Патриция Брейсвелл - Корона для миледи

Она снова взглянула на Эмму и смутилась, обнаружив на себе пристальный взгляд светло-зеленых глаз.

— Может, вы мне расскажите, — произнесла королева, — что с вами случилось в тот день в Эксетере? Я ведь так до сих пор и не знаю, как вам удалось бежать оттуда, в то время как многие, и даже Гроя, не смогли этого сделать.

Это было завуалированное обвинение, и Эльгива ощутила тревогу, вонзившуюся в сердце, как лезвие крохотного ножа. Она опустила глаза, чтобы избежать пронзительного взгляда Эммы.

— Гроя тоже смогла покинуть город, только она была слишком стара, чтобы бежать, а викинги гнались за нами по пятам. Она велела мне убегать, даже если не будет за мной поспевать.

Эльгива сильно сжала руки у себя на коленях. Именно так все и было, правда ведь? Гроя крикнула ей, приказала бежать, чтобы ее тоже не схватили.

— Что вы хотели бы узнать, миледи? — спросила она почти шепотом. — Мне больно об этом вспоминать.

— Тогда не будем о гибели Грои, — сказала Эмма. — Расскажите мне, как вы спаслись.

Вульф ей уже объяснил, что нужно говорить, если ее будут спрашивать, поэтому ложь полилась из нее без запинки. Она ни словом не обмолвилась о тайном проходе под крепостью и о скрытом входе, который они, убегая, оставили позади себя открытым. Этим входом, как до нее дошло позже, должно быть, воспользовались викинги, чтобы проникнуть в самое сердце Эксетера. Управляющего Эммы Хью будут вечно винить за это, но, поскольку он наверняка мертв, ему все равно. Вместо этого Эльгива изложила историю о том, как они выскользнули через северные ворота Эксетера до того, как стражники их закрыли, снабжая свой рассказ запомнившимися ей подлинными подробностями: криками людей и вонью гари.

Слушая повествование Эльгивы о побеге из Эксетера, Эмма неотрывно глядела ей в лицо, на котором отображались скорбь и боль, а глаза молодой женщины блестели от слез. Однако Эмма заподозрила, что за горестным выражением лица скрывались иные мысли, хотя какие именно — ей оставалось лишь догадываться.

Тем не менее в одном она была уверена: не королю и не королеве, не своему семейству со слугами предана Эльгива. Она не стремится к богатству, любви и даже счастью. Эльгива жаждет власти и предана лишь самой себе. Несомненно, она хочет присутствовать при будущих родах, но лишь затем, чтобы отвоевать себе место среди сильных мира сего, на которое Эльгива, в чем она сама уверена, имеет полное право.

У Эммы не было ни малейшего намерения удовлетворять ее желание. Это все равно что намотать себе на запястье гадюку. Ей, конечно же, со временем придется найти для Эльгивы место, поскольку король желает держать ее в узде, чтобы ее отец не использовал дочь для заключения каких-либо опасных союзов. Но еще несколько месяцев ничего не изменят.

Когда Эльгива окончила свой рассказ и придвинулась ближе к Уаймарк, Маргот села на стул рядом с Эммой.

— Не думаю, что мы когда-нибудь узнаем, что в действительности случилось в тот день в Эксетере, — прошептала она.

— Нам всем есть что скрывать об этом дне, не правда ли? — спросила ее Эмма.

И ей больше всех остальных. Теперь она редко видела Этельстана, но при каждой их встрече ее сердце снова разрывалось на части. В его взгляде не было тепла, когда он на нее смотрел, и, бесспорно, он раскаялся в том, что когда-то ее любил. Но она по-прежнему его любила и не могла вырвать его из своего сердца. Совершенный с ним грех, в котором она до сих пор не исповедалась, лежал пятном на ее душе, так как она не находила в себе сил в нем раскаяться.

— Однако Эльгива дала вам ценный совет, — сказала Маргот, — предложив вам остаться здесь до родов.

Эмма вздохнула. Они с Маргот уже спорили об этом раньше.

— Я не хочу давать жизнь своему ребенку среди толпы незнакомцев, — сказала Эмма. — Разве королева не имеет право на уединение во время родов?

— Ребенок, которого вы произведете на свет, — ответила ей Маргот, — будет принадлежать им в той же степени, что и вам. У них есть право присутствовать. Кроме того, поездка в ваше поместье в Айслипе, хоть и короткая, подвергает и вас, и ребенка излишнему риску, особенно сейчас, когда дороги такие скверные.

Эмма не стала спорить. Маргот права. Долг королевы состоит в том, чтобы оказать придворным дамам эту честь — присутствовать при родах. Тем не менее поместье в Айслипе, хотя она там никогда не была, представлялось ей надежным убежищем и тихой гаванью, и с крайней неохотой она отказалась от этой мысли.

Декабрь 1004 г. Хедингтон, графство Оксфордшир

Две сотни мужчин и женщин собрались в большом зале королевского дворца в день пиршества. До Рождества оставалась еще неделя, и яства, которые подавали в этот вечер, были постными и скромными в сравнении с тем, что будет в день праздника. Тем не менее потолочные балки и закрытые ставнями окна были украшены ветками падуба, сосны и плетями плюща, а в очаге трещал огонь. Огромные подсвечники с толстыми свечами наполняли воздух своим ароматом и заливали помещение ярким светом.

Ведя королеву под руку к помосту, Этельред одобрительно на нее посмотрел. На ней было праздничное платье темно-зеленого цвета. Ее волосы покрывала полупрозрачная ткань с золотыми нитями, а торжественное выражение лица соответствовало случаю, хотя она и не догадывалась о той важной роли, которую ей предстояло сыграть.

Он взошел с ней по ступеням, затем обернулся, чтобы взглянуть на собравшуюся перед ним знать. Этих людей он возвысил, дав им положение и власть, но при этом, глядя в их лица, он едва не впадал в отчаяние. Все они чего-то от него требовали, они бы высосали даже кровь из его жил, если бы могли. Он, словно дуб, зараженный омелой, поддерживал на своих ветвях паразитов, которые в конце концов вытянут из него все жизненные соки.

А вместо благодарности они составляют против него заговоры. О да, он знает об их предательстве! Его осведомители держат его в курсе их замыслов и планов. Он не может никому доверять, и меньше всего — своим сыновьям. Они в сговоре с Эльфхельмом из Нортумбрии, встречались с ним в его замке, чтобы заручиться его поддержкой, когда Этельстан захватит трон.

Конечно, они это отрицают. Они возмущенно все опровергают, и Этельстан громче и энергичнее остальных, заявляя, что они стремятся лишь поддержать своего короля и отца.

«Я прошу вас пойти навстречу Эльфхельму, — сказал ему Этельстан, — прислушайтесь к его советам. Найдите возможность проявить свое благоволение к нему. Если вы этого не сделаете, то посеете семена собственной погибели».

Таким образом, ему приходится выслушивать угрозы из уст родного сына. Он был снисходителен к этелингу, терпел его дерзкие высказывания и деяния гораздо дольше, чем от него можно было бы ожидать, но теперь он положит этому конец. Он сбросит с себя паразитов, стремящихся повалить его, и выполнит клятву, данную мстительному призраку своего мертвого брата.

Король поднял руки, и гул голосов в большом зале стих сначала до негромкого ропота, а потом наступила полная тишина. Неожиданно он со всей остротой ощутил силу своей власти, осознавая, что лишь он из всех собравшихся здесь знает, что произойдет в следующую минуту. Даже Эмма, сидевшая сейчас рядом с ним, — даже она не имела ни малейшего представления о том, что сейчас должно случиться.

Снизу на него взирали застывшие в ожидании лица, а он стоял на помосте, словно собираясь читать молитву. Архиепископ Кентерберийский, который обычно произносил общую молитву, ждал от короля знака начинать и был озадачен тем, что его все нет. Этелинги стояли группой внизу, прямо перед ним, на почетном месте. Находясь ближе всех к королю, за исключением королевы, они также молча глядели на него и ждали.

Этельред взял пергаментный свиток из рук чиновника, стоявшего позади него. Он собственноручно написал в нем текст, поскольку хотел, чтобы, кроме него, никто не знал о его содержании. Сжимая свернутый свиток левой рукой, он обернулся к королеве и, нежно взяв ее за руку, помог подняться.

— Королева Эмма, — объявил он так, чтобы его было слышно во всех отдаленных углах зала, — сестра Ричарда, герцога Нормандии, скоро родит мне ребенка. Я желаю сегодня услышать от каждого в этом зале торжественную клятву верности этому ребенку, — если это будет мальчик, — как моему преемнику на троне королевства.

Слова короля прозвучали в ушах Эммы подобно громовому раскату, и в это мгновение она была рада, что его рука поддерживает ее локоть. Если бы он не сжал крепко ее руку, она точно не устояла бы на ногах.

С его помощью и собрав всю свою силу воли, она смогла удержать себя в руках, услышав его заявление. Ни один мускул на ее лице, сохранившем серьезное спокойное выражение, не дрогнул.

А люди, собравшиеся внизу, даже не пытались обуздать свое потрясение и возмущение. В зале зазвучали удивленные и негодующие возгласы. Кто-то у ширмы в дальнем углу прокричал проклятие, но не королю, а Эмме. Даже церковники явно опешили, а архиепископ Кентерберийский взирал на нее с грозным выражением на лице.

Вся эта суматоха накатила на нее подобно высокой волне, и она, стиснув зубы, делала один глубокий вдох за другим, чтобы унять свой страх. Она взглянула на сыновей короля, стоявших так близко, что до них можно было дотянуться рукой. Эмма обратила взгляд на Этельстана в поисках сочувствия, но в ответном взгляде увидела лишь удивление и недоумение. Стоявший рядом с ним Эдмунд взирал на нее с ненавистью.

«Боже милостивый! — подумала она. — Что за демон внушил эту мысль Этельреду?» Каждый в этом зале подумает, что это влияние Эммы, будто она смогла убедить его в том, что ее сын, сын законной королевы, имеет больше прав на престол, чем его сыновья от первой, некоронованной супруги. Они ведь не видят ничего, кроме того что лежит на поверхности. Не видят того, что Этельред одним этим шагом создал между ней и любым из присутствующих здесь непреодолимую преграду, столь же надежную, как если бы поместил ее в монастырь на уединенном острове в море. Обиды, заговоры и интриги, которые клубились вокруг дворца и короля, теперь обрушатся всей своей злобой на королеву и ее ребенка.

— Мне нужно сесть, — прошептала она Этельреду.

Он кивнул, поддерживая ее, пока она усаживалась. Казалось, его совсем не смутил тот переполох, который вызвали его слова. Так же невозмутимо он подозвал к себе архиепископа и вручил ему свиток. Король снял золотой крест, который на золотой цепи висел на его шее, и устремил взгляд на старшего сына.

Этельстан замер в нерешительности, и Эмма, затаив дыхание, наблюдала, как отец и сын вперили друг в друга яростные взгляды, разделенные пропастью, которая, казалось, расширялась прямо на глазах. Наконец Этельстан шагнул вперед и взял крест в правую руку. Но, прежде чем он начал произносить свою клятву, Этельред взял его левую руку и положил ее на круглый живот Эммы. Она ощутила, как ребенок внутри толкнулся, и увидела, как лицо Этельстана покраснело. Но он не взглянул на нее, а неотрывно смотрел на отца, громко повторяя клятву, которую читал для него архиепископ.

Она едва не рыдала от горечи и разочарования. Этельстан знал ее как никто другой здесь, но даже он, должно быть, думал, что она это все подстроила, что она — его враг. Никто в этом зале не поверил бы, что Этельред делает это не по наущению своей королевы.

Один за другим люди подходили и приносили свою клятву, одной рукой взявшись за крест, другую положив ей на живот. Она смотрела в лица этелингов, пока они отрекались от своего врожденного права в пользу еще не появившегося на свет брата: Экберт со взглядом, полным возмущения; Эдмунд, в глазах которого безошибочно читалась испепеляющая ненависть; сбитые с толку Эдрид и Эдвиг; и самый младший, одиннадцатилетний Эдгар, съежившийся после приказа отца говорить громче, чтобы всем было слышно.

После этого она перестала следить за происходящим. Сперва она смотрела по сторонам, разглядывая присутствующих мужчин и женщин, чтобы как-то отвлечься от череды людей, по большей части сердитых, проходивших мимо нее. Эльгива стояла недалеко от помоста вместе со своим братом Вульфом. За ее спиной был человек, черты лица которого Эмме показались знакомыми, но его имя ей вспомнить не удалось. Гладковыбритый и привлекательный, он выглядел достаточно безобидно, и тем не менее что-то в его внешности вызывало у нее сильную тревогу. Причина беспокойства Эммы ускользала от ее понимания, и, отчаявшись, она бросила биться над этой загадкой.

Она мысленно унеслась прочь отсюда, через Ла-Манш, в Фекан, в огромную церковь, которая стояла недалеко от замка ее отца. Ей было пять лет, и мать ввела ее в боковой придел, где велела положить руку на мраморный постамент, на котором когда-то стоял ангел.