— Поешь, отдохни, и настроение твое сразу поднимется, — посоветовала ей Марина.

Вошла повариха — гречанка Текла, поставила на стол перед гостьей миску с кашей, блюдо с пирогами и кувшин молока.

Одновременно с ней в комнату вбежали запыхавшиеся При­мавера и Роман. Марина увела их в детскую комнату и приня­лась в очередной раз мирить. Впрочем, ссоры малышей были несерьезны; на самом деле брат и сестра обожали друг друга и любили вместе играть, несмотря на разницу в возрасте. При­ческа девочки растрепалась, и Марина принялась расчесывать и заплетать ее густые пышные волосы такого же темно-кашта­нового оттенка, как у Донато. А вот глаза дочери были цвета морской волны, как у Марины. В правильных чертах лица де­вочки уже сейчас угадывалась будущая красота, в которой рим­ская четкость преобладала над славянской мягкостью. А Ро­ман во всем был похож на отца, а не на мать, и черные глаза свои унаследовал от Донато.

Поправляя детям одежду, Марина убедилась, что медальо­ны под их рубашечками на месте. Это Донато решил, что его дети должны носить на шее одинаковые золотые медальоны, с внутренней стороны которых будут выгравированы их име­на. В нем жила какая-то почти мистическая вера в силу вещей, изготовленных из древнего золота таврийской пещеры.

После обеда Марина и Зоя уединились в дальней комнате для сокровенного разговора. Вначале Зоя рассказывала о сво­ей опрометчивой любви к Константину и даже покаялась, что скрывала отношения с ним от подруги, которая в то время и са­ма была влюблена в кафинского красавчика.

— Я понимаю тебя, Зоя: ты хотела быть умнее и удачливее меня, — слегка улыбнулась Марина. — Все мы в юности быва­ем самонадеянны и тщеславны. Но сейчас это уже не имеет никакого значения. Моя влюбленность в Константина растаяла, когда пришла любовь к Донато.

— Я тоже больше не люблю Константина! — с жаром вос­кликнула Зоя. — Нет, я его ненавижу! Способен ли он кого-ни­будь любить, кроме себя? Ведь на Евлалии женился из корысти!

— Но, по слухам, расчет его оказался не слишком правиль­ным, и они с Евлалией живут совсем не счастливо и не очень богато. К тому же у них нет детей.

— Значит, жизнь отомстила ему за меня, — горько усмехну­лась Зоя. — Но и я наказана за грехи, к которым меня приве­ла моя доверчивость и глупость.

Марина с грустью посмотрела на подругу. Лицо Зои, когда-то миловидное, теперь казалось увядшим, глаза потускнели, а черные волосы, утратив пышность, слипшимися прядями па­дали на плечи.

— Но что с тобой случилось за это время? Ты словно пере­жила какое-то несчастье.

— Так оно и есть, — прерывисто вздохнула Зоя. — Более то­го: я убежала из дому, потому что моя жизнь стала невыноси­мой. Пока я жила у тетки, мне тоже приходилось несладко от вечных упреков, но это еще можно было перетерпеть. А потом, когда меня выдали замуж за этого человека, за это чудовище...

— Да, я что-то слышала о твоем замужестве. Будто бы тебя выдали за какого-то вдовца. Наверное, он старик?

— Он не молод и не стар. Но лучше бы он был глубоким ста­риком, это бы еще куда ни шло! Но он оказался злым, жестоким, грубым и жадным. Он с первого же дня начал попрекать меня тем, что не берегла свою честь до замужества, говорил, будто я ему обязана по гроб жизни за то, что прикрыл мой стыд, хотя ведь заранее знал мою историю и не постыдился же взять за мной приданое. И потом дня не проходило, чтобы он не придирался ко мне, не бранил, а часто и поднимал на меня руку. Пожаловать­ся родителям я не могла, потому что он никого не принимал в своем доме и меня никуда не пускал. Через какое-то время он вроде бы утихомирился, но потом начались новые упреки: почему я не беременею? Он кричал, что в бесплодии я сама виновата, что, де­скать, на истоптанной тропе трава не растет. Хотя ведь у него и от первой жены не было детей — видно, сам бесплоден. Думаю, что и жену свою первую он довел до могилы. А еще он обзывал меня бездельницей и так скупо выдавал мне деньги на хозяйство, что их едва хватало на еду, а одежда моя за это время совсем проху­дилась и истрепалась. Притом же до меня доходили слухи, что он не жалеет денег на подарки гулящим девкам, которые его убла­жают. В общем, терпение мое иссякло, и на днях, после очеред­ной безобразной ссоры я решила: все, с меня хватит, я убегу от него! Конечно, мне и раньше приходила мысль о разводе, но он грозился, что не потерпит такого позора и живой меня из дома не выпустит, а если все же убегу, то найдет меня из-под земли.

— Но ты же могла попросить защиты у своих родителей?

— Нет, они боятся перечить ему и боятся огласки. Ведь у ме­ня есть еще две младшие сестры, и, если бы я убежала от мужа в родительский дом, это бросило бы тень на их доброе имя. Нет, у родителей я не могу просить пристанища... разве что на несколько дней. Но родительский дом — это первое место, где муж будет меня искать... — Зоя замолчала, опустив голову.

— А как ты оказалась здесь, в Подере ди Романо? Просто случайно зашла по дороге?

— Нет, я слышала, что хозяин этого имения женат на Ма­рине Северской из Кафы. — Зоя бросила на подругу быстрый, осторожный взгляд. — Знаешь, Марина... я хочу тебя попро­сить, чтобы ты разрешила мне пожить немного в вашем име­нии... если, конечно, твой муж не будет против. Здесь меня уж точно никто не вздумает искать.

— Пожалуйста, живи сколько нужно. Я все объясню Дона­то, и, думаю, он не только не будет возражать, но и поможет тебе обратиться к консулу, чтобы призвал к ответу твоего об­наглевшего мужа.

— Нет, этого не надо!.. — испуганно воскликнула Зоя. — Я не хочу, чтобы в Кафе из-за меня разразился скандал, по­ползли слухи...

— Но ведь надо как-то все решить. Ты же не можешь вечно скрываться, рано или поздно твой муж узнает, где ты.

— Да, я понимаю, что жить в бегах — это не выход. Но луч­шим и единственным выходом для меня была бы смерть мое­го супруга. — Зоя помолчала, искоса поглядывая по сторонам, потом пробормотала словно про себя: — О, если бы у меня бы­ли деньги, я, кажется, наняла бы убийцу, чтоб избавиться от этого чудовища...

— У тебя опасные мысли. — Марина покачала головой. — Смотри, не высказывай их никому, кроме меня. Ведь если твой муж и вправду умрет насильственной смертью, на тебя сразу упадут подозрения.

— В том-то и дело. Если бы я этого не боялась, то уже дав­но бы его отравила. Но теперь, когда меня нет в Сугдее, а он вдруг умрет — я ведь буду вне подозрений. Разве не так?

— Ты все больше меня удивляешь, — развела руками Мари­на. — Раньше никогда бы не подумала, что ты можешь замыс­лить убийство.

— Я и сама этого не знала за собой, — вздохнула Зоя и вдруг, резко повернувшись к Марине, вперила в нее острый взгляд вне­запно загоревшихся глаз. — А разве тебе ни разу в жизни не хоте­лось кого-нибудь убить? Разве не было таких людей, которые ме­шали тебе, стояли на твоем пути и ты хотела от них избавиться?

— Нет, пока Бог миловал. Не я, а меня хотели убить, я же только защищала свою жизнь. — Марина встала, не желая про­должать неприятный разговор. — Отдохни, Зоя, помолись, успо­кой свою душу. Может, уже завтра мы что-нибудь придумаем.

— Придумать здесь ничего нельзя. Выход только один, но мне он пока недоступен. — Зоя встала вслед за подругой. — Прости, что озаботила тебя. Но я постараюсь, живя в имении, быть тебе полезной. Могу, например, присматривать за твои­ми малышами. Я люблю детей, а своих у меня нет.

— Хорошо, твоя помощь будет кстати. Примавера и Роман такие неугомонные, сладу с ними нет. А весной, дай Бог, и тре­тий малыш появится. Пойдем, отведу тебя в комнату для го­стей, ты в ней будешь жить. Агафья принесет тебе одежду и все необходимое.

Пристройка, в которой располагались три комнаты для го­стей, была с тыльной стороны дома и выходила окнами в сад. Когда Марина привела подругу в предназначенную ей комна­ту, Зоя даже всплакнула, растрогавшись:

— Спасибо тебе, Марина, за твою доброту. Я боялась, что ты обижаешься на меня за прошлое. Так уж получилось, что я твои признания о чувствах к Константину выслушивала, а са­ма тебе ни в чем не признавалась. Ты уж прости, это я по мо­лодости, по глупости так себя вела.

— Да я и думать о том забыла, — улыбнулась Марина. — И к Константину у меня не было серьезных чувств, одна лишь полудетская влюбленность. Я это поняла, как только встрети­ла Донато.

— Ну, слава Богу, что нет между нами никаких обид, — про­шептала Зоя, устало опустившись на лежанку в углу. — Спаси­бо тебе за все.

— Отдыхай, а завтра с утра подумаем о твоем будущем.

Когда Марина вышла из пристройки, ей показалось, что между деревьями в глубине сада мелькнула темная фигура в плаще с капюшоном. «Еще один монах?» — с досадой поду­мала молодая женщина, но, присмотревшись, поняла, что ее взор могли обмануть подвижные тени от деревьев, которые в свете закатных лучей были особенно темными и резкими.

На мгновение она опять ощутила смутную тревогу, которая, впрочем, быстро сменилась грустными размышлениями о судь­бе Зои. Марина даже мысленно укорила себя за то, что копается в своих собственных беспричинных тревогах, в то время как ее давнишняя подружка так несчастна и нуждается в помощи.

Обойдя вокруг дома, она подозвала к себе верного слугу Эн­рико и велела ему на всякий случай осмотреть сад и ближай­шую рощу — не затаились ли там какие-нибудь подозритель­ные люди. Также сообщила, что в доме остановилась гостья, о которой никому постороннему не следует знать. Энрико от­вечал за охрану имения, и под его началом находилось не­сколько бывших генуэзских солдат, выполнявших в Подере ди Романо роль сторожей и телохранителей.

Поговорив с Энрико, Марина уже собиралась идти в дом, но тут вернулся Гермий, управитель имения, который ездил осма­тривать пастбища и виноградники. Обычно Гермий доклады­вал обо всех делах Донато, но в отсутствие мужа Марина сама расспросила управителя, все ли спокойно в деревнях и на окрестных дорогах. Степенный Гермий, в отличие от быстрого Энрико, говорил неторопливо, обстоятельно и порой казался Марине немного нудным, но для роли управителя очень подхо­дил. Готолан[7] по происхождению, Гермий был грамотным человеком и, рано оставшись сиротой, жил при монастыре, где научился письму, счету и ведению хозяйства. Лихолетье татар­ских набегов и распрей лишило его пристанища и крыши над головой, заставило скитаться, но в конце концов деловая сме­калка помогла ему устроиться в жизни, и он вел сначала мелкие торговые дела, потом служил в имении сугдейского купца, а по­сле перешел к Донато, быстро оценившего способности и акку­ратность нового управителя. Римлянин знал, что любое пору­чение, данное Гермию, будет исполнено точно и в срок. Ради этих его качеств Донато порой закрывал глаза на излишнюю жесткость Гермия в обращении с работниками.

Убедившись, что все слуги на месте и за порядок в имении нечего опасаться, Марина могла со спокойной душой отпра­виться на ночлег.


Вечерний сумрак постепенно окутывал землю, и в доме слу­жанка-татарка уже зажигала светильники. Войдя в комнату к детям, Марина вместе с Агафьей принялась укладывать Примаверу и Романа в постели, но малыши, разгулявшись вече­ром, капризничали и долго не засыпали.

— Ничего, завтра у них уже появится новая няня, она помо­жет справиться с этими сорванцами, — сообщила Марина.

— Новая? Это та нищенка, которую ты оставила на ночлег? Знаешь, госпожа, она мне показалась странной...

— Агафья, запомни: она не нищенка, а моя давняя подруга, девушка из уважаемой кафинской семьи. Просто сейчас она попала в затруднительное положение и должна скрываться от лихих людей. Я дала ей пристанище в своем доме, а она обе­щала отплатить мне верной службой,

— Хорошо, если так, — вздохнула Агафья. — Пусть помо­жет, лишь бы не мешала.

Пользуясь особым расположением хозяйки, Агафья иногда позволяла себе высказываться с грубоватой прямотой.

Дети наконец уснули, и, поцеловав их на ночь, Марина оста­вила с ними Агафью, а сама отправилась ночевать в соседнюю комнату. Это была их с Донато супружеская спальня, которая сейчас, в отсутствие мужа, показалась Марине темной и оди­нокой. Молодая женщина мысленно упрекнула себя за ноч­ные страхи, словно вернувшиеся из детства, и, поставив на прикроватный столик свечу, подошла к окну. Небо еще не со­всем потемнело, даже просматривались вдали очертания гор. Имение Подере ди Романо располагалось в получасе ходьбы от моря, и днем из окна дома открывался красивый вид на при­брежную долину.

Марина вспомнила тот уже далекий вечер, когда они с До­нато, убедившись, что древнее сокровище действительно су­ществует, возвращались в Кафу и заночевали в этом доме, тог­да еще пустом и недостроенном. Здесь была их первая ночь любви, любви в то время грешной и запретной, — ведь они не могли стать супругами, потому что в Италии у Донато оставалась жена, с которой его обвенчали обманом и от которой он сбежал наутро после венчания.