— И ты смешивала это снадобье?

Кадига кивнула.

— Из… из зелья, которое готовит… — Кадига не могла подавить свой страх. — Она обвинит меня в лжесвидетельствовании, мой господин, и мне отрежут язык.

— Тише, замолчи, — сказал он, кладя руку ей на плечо, — никто и ни в чем тебя не обвинит. Я уже сказал тебе, что все, что ты скажешь мне, останется между нами.

Кадига продолжала всхлипывать, поэтому он вышел на коллонаду в надежде на то, что утренняя прохлада успокоит его, если вообще, что‑либо могло его сейчас успокоить.

— Ты ведь говоришь о госпоже Айке, не правда ли?

Он взглянул на нее через плечо.

Кадига кивнула, хотя и не перестала всхлипывать.

— И ты думаешь, что Сарита уже несколько недель принимает этот яд?

Она еще раз кивнула.

— Действие его медленно, мой господин. Но по‑моему, оно уже стало…

— Я знаю, что уже произошло, — неожиданно жестко прервал он ее, но жесткость эта была направлена целиком на него самого, так как он винил себя в том, что не сумел распознать саритиного нездоровья.

— А что, ты не знаешь, яды всегда так действуют?

— Некоторые, да, мой господин, но у меня нет такого опыта, как у Мухаммеда Алахмы.

— Да, если кто и сумеет ей помочь, то только он.

Ну иди в башню и ухаживай за Саритой. Об остальном я сам позабочусь. — Тебе нечего бояться, — продолжал он. — Защита калифа пока еще кое‑что значит здесь, наградить же он может так, как никто.

Кадига посмотрела на него глазами, затуманенными слезами, в которых, однако, страха уже не было.

— Да, мой господин Абул, — сказала она и поспешила в саритину башню.

Оставшись в одиночестве, Абул почувствовал, как отчаяние вползает ему в душу. Так, значит, Сарита сейчас находится в цепких объятиях насланной на нее болезни. Он слишком хорошо знал, что это такое, чтобы не бояться худшего. Она потеряна для него. Но тут к нему пришла решительность. Он не позволит этому случиться. Сарита должна победить. Он придаст ей сил, сделает все, чтобы она не поддалась действию отравы. Она молода, здорова, а Мухаммед Алахма — прекрасный лекарь и алхимик. Он сделает так, что Сарита поправится.

Абул прошел обратно в комнату и распахнул дверь и приемную.

— Немедленно пошлите за Мухаммедом Алахмой. Пусть он ждет меня здесь.

Удивленные стражники проводили взглядами калифа, который поспешно вышел из приемной.

Проходя мимо части дворца, в которой обитали его жены, Абул непроизвольно сжал рукоятку кинжала, лежавшего во внутреннем кармане его платья, потому что перед его мысленным взором встало лицо Айки. Он тут же заставил себя вынуть из кармана руку и выкинуть ее образ из головы и не знал пока, что будет с ней делать, но понимал, что для того, чтобы придать Сарите сил и тем самым помочь ей справиться со смертельным недугом, ему необходимо иметь ясный и незатуманенный думами о мести разум.

Наконец, он вошел в башню. Кадига стояла у входа на галерею, и он поманил ее.

— Ей хуже? — прошептал Абул так, что Сарита не могла его услышать.

Кадига кивнула.

— Но она должна знать, что будет здорова снова. Это ясно?

— Да, мой господин, но у Зулемы такое нежное сердце, что я не знаю…

— Если Зулема не может держать себя в руках, то она должна уйти, — сказал Абул быстрым шепотом. — Объясни ей все, как считаешь нужным.

С этого момента никто не должен приближаться к Сарите, кроме меня, Мухаммеда Алахмы, тебя и Зулемы, если ты считаешь, что ей можно доверять.

— О, конечно, можно, мой господин. Если она найдет в себе силы, чтобы спокойно ухаживать за Саритой, это будет прекрасно. Лучшей сиделки и представить себе нельзя.

— Отлично, — он кивнул и пошел к лестнице.

— Абул? — спросила Сарита слабым голосом, и попыталась сесть и улыбнуться. — Я все еще в постели, ужасно стыдно, правда?

— Ничуть, — ответил он, — тебе следует несколько дней оставаться в постели, милая.

— Но мы ведь должны ехать в Мотрил, — сказала Сарита, изо всех сил борясь с желанием откинуться на подушки.

— Мы и поедем в свое время, — он присел на краешек дивана, — Кадига, принеси халат и тапочки.

Сарита прислонилась к нему, будучи слишком смущенной и изможденной для того, чтобы удивиться тому, что они так странно ее одевают.

— Что случилось? — спросила она, наконец, когда Абул понес ее по лестнице. — Куда ты меня несешь?

— В мои апартаменты, где ты будешь у меня на глазах, — сказал ей Абул. — А когда ты поправишься, у нас с тобой будет очень важный и, возможно, неприятный разговор. Ты кое‑что скрывала от меня и мне это очень не нравится.

Слова Абула почему‑то подействовали на Сариту успокаивающе. Если бы она должна была умереть, он не стал бы так разговаривать с ней.

— Ты думаешь, я выздоровлю, Абул?

Он посмотрел на нее сверху вниз. В глазах ее была боль и ужас, но в них была еще и вера, вера в него, в его суждения. Она была его единственным оружием против яда.

— Что за глупости, Сарита? Почему ты не должна выздороветь? Ты просто устала и подцепила какую‑то инфекцию. Мухаммед Алахма вылечит тебя, и ты отдохнешь. Если бы ты раньше сказала о своем нездоровье, все не зашло бы так далеко.

— Но я не привыкла плохо себя чувствовать, — попыталась она объясниться, — я думала, что все пройдет. Не сердись на меня.

Он улыбнулся ей, а сердце наполнилось любовью и ужасом.

— Я действительно немного сержусь, но ты заслужишь прощение, если будешь следовать в точности врачебным предписаниям и тогда поправишься.

И он дотронулся губами до ее лба, холодного как лед.

— Я могу идти сама, — сказала она, опусти меня, и увидишь, что я вовсе не так уж больна.

— Нет.

У Сариты не было ни сил, ни желания спорить.

С приходом Абула ее покинуло ужасающее чувство одиночества и страх смерти.

Когда калиф пришел в свои апартаменты, Мухаммед Алахма уже ждал его в приемной.

— Мой господин калиф, — поклонился почтенный врач, почти касаясь пола бородой, — чем я могу вам служить?

— Пойдем, и я объясню тебе, — Абул внес Сариту в свою спальню и положил ее на диван, тихо велев Кадиге остаться с ней пока он поговорит с врачом.

— После у врача будут к тебе вопросы, — добавил он.

— Но почему? — начала было Сарита, но смолкла, потому что сердце ее снова зачастило. Абул смотрел на нее, видя, что она изо всех сил старается перенести вновь охватившую ее боль.

— Ты не можешь помочь ей? — спросил он Кадигу. Женщина закусила губу и покачала головой, но все же наклонилась и слегка приподняла Сариту, просунув руки ей под спину.

— Что у нее внутри? — резко спросил врач.

Он подошел к дивану без приглашения и теперь смотрел на то, как Сарита борется с болезнью.

— Неизвестно, — Абул жестом велел ему отойти. — Я скажу тебе то, что знаю.

Мухаммед Алахма выслушал его со всей серьезностью. Потом Кадига рассказала ему о симптомах, о медленном течении болезни, о быстром и неожиданном ухудшении.

— У вас есть сосуд, в котором была отрава?

Кадига сходила за ним в башню и отдала в руки врачу. Тот перелил содержимое сосуда в блюдо, понюхал его, поднес к свету и снова покачал головой.

— Я ничего не могу об этом сказать, но знаю, господин калиф, подобные яды, и на этой стадии надежда на выздоровление очень мала.

Сердце Абула сжалось — сжалось, как лимон, из которого выдавливают сок, и в вены ему устремился горький сок потери.

— Вы должны что‑то сделать, — сказал он. — Я не верю, что нет никакого средства. Должно быть что‑то, что вы можете ввести ей, с тем чтобы обезвредить яд.

Мухаммед Алахма подумал, что еще минуту, и он схватит старика за горло и вытряхнет из него ответ.

— Иногда, — сказал, наконец, врач, — бывают вещи, которые могут в таких случаях помочь, но я не знаю, что ей дать, если мне неизвестна природа яда. Назовите мне яд, мой господин калиф, и, может быть, я смогу что‑нибудь сделать.

Абул стоял, не двигаясь с места. Он чувствовал, как испугалась Кадига. Только один человек мог сказать, какой именно яд дали Сарите. Это означало, что он должен действовать немедленно и без оглядки на последствия, но иного выбора у него не было.

— Я назову вам его, — сказал он.

Он послал за визирем, который выслушал его указания с полнейшим самообладанием: в сераль должны были войти вооруженные люди с тем, чтобы привести Айку в зал суда.

Абул вернулся в свои апартаменты, туда, где врач осматривал Сариту, которая лежала, задыхаясь и в холодном поту.

— Я приготовлю рвотное, — сказал Мухаммед Алахма калифу. — Оно будет способствовать выведению яда из желудка, но это все, что я могу сделать для больной, пока не узнаю названия яда.

— Я быстро назову его, — решительно заявил Абул. — Кадига, позови Зулему, чтобы она помогла тебе.

Зулема пришла уже через несколько минут, и Абул оставил женщин и лекаря, а сам пошел в маленькую мечеть, чтобы приготовить себя к тому, что он должен был сделать.

О прибытии в гарем солдат сообщила встревоженная служанка, увидевшая их из нижней залы. Женщины перестали болтать, забросили свои занятия и в спешке бросились укрывать лица, переглядываясь друг с другом в страхе от этого неожиданного визита. Единственными мужчинами, когда‑либо посещавшими гарем, были только визирь и калиф. Встав по стенкам, женщины с ужасом смотрели своими подведенными глазами на то, как в зал врываются солдаты в остроконечных шлемах, с кривыми ножами на поясах.

— Где госпожа Айка? — разорвал тишину голос старшего офицера.

Сначала ему никто не ответил, но потом одна из них сказала:

— Госпожа Айка еще не спускалась сегодня из своих апартаментов.

Офицер обратился к служанке, которая смотрела на все это широко открытыми глазами.

— Проводи нас в апартаменты госпожи.

Женщина поспешила указать им на дверь, ведущую в палаты Айки.

— Доложи о нас! — несмотря на приказ, офицеру не очень‑то хотелось беспокоить госпожу. Но женщина еще не успела постучать, как дверь открылась, и на пороге ее появилась Нафисса.

— У нас дело к госпоже Айке, — коротко сказал офицер, — отойди.

— Кто это, Нафисса? — раздался голос Айки, удивленной тем, что слышит у двери мужской голос.

— Солдаты, моя госпожа, — губы Нафиссы затряслись от страха.

Айка, почувствовала озноб.

Что же было не так? Кто ее выдал? Или послание к отцу перехватили? Глаза ее устремились на Нафиссу. Только служанка выдала.

— Что вы от меня хотите? — она постаралась выглядеть разгневанной.

— Господин Абул, госпожа, велел нам привести вас в Мексуар, — бесстрастно сообщил ей офицер.

Он подал знак двум солдатам, и они двинулись к султанше и схватили ее за руки, несмотря на то, что она кричала, пытаясь освободиться. Но таков был приказ командира, и протесты со стороны женщины не могли изменить его и, следовательно, их намерения. Офицер повернулся и вышел из палаты, а за ним вышли офицеры, тащившие упирающуюся султаншу. Крики ее сотрясали стены сераля, и в сердце остальных женщин вселялся страх из‑за того, что судьба так неожиданно повернулась спиной к их предводительнице. Если уж даже она, пользующаяся всей полнотой власти, может пасть так низко, значит, и никто из них не может чувствовать себя в безопасности.

Оказавшись в залитом солнцем Львином дворике, Айка неожиданно перестала сопротивляться.

Упорство только увеличивало глубину ее падения, поэтому она пошла рядом со стражником с глазами, горящими гневом, а в голове у нее роились самые различные предположения о том, что явилось причиной ее позора.

Если бы он подозревал измену, то не стал бы так обращаться с ней. Она знала, что он предпочитал действовать осторожно и встречал вражеский удар кинжалом, спрятанным столь умно, что враг о нем не догадывался. Чтобы обращаться с женой таким образом, он должен иметь неопровержимые доказательства ее вины, но какие доказательства могли у него быть? Она не могла придумать ничего другого, кроме как то, что он обнаружил ее переписку с отцом. Но она писала только о бедах, разразившихся внутри Альгамбры, и о своих страхах за калифа, увлеченного новой наложницей. Она тщательно избегала сказать в послании нечто такое, что ей могли бы в случае его обнаружения поставить в вину. В самом деле, она вполне может защититься, сказав; что беспокоилась о муже…

Абул вышел из мечети как раз перед тем, как Айку привели в Мексуар. Он сел на огромный резной трон, спокойный и твердый, поглощенный только тем, что ему было необходимо узнать.

Увидев его в пустынном зале, Айка почувствовала, что мужество ее поколеблено. Губы Абула, казалось, были вытесаны из камня, глаза почему‑то. уменьшились до черных светящихся точек, а руки спокойно лежали на подлокотниках трона. Стражники подвели ее к его подножию и по сигналу Абула разжали руки, отступив назад, так что она осталась стоять одна.