Король дал знак, чтобы тот удалился, и Хьюберт, поклонившись, собрал писчие принадлежности и выскользнул из комнаты. Он тайком бросил взгляд на Эмму, прежде чем за ним со стоном закрылась тяжелая дубовая дверь, оставляя ее наедине с королем и зловещими тенями, подступающими из темных углов. Эмму снова охватило недоброе предчувствие.

Этельред залпом допил то, что было у него в кубке, и медленно поднялся. Он был облачен в вышитую ночную рубаху из тонкого белого льна и накинутую поверх нее плотную темную шерстяную мантию. Она не услышала от него никакого приветствия и приглашения сесть. Вид его был грозен.

— Я написал вашему брату о том, — начал Этельред, — что Свен Вилобородый напал на Эксетер, хотя и не сомневаюсь в том, что Ричард уже знает об этом. Более того, ему, возможно, сообщили еще до того, как все произошло.

Он выжидающе на нее взглянул, словно поощряя ее возразить ему. Эмма хотела сказать ему, что он ошибается, уверить его, что Ричард ничего не мог знать о намерениях Вилобородого. Правда, она и сама не была в этом до конца уверена. Действительно, ее брат мог закрыть глаза на корабли викингов, собирающиеся у его северного побережья. То же самое предполагал и Этельстан, и мысль о том, что это вполне возможно, не давала ей покоя все лето. Но даже если Ричард и вправду знал о планах Вилобородого, она не представляла, как бы он смог им воспрепятствовать.

Ей нечего было ответить королю, и, видя это, он осклабился жестокой, холодной улыбкой.

— Вам не кажется любопытным, — продолжил он, — что викинги атаковали город, принадлежащий вам, миледи? Я размышлял над этим и пришел к заключению, что Вилобородый покушался скорее на королеву Англии, нежели на ее короля.

Он задумчиво на нее глядел, ожидая ее реакции на такое предположение. Эмма изобразила замешательство, но от этого взгляда в жилах ее стыла кровь, а слова кололи подобно острому клинку. Знал ли Этельред о тех часах, что она провела в плену у Вилобородого? Сообщал ли король в письме Ричарду о том, что собирается избавиться от нее?

— Я не знаю, о чем вы говорите, милорд, — ответила она, с трудом шевеля внезапно высохшими губами.

— Совершенно не знаете? — спросил он, удивленно вскинув брови и недоверчиво ухмыляясь.

Этельред медленно подошел к ней, взял ее левую руку своей широкой ладонью и принялся теребить кольцо на ее среднем пальце, символизирующее их брачный союз.

— Что касается меня, — продолжил он, — то я не могу не задаться вопросом, не обещал ли ваш брат вашу руку кому-либо, прежде чем вы стали моей супругой?

Король уставился на нее своими бледно-голубыми глазами в ожидании ответа, но она была так поражена его словами, что лишь глядела на него в изумлении.

— У Свена Вилобородого двое сыновей, — заговорил он вновь. — Может, вы были обещаны одному из них, Эмма, а затем разорвали помолвку, когда мои посланники сделали более выгодное предложение?

— Нет, милорд, — возмутилась она. — Ни я, ни мой брат никаких подобных обещаний не давали, уверяю вас.

Он улыбнулся, но улыбка его была холодна.

— Тогда, возможно, сам король Дании завоевал ваше… восхищение, давайте назовем это так. Я спрашивал вас в первую брачную ночь, непорочны ли вы, и, хотя и поверил вашим уверениям в том, что вы невинны, теперь я вынужден в этом усомниться. Может быть, вы были благосклонны к Свену Вилобородому до того, как ваш брат пообещал мне вашу руку? Может, я купил бывшую в употреблении вещь? Свен разоряет ваши земли, Эмма, не мои. Не месть ли это отвергнутого любовника?

Первым ее порывом было дать ему пощечину, но ей удалось сдержать свое негодование. Это говорил страх Этельреда. Он, словно жестоко затравленное бессловесное животное, лягал все, до чего мог дотянуться. Если она даст ему повод причинить ей боль, он ухватится за него с безумным упоением. Сейчас она не имеет права терять голову, поскольку всецело пребывает в его власти. Освободив свою ладонь, она произнесла ледяным тоном:

— Я была девственна, когда выходила за вас замуж, мой король, и не была ни с кем помолвлена до того, как вы получили мою руку. Что касается выбора Свеном Вилобородым цели для своего нападения, то я не берусь судить о том, что у него на уме. Несомненно, он смотрит на весь Уэссекс как на собственность короля.

Эмма обхватила себя руками. В комнате было прохладно, а от недружелюбной улыбки короля становилось еще холоднее.

— Тем не менее, — возразил король, — разорение Эксетера, боюсь, отрицательно скажется на ваших доходах, и я сообщил об этом вашему брату. Вам стоит посоветоваться с ним относительно дополнительной материальной поддержки, поскольку вы мало будете получать со своих владений в Эксетере до тех пор, пока не будет восстановлено все то, что было разрушено. Я обещаю, что вы ничего не получите от меня до тех пор, пока не исполните ту обязанность, ради которой были, девственницей или нет, сюда присланы. Итак?

Он махнул рукой в сторону кровати.

Эмма смотрела на него с возмущением. Этот человек буквально с первого дня их семейной жизни не стеснялся выставлять напоказ сперва одну, а потом и других своих любовниц. А теперь, основываясь лишь на собственных порочных домыслах, считает ее шлюхой. Она его презирает. Она не желает, чтобы он прикасался к ней, не желает даже слышать его. То сочувствие, которое у нее было к нему, теперь улетучилось, и больше всего она хотела поскорее от него уйти.

— А вы не боитесь милорд, — произнесла она с таким холодным презрением, на какое только была способна, — что я оскверню вашу святую постель?

Может, после этого он ее ударит и вышвырнет вон. Но она не увидела в его глазах злобы. Там был лишь холодный расчет и, к ее изумлению, что-то вроде мрачного веселья.

— Вы правы, — ответил он. — Зачем осквернять мою кровать нормандской шлюхой? Кровать не нужна, чтобы вы исполнили свою роль королевской подстилки.

Схватив ее за руку, он толкнул ее к длинному столу. Эмма на мгновение опешила. Затем безжалостно нажимая ей на затылок, он принудил ее склонить голову. Она непроизвольно уперлась руками в твердую древесину, но сопротивляться ему у нее недоставало сил, и ей не оставалось ничего иного, как повернуть лицо в сторону, чтобы не удариться им о стол.

— Если хотите, я могу позвать слуг, чтобы они держали вас, — прошептал он ей на ухо, — или можете выполнить свой долг, как хорошая жена. Что вы выберете? Я жду ответа.

Он требовал у нее ответа, подумала Эмма, потому что жаждал полного ее подчинения своей воле. Абсолютная власть над другими предельно возбуждала Этельреда.

— Исполню свой долг, — выдавила она сквозь сжатые зубы.

Эмма почувствовала, что он поднял ей подол, открывая ее теплую плоть холодному воздуху комнаты. Войдя в нее, он, взявшись ладонями за ее бедра, сильно прижал Эмму к себе. Вцепившись пальцами в край стола, она смотрела, как вздрагивает свеча с каждым мощным толчком.

Закончив, он обтерся краем ее подола, а она так и лежала, потрясенная и униженная.

— Завтра вечером вы придете сюда, и мы повторим все то же самое, — сказал он ей. — И будем продолжать до тех пор, пока вы не сообщите мне, что забеременели. Уходите.

Она оттолкнулась от стола и поправила юбки, но уйти не спешила. Она не доставит ему удовольствия своим поспешным отступлением и не покажет, что боится его. Бросив на него гневный взгляд, она прошла к двери, горделиво подняв подбородок.

— Эмма.

Голос короля задержал ее прежде, чем она успела открыть дверь и избавить себя от его невыносимого присутствия.

Эмма не обернулась, чтобы взглянуть на него, для этого у нее уже не было сил.

— Держитесь подальше от моего сына, — сказал он.

Она услышала, что он вновь наполняет свой кубок.

— Вы меня поняли?

Вот оно что. Значит, это не было наказанием за мнимое свидание с королем Дании много лет тому назад. Это было беспощадное воображаемое единоборство короля со своим сыном. Насколько он догадывался о ее чувствах к Этельстану или его чувствах к Эмме? Бесспорно, если бы он знал правду, его кара была бы гораздо более жестокой.

— Вы меня поняли? — повторил он уже резче.

— Да, милорд, — отозвалась она.

Следующие три вечера Эмма посещала своего супруга в его спальне, после чего возвращалась в свою кровать и сворачивалась калачиком, молясь, чтобы в ее чреве уцелела новая жизнь. На четвертое утро, проснувшись, она обнаружила на своей простыне пятна крови. Значит, ребенка не будет, и с измученным сердцем она тайком оплакивала эту потерю.

1003 год от Р. Х.


Тогда было собрано большое войско, готовое двинуться против неприятеля, и элдормен Эльфрик должен был его повести. Однако, приблизившись ко вражескому войску, он притворился нездоровым, и его начало рвать… Видя, что они не готовы к схватке и отступают, Свен повел свою армию в Уилтон, и викинги разграбили и сожгли этот город. Англосаксонские хроники

Глава 34

Винчестер, графство Гемпшир


Семь дней город Винчестер прожил в оковах страха и ожидания трагедии. Над юго-западной частью горизонта на фоне беспросветно-серого неба выделялась узкая полоса густого желто-коричневого дыма — там захватчики жгли каждый поселок, каждую деревню, каждый хутор, встречающийся у них на пути. Неиссякающий поток беженцев приносил вести о неуклонном продвижении викингов на север.

В самом Винчестере почти не осталось боеспособных мужчин, так как большинство их, взяв в руки оружие, ушли, ведомые элдорменом Эльфриком, защитить отечество от супостата. Оставшиеся по очереди дежурили на городских стенах, высматривая признаки появления армии захватчиков. Всякая торговля прекратилась: лавочники и ремесленники закрыли свои двери. На мельницах за городскими стенами никого не осталось, и вскоре дала о себе знать нехватка хлеба. Лишь огромные жернова замковой мельницы продолжали вращаться с раннего утра до поздней ночи. В полдень замковые ворота растворялись настежь, и слуги раздавали муку горожанам, выстроившимся в очередь, которая тянулась мимо Олд-Минстерского собора через ворота Святого Фомы и до самой Рыночной улицы. В двух больших церквях и в аббатстве Святой Марии монахи и монашки безостановочно молили Небеса о милосердии.

На восьмой день после взятия викингами Дорчестера судьба Винчестера решилась на поле неподалеку от городка Уилтон. Через два дня после того, как сошлись противоборствующие армии, Экберт рассказал Этельстану и Эдмунду о том, что там произошло и чему он лично был свидетелем.

— Вскоре после полудня мы подошли достаточно близко, чтобы увидеть вражескую армию, — говорил ослабевший Экберт, лежа на кровати, и Этельстан придвинул свой стул поближе, чтобы лучше его слышать. — Боже мой, мы стали так близко, что видели лица этих свирепых подонков!

Он несколько раз сглотнул, прежде чем продолжить повествование.

— Воины в обоих лагерях неистово рвались в бой, задирая друг друга оскорблениями и проклятиями. Ни мы, ни они слов не понимали, но смысл и без того был совершенно ясен.

Экберт попытался изобразить улыбку, но у него вышла лишь перекошенная гримаса.

— Надеюсь, ты запомнил парочку датских ругательств, — сказал ему Эдмунд. — Скоро они нам пригодятся.

Смех Экберта сменился стоном.

Этельстан, которому не терпелось услышать продолжение рассказа, рыкнул на Эдмунда:

— Не мешай ему. Что было дальше?

— Еще утром мы сделали остановку, чтобы бойцы могли подкрепиться. Эльфрик созвал всех своих полководцев — нас была дюжина или около того — разделить с ним завтрак. Я заставил себя съесть немного хлеба с мясом, и во время трапезы он изложил нам свой план предстоящей битвы и отдал всем приказы. Каждый из нас знал, что ему делать, где ставить своих бойцов… мы все знали. Но возможности выполнить приказы у нас так и не появилось.

Экберт уставился в противоположную стену, как будто там, прямо перед собой, снова видел события того дня. На лбу у него заблестели капли пота.

— Мы еще не встали на позиции, — продолжал Экберт, — и я все еще был в седле, когда понял, что происходит что-то не то. Викинги уже построились стеной, ударяя мечами о щиты, готовые ринуться в бой. Этот звук была как гром, только этот гром звучал прямо в моей голове. Я закрыл глаза от боли, но она не отступала. Открыв глаза, я увидел в нескольких шагах от себя Эльфрика. Он стоял на земле на четвереньках в окружении своих тэнов, и его мучительно рвало.

Он зажмурил глаза, прикрыв лицо широкой ладонью.

— Я так и сидел с этими ужасными раскатами в голове, молча на него глядя. Все мое нутро словно сжалось, голова кружилась. Потом я увидел Осрика, посланного вести с викингами переговоры, он ехал, а затем повалился, будто сраженный невидимой стрелой. Мои страдания усилились до такой степени, что я желал только одного — спешиться до того, как тоже упаду. Я спустился на землю, и меня начало рвать, а руки тряслись так, что я не мог держать в них вожжи. Боже, голова и живот болели так сильно, что я был бы рад, если бы меч викинга положил этому конец.