смотреть, как он уводит в спальню женщину, которую я люблю. А потом я развлекаюсь тем, что представляю, как он лапает и тискает ее белую грудь, а его отвердевший член нежно лобзает…

— Прекрати!

В ее пристальном взгляде, обращенном на него, не было стыда, на что он рассчитывал, но был гнев.

— С тебя хватит, да, моя королева? — Налив себе вина, он поднял кубок, салютуя ей. — Ну так и с меня тоже.

Осушив кубок, Этельстан швырнул его на пол, но этим его ярость не исчерпалась.

— Твой гнев неуместен, Этельстан, — сказала она ледяным тоном. — Ни ты, ни я не вольны повлиять на разделяющую нас судьбу. Взяв меня в жены, твой отец ни на что, принадлежащее тебе, не покусился. Но Свен лишит тебя всего, если ты ему позволишь. Он — твой истинный враг. Стань правой рукой отца в борьбе с викингами, Этельстан, и ты завоюешь право на престол.

Их спор пошел по второму кругу. Она не желала признать того, что Этельред не доверяет никому, кроме себя.

— Мой отец меня не слушает! — прокричал он, с ожесточенной четкостью произнося каждое слово, как будто он мог заставить ее понять и принять сказанное им и покончить наконец с этим. — Он обращается со мной, как с ребенком!

— Твой отец, — мягко возразила она, — тебя боится.

Вздрогнув от услышанного, он пристально на нее посмотрел. Его удивление, видимо, было написано на лице, так как она медленно кивнула.

— Твой отец получил корону после убийства его брата. Думаешь, он не боится, что Бог его покарает? Ты чувствуешь тьму у него на сердце, вижу ее и я. Он не может спать, Этельстан! Он боится за свою жизнь и поэтому боится даже тебя. — Она горько засмеялась, и смех ее был подобен рыданию. — И, если судить по тому, что ты мне сегодня сказал, он правильно делает, что боится. Но я и сейчас не верю в то, что ты способен на такое предательство. Ты можешь осуждать отца в глубине своего сердца, можешь даже презирать его, но руку на него ты не поднимешь. Любимый мой, невзирая на свой гнев, ты должен убедить его, что не преступишь данной ему клятвы. Неужели ты не видишь, что он, наверное, проверяет тебя, желая убедиться, что ты достоин его доверия?

— Ты бредишь, Эмма, — сказал он, взъерошив свои волосы пятерней.

Она ведь женщина, нормандка. Что она может знать о том, что происходит в изощренном уме его отца?

— Тебе кажется, что мой отец мудр, дальновиден и хитер, а не тщеславен, распутен и жесток.

— В твоем отце есть все это, мой милый.

Он едва не расхохотался, но она продолжала:

— Посуди сам, Этельстан. Ты уже член его совета. Ты показал отвагу и преданность, когда в прошлом году заслонил его от лезвия викинга, завоевав его благосклонность. И что же ты делаешь дальше? Ты отчитываешь его за его действия в день святого Брайса. Да, правота была на твоей стороне, но ты выбрал для этого неудачное время и слова. — Эмма грустно улыбнулась. — Боюсь, я вела себя не лучше. Тогда я еще плохо его знала и высказала свои мысли прямо, без всякой дипломатии.

Он заметил тень страдания, промелькнувшую в ее глазах. Если она откровенно говорила с его отцом, то Этельред наверняка ее за это покарал. «Еще одно темное пятно легло на душу отца», — подумал Этельстан, но Эмма еще не закончила.

— Потом на глазах всего двора, ни с кем не посоветовавшись, ты учил его, как вести себя со Свеном. Да, мне рассказали об этом. Ты унизил его перед всеми. И после того, как он тебя отчитал, ты развернулся и удалился, не получив его разрешения. Странно ли, Этельстан, что после всего он относится к тебе с опаской и недоверием?

— Допустим, ты права, — спросил он, — как я тогда смогу изменить его мнение о себе?

— Уж точно не силой оружия, — сказала Эмма спокойно, подойдя к нему и положив руку ему на плечо.

— И не тем, что соблазнил его жену?

Этельстан привлек ее к себе, и она обхватила его шею. На секунду они прижались друг к другу. На секунду она снова принадлежала ему.

— Если я сделаю так, как ты говоришь, Эмма, — прошептал он ей на ухо, — если буду исполнять роль хорошего сына, склоняя голову перед волей отца, что тогда будет с нами?

Она отступила на шаг и взглянула на него глазами, в которых блеснули непролитые слезы.

— Какую бы роль ты ни принял, Этельстан, нас не будет.

Эмма выскользнула бы из его объятий, но он не хотел ее выпускать.

— А если ты уже понесла, что тогда?

Она промолчала, но ответ Этельстан прочел в ее глазах. Тогда он ее отпустил, и она стремительно от него отвернулась.

— Я должна вернуться в Винчестер как можно быстрее. Тем более если я понесла.

Ей нужно, чтобы член Этельреда оказался между ее ног, и, если у нее будет ребенок, все подумают, что он от Этельреда.

Этельстану так захотелось схватить ее и встряхнуть, что он не решился подойти к ней ближе, ведь он — не его отец, и ему не доставит удовольствия причинять ей боль. Он хотел, чтобы Эмма пришла к нему по собственной воле, вложила в его ладони свои и отдала ему свои тело и душу. Но он знал, что она не может, так как уже отдала себя другому.

И тогда перед Этельстаном открылась вся полнота правды о себе самом: ему не так нужна была корона отца, как его женщина. Но Эмма ясно дала ему понять, что, пока жив его отец, она не будет ему принадлежать.

Глава 31

Август 1003 г. Обитель Святого Эгидия, Сидбери, графство Девоншир


Как бы ни стремилась Эмма поскорее вернуться в Винчестер, сначала она должна была забрать тех людей из своей свиты, кто остался жив, так как она не могла бросить их на произвол судьбы, когда в стране хозяйничали викинги. В сопровождении Этельстана она отправилась в находящуюся неподалеку обитель Святого Эгидия и оттуда послала нарочных к Уаймарк и отцу Мартину. В обители она встретила тех, кто выжил после разграбления Эксетера, беженцев, нашедших убежище за стенами монастыря. Они рассказали об уничтожении города, и многие уверяли, что город никогда бы не пал, если бы не измена управляющего королевы. «Это нормандец Хью, — говорили они, — сдал город викингам».

Проникнув в город, пираты принялись грабить дома, церкви, лавки и склады, забирать серебро у королевских чеканщиков монет. Они убивали каждого, кто оказывал им сопротивление, подожгли Эксетер и вымещали свою злобу даже на окружающих город стенах, превратив их едва ли не в груду камней. Когда викинги возвращались на свои корабли, нормандца Хью заметили среди них. Говорили, что он предал Эксетер и покинул разоренный город.

С болью в сердце слушала Эмма эти рассказы. Она оглядывала изможденные лица спасшихся людей в поисках знакомых, тех, кто в июне приехал с ней из Винчестера, но среди них были только чужие. Ей ничего не удалось выяснить об Эльгиве и Грое, и чем больше она узнавала о свершившихся ужасах, тем меньше у нее оставалось надежды на то, что они выжили.

На четвертый день после падения Эксетера Эмма и ее свита спешно выехали в Винчестер, подгоняемые слухами о приближающихся захватчиках. Корабли викингов ушли в море, но никто не знал, где они появятся в следующий раз. По настоянию Эммы и она, и ее придворные дамы облачились в простые плащи монашек обители Святого Эгидия. В сопровождении Этельстана и двух десятков его подчиненных они держали путь по мощеным королевским дорогам, становясь лагерем там, где их заставала ночь, — всегда затаившись в стороне от дороги, с суровыми стражниками в кольчугах, стоявшими на часах до утра.

В эти одинокие ночные часы Эмма побеседовала с каждым из своей свиты, и они ей поведали о тех событиях, свидетелем которых сама она не была. Она узнала о том, как Уаймарк и Маргот, спрятавшись, слушали, что происходило на той злополучной дороге близ монастыря Марии Магдалины, о том, как они, когда все стихло, вышли из укрытия и обнаружили телегу с ужасающим грузом.

Маргот настояла, чтобы Уаймарк с братом Редвальдом не мешкая отправились в Нортон на поиски этелинга, а она осталась ждать подмоги рядом с телами погибших на той безлюдной дороге. Маргот сопроводила их тела обратно в монастырь Марии Магдалины, где отец Мартин позаботился о том, чтобы их погребли в святой земле.

Уаймарк рассказала, как, страшно волнуясь, ждала вестей об Эмме и сообщений о судьбе Эксетера. Ее голос дрогнул, когда она заговорила о возвращении личной гвардии Этельстана, принесшей ей известие о быстром падении Эксетера, но они ничего не смогли сообщить ей о Хью. Уаймарк рыдала на груди у Эммы, и королева плакала вместе с ней о человеке, которого они обе ценили и которому доверяли, которого Уаймарк в конце концов полюбила. Эмме казалось, что они дожили до времен, когда любви уже нет места. Любовь должна быть отброшена, затоптана, сожжена, а в сердце останется лишь пустота, заполненная ненавистью и страхом или, в лучшем случае, хладнокровно заключенными временными союзами. Ее собственная любовь к утраченному ребенку, к Этельстану, даже к ее нормандской родне ничего ей не приносила, кроме боли. Любовь живет в каком-то ином мире. Возможно, она вновь обретет ее после смерти, но здесь искать любовь было неразумно, полагала она.

Отец Мартин рассказал об Эльфгаре, отце Хильды, не проявившем ни удивления, ни удовлетворения, когда он узнал, что викинги вторглись в королевство. «Приход Свена, — сказал Эльфгар, — был так же неизбежен, как смена времен года». Подобно древнему прорицателю, он предрек, что Этельред и его сыновья будут изгнаны из страны.

Эмма вздрогнула, услышав это, и шепотом помолилась, чтобы это зловещее предсказание не осуществилось. «Ни один человек не может заглянуть в будущее», — уверял ее Хью. Но ведь во все времена были пророки, способные прозреть грядущие события. Она вспомнила слова, которые безумно вопил сжимавший нож датчанин, пытавшийся убить Этельреда. «Смерть королю! Смерть совету!» Теперь она уже не знала, были его слова лишь бредом, как утверждал Этельстан, или чем-то более страшным. Может, они были предсказанием? Сейчас армия викингов грозила королю и народу Англии суровыми испытаниями. Эмма снова прошептала молитву, прося защиты и милосердия.