— А что же делать? — помрачнел Ринальдо. — Надо выручать Яунисио.

— Выручить мы его никак не сможем, — возразил Тьери. — Даже если отдадим «Лобу», Яунисио это не спасет. Консул и его чиновники слишком обозлены на нашего хозяина. Гале­ру они и так уже считают собственностью казны, а денег для выкупа у нас мало. Мы ведь в Константинополе не столько вы­торговали, сколько прокутили.

Ринальдо понимал, что в этом есть доля его вины: он сам, будучи в Константинополе, забросил дела и болтался по тавер­нам, удрученный предательством Гайи.

— Все равно у нас нет другого выхода, надо ехать в Кафу, — сказал он хмуро.

— Чтобы нас бросили в крепость или выпороли розгами? — вскинулся Фабио. — Чтобы отобрали последние монеты?

— А так и будет, — кивнул Габриэле. — Если тебе, Ринальдо, не жалко нас и самого себя, то пожалей хотя бы свою пле­мянницу. Если тебя посадят в тюрьму, малышка попадет в ка­кой-нибудь приют или притон.

Последний довод подействовал на Ринальдо, и он, немно­го подумав, предложил:

— Ладно, пусть каждый из вас выскажет свои соображения, что мы можем сделать.

— Надо ждать, когда в Кафе поменяется власть, — развел руками Тьери. — За это время, если удача нам улыбнется, до­будем деньжат и предложим их новому консулу как выкуп за Яунисио и «Веспу».

— Однако нового консула пришлют только к зиме, — ска­зал Ринальдо. — А сейчас как быть? Ведь «Лобу» у нас в любое время могут изъять. Особенно если сунемся в Кафу. А без корабля как мы будем добывать себе на жизнь? Что скажешь, Карло? Ты у нас самый рассудительный.

Карло пожал плечами:

— Здесь нужны не рассуждения, а просто здравый смысл. Если «Лоба» объявлена вне закона, значит, она должна исчезнуть.

— Как это?! — вскричал Оттавио. — Ты предлагаешь унич­тожить корабль?

— Вовсе нет, болван, — с добродушной насмешкой пояснил Карло. — Корабль останется, только надо немного изменить его внешний вид и придумать другое название. А тем време­нем по Кафе распустим слух, будто «Лоба» потерпела круше­ние или ее захватили турецкие пираты. А нам самим в Кафу не надо заходить до лучших времен. Будем бросать якорь в дру­гих местах, подальше от Кафы.

— Правильно, мы всегда можем найти пристанище в Монкастро или Ликостомо[19]! — подхватил его мысль Ринальдо. — Стефан и Мирча нам помогут. Всем будем говорить, что этот корабль — перекрашенную «Лобу» — мы добыли в бою. Глав­ное — поскорей разжиться богатыми трофеями, а там уже мож­но рассчитывать и на благосклонность кафинской коммуны. Хотя, впрочем, разве начать новую жизнь можно только в Ка­фе? На морском побережье немало мест, пригодных для чест­ных корсаров.

— Хорошо бы перебраться в Константинополь! — восклик­нул Габриэле, которому понравился большой город на берегах Босфора. — Такой красоты, как там, я нигде не видел! А какие там таверны, какие юные куртизанки!.. — Он мечтательно за­катил глаза.

— Греки говорили, что когда-то Константинополь был раз в десять краше, чем сейчас, но его разорили крестоносцы, — вставил слово Фабио.

— Он и сейчас еще хорош, да только недолго уже ему оста­ваться христианским городом, — вздохнул Карло. — Турки с каждым годом все сжимают кольцо...

— Если Константинополь захватят, то и Кафу тоже, — за­метил Ринальдо. — Но что об этом рассуждать! Мы должны делать свое дело: ходить в плавания и, где только можно, за­хватывать и грабить турецкие суда. А если удастся потопить корабль Ихсана, то я для вас для всех устрою грандиозный праздник.

Приняв решение, как поступить с «Лобой» и куда плыть дальше, матросы еще немного погомонили, поприкладывались к фляге и, утомленные событиями дня, скоро уснули прямо на охапках соломы, разбросанных вдоль стен.

Лишь Ринальдо и Карло было не до сна. Они вышли из до­ма, чтобы поговорить без помех.

Ветер гнал облака, между которыми изредка мелькало смут­ное полукружие луны. С берега доносился шум штормового прибоя и резкие крики чаек. Мятежное состояние природы на­ходило отклик и в душе Ринальдо.

— А теперь, когда мы одни, — обратился к нему Карло, — скажи обо всем откровенно. Я ведь не верю, что ты мог при­нять эту девочку за Веронику. Тогда зачем объявил, будто она твоя племянница? Пожалел несчастную малышку, похищен­ную злодеями?

— Может быть. Она кинулась ко мне, искала защиты... со­всем как когда-то Вероника... — Ринальдо отвернулся, хотя со­беседник и так не мог видеть в темноте его лица.

— Значит, ты расчувствовался, — заметил Карло не без иро­нии. — Вот что бывает, когда благородные нобили становятся пиратами. Конечно, я тебя понимаю, но, ей-богу, лучше бы ты подумал о другом. Ведь какая у нас жизнь? Тем более теперь, когда Яунисио под стражей и «Лобу» могут отобрать. Разве пя­тилетней девочке место среди корсаров? Какой из тебя защит­ник, если ты сам то и дело должен защищаться и от бурь, и от турецких пиратов, и от консульских стражников? Да с таким «дядюшкой» малютка в два счета попадет или в лапы работор­говцев, или в морскую пучину.

— Но что ты предлагаешь? Отдать ее в сиротский приют? Думаешь, ей там уготована лучшая судьба?

— Надо найти ее родителей. Наверняка Элизео похитил ма­лышку с целью выкупа. Видимо, они состоятельные люди.

— Но я же не знаю, кто ее родители, где они! Бедняжка по­теряла память и смогла вспомнить только свое имя — Вера.

Карло немного помолчал, потом принялся рассуждать:

— Она говорит по-итальянски — значит, ее родители, ско­рей всего, генуэзцы. Элизео и Бетто высадились с корабля в бухте Брозони. Значит, девочку они могли похитить в тех ме­стах, либо по дороге из Брозони в Рифуджио. Там и надо их искать.

— Но мы ведь не сможем обследовать все побережье, — хму­ро заметил Ринальдо.

— Да, но мы будем плыть в Монкастро, а это как раз мимо тех мест. Может, девочка увидит знакомые берега — и к ней вернется память. А в Брозони обязательно остановимся и рас­спросим берегового пирата Джованни, долго ли у него гости­ли Элизео и Бетто. Может, там и отыщется след похищенной малютки. Но если даже она окажется сиротой, то лучше отдать ее на воспитание в какой-нибудь городской дом, чем возить за собой на корабле.

Ринальдо подумал о золотом медальоне, который мог озна­чать, что Вера — вовсе не бедная сиротка, но не стал привле­кать к этому внимание собеседника, а твердо заявил:

— Как бы там ни было, я не оставлю малышку, если только не найдутся ее родители. Да, ей не место среди корсаров, но я знаю, куда ее поместить. В крепости Монкастро девочка бу­дет в безопасности. Я между плаваниями буду ее навещать, а присматривать за ней попрошу Невену, тетку Стефана, она ведь служит в крепости поварихой.

— Тетка Стефана? Болгарка? Да ведь она не католической веры!

— Сразу чувствуется, что ты бывший клирик, — усмехнул­ся Ринальдо.

— А ты — безбожник, который и молитвы толком не зна­ет, — парировал Карло.

— Я знаю молитвы, но в вопросах веры терпим. Не тревожь­ся заранее о душе нашей новой Вероники: Невена позаботится, чтобы девочка была сыта и одета, а молитвам ее научит капел­лан, который есть в крепости. Сейчас главное — благополучно добраться до Монкастро, а там на месте я все решу. Эта девоч­ка слишком похожа на Веронику, чтобы я мог бросить ее на про­извол судьбы.

— Да, похожа... Но она другая. И неизвестно, какого роду- племени, — вздохнул Карло, отвернувшись от товарища.

Ринальдо положил руку ему на плечо и тихо сказал:

— Мы с тобой много горя хлебнули вместе, и я привык тебе доверять, как самому себе. Но другим я мало верю и не хочу, чтобы они узнали правду. Потому и прошу тебя молчать об этой девочке. Она — моя племянница, пусть будет так, и никаких со­мнений. Поклянись, что никому не выдашь эту тайну.

— Клянусь. — Карло перекрестился. — Ну а если к девочке вернется память и она сама поймет, что ты ей не родственник?

— Не будем загадывать наперед. Только Богу известны на­ши судьбы...

В этот момент вдали блеснула зарница молнии, прогремел гром и крупные капли дождя упали на землю, становясь с каж­дой секундой все гуще. Друзья поспешили в дом и, плотно прикрыв за собою дверь, пробрались между храпевшими матроса­ми поближе к тому углу, где сном ангела спала маленькая девочка.

Скоро и Карло погрузился в царство Морфея, а Ринальдо долго не мог уснуть и лежал с открытыми глазами, слушая, как дождь барабанит по крыше. Жизнь, еще пару часов назад казавшаяся ему пустой и ненужной, вдруг начала обретать для него новый смысл. Маленькое существо, внезапно ставшее для него родным, нуждалось в его защите, и ему теперь было ради кого жить и бороться в этом жестоком мире. Он уже обдумы­вал, как лучше устроить судьбу девочки, как позаботиться о ее благополучии и будущности. Почему-то Ринальдо был уверен, что само провидение послало ему встречу с Верой как раз в ту минуту, когда он, удрученный и разочарованный, готов был опуститься на самое дно жизни.

А еще он вдруг подумал о том, что хорошо бы в дальнейшем вовсе отойти от корсарства и жить честной торговлей. Но, вме­сте с тем, Ринальдо понимал, что ни матросы, ни даже верный друг Карло его в этом не поддержат, потому что без корсарских рейдов им, бесприютным странникам, не получить ощутимой прибыли.

Уже далеко за полночь, погружаясь в волны сна, он принял решение переименовать «Лобу» в «Веронику».

Утром, когда ночная буря сменилась затишьем, корабль от­плыл из бухты Рифуджио, но не в Кафу, куда следовал рань­ше, а совсем в другом направлении.


А вот Зоя, в отличие от корсаров, стремилась попасть в Кафу как можно быстрее. Ее пугали собственные предположения о возможной мести семьи Латино, считавших незваную гостью косвенной виновницей постигшего их несчастья. Но оправдать­ся перед ними она не могла, поскольку угрозы Нероне пугали ее еще сильнее. Приехав в Кафу, она обратилась за помощью к Евлалии, поведав ей ту версию исчезновения Примаверы, ко­торую уже изложила в поместье. Евлалия взялась помочь быв­шей сопернице, ибо уже не питала к той недобрых чувств, а, на­против, была готова объединиться с ней против Марины. Она пообещала, что ее отец, как генеральный синдик, возьмет Зою под защиту, если Донато и Марина будут мстить ей из-за не­счастного случая, в котором женщина не виновата. Заручив­шись такой поддержкой, Зоя немного успокоилась и поспеши­ла дать согласие на брак с корабельным мастером Орестом, чтобы, став замужней женщиной, иметь еще дополнительную защиту против каких-либо мстительных выпадов.

Тем временем обитатели Подере ди Романо думали не о ме­сти, а лишь о поисках исчезнувшей Примаверы. Марина, чуть оправившись после родов, велела позвать отшельника Симо­не, который был не только знахарем и врачевателем, но имел также славу прорицателя и чуть ли не колдуна. Когда-то он спас Марину, умиравшую от смертельной раны, а теперь мо­лодая женщина надеялась, что он сможет распознать, жива ли ее дочь. Симоне долго бродил в одиночестве, перебирая свои магические четки из горных самоцветов, и наконец сказал, что душа девочки не перешла в иной мир, а это означает, что При­мавера жива. В тот же день в поместье вернулся Донато, и по­иски Примаверы возобновились с новыми усилиями. Были опрошены все окрестные жители, все рыбаки побережья, — но никто из них не видел исчезнувшую девочку. Лишь один из рыбаков вспомнил, что в тот злосчастный вечер заметил непо­далеку какую-то незнакомую лодку, но девочки в ней не бы­ло. Круг поисков замкнулся.

По всему выходило, что Примавера упала со скалы, ударилась, захлебнулась, и ее унесло волной — тем более что ночью был шторм. Так шептались между собой слуги, сочувствуя хозяевам.

Но Марина, Донато и Таисия верили словам Симоне, утверждавшего, что девочка жива. В конце концов, отчаявшись ее найти, они пришли к печальному выводу, что Примаверу могли украсть татары для продажи в рабство. Однако Симоне уверял, что чувствует другое: девочка не в рабстве и даже не не­счастна, она в руках друзей, а не врагов.

— Может быть, ее взяла себе какая-нибудь бездетная се­мья? — предположила Таисия.

— Но как же нам ее найти? — заметалась Марина. — Хотя я готова в этих поисках объехать всю Таврику!

— Ее могли увезти и за пределы Таврики, мир велик, — вздохнула Таисия.

Марина с надеждой взглянула на Симоне, но знахарь опу­стил глаза. Его магии не хватало на то, чтобы распознать, в ка­ком месте находится девочка.

Донато подумал, что, может быть, Симоне просто утешает женщин надеждой на спасение Примаверы. Мысленно Дона­то корил себя за то, что уехал из имения перед родами Мари­ны. Ему казалось, что, будь он на месте, все могло бы сложить­ся по-другому. Сдерживаясь внешне, чтобы лишний раз не растревожить убитую горем жену, он в душе переживал не ме­нее остро, чем она. Ведь малышка Примавера, в которой уже начала проявляться личность, была для него не просто первен­цем; по-мальчишески резвая и бойкая, она напоминала Дона­то самого себя в детстве.