Галина Чередий - Кошка Зимы

Сунул обе лапы под юбку, безжалостно, схватившись за резинку, прям в клочья разодрал ее трусы, освобождая себе дорогу.

– Скотина… – прошипела Варька. – Хоть знаешь, сколько стоят…

Вот так шипи, да, это, бл*дь, до смерти готов слушать.

– Пох*й. Сотню куплю и стану рвать, когда хочу.

Бесцеремонно сдвинул на самый край, потрогал лишь раз мягкие скользкие складочки, убеждаясь, что промокла, аж течет, и без предупреждения вогнал два пальца.

Варька задохнулась, разорвав поцелуй и ударившись затылком о стекло позади себя, а я зажмурился до искр, заскрипел зубами, чтобы не взвыть. Мне в нее надо! Надо ох*еть как. Не пальцами. Сейчас же. Потому что я кончу, кончу, просто глядя на нее такую, ощущая, какая она тугая, отзывчивая на моих пальцах, как в башку прицельно шарашит ее запахом.

Варька еще не опомнилась, а я уже рванул ремень и молнию, выпуская гудящий, как хренов джедайский меч, член наружу. И сразу, без реверансов и прелюдий вдавил головкой в ее скользкий ох*ительный жар. Ревел зверем на бесконечном выдохе, входя в нее по самые яйца.

Под конец Варька взвилась, тоненько взвизгнув, и укусила меня за плечо.

– Потише, бешеная скотина!

Но я не мог… я ничем не управлял. Знаю, что это позор для мужика. Быть вот таким животным. Обезумевшей хищной тварью, одержимой тупо жаждой спариться. Но только… по-о-о-охе-е-ер…. Даже знай сейчас, что моя Варька – самка, сука, богомола и откусит мою тупую башку, как только кончим, я бы и тогда не остановился. Жизнь и башка взамен на раз ей вдуть… да, считай, задаром!

Я себя потеряла. Снова. Вот только полыхала, задыхалась от жгущих ненависти и ярости, и вот они уже стали ничуть не меньшей по интенсивности похотью. Да-да, грязной, животной похотью, потому что чувственным желанием такое не назвать. Люди, желающие друг друга, не кусаются и не царапаются, словно обезумевшие звери. Не хватают до боли, до синяков. Это я еще успела осознать, хоть и не в силах была уже все остановить. Остановить себя. Но остатки моего агонизирующего разума, сообщающего мне о внезапной собственной низости, вышибло вторжением Зимы.

Ничего подобного прежде я не переживала. И в первый момент почудилось, что не выдержу. Никогда, даже в мой первый раз, присутствие в моем теле мужчины не ощущалось так запредельно интенсивно. Настолько, что я почти начала вырываться, стремясь хоть чуть-чуть унять эту распирающую боль внутри, но уже секунду спустя, как только он сам сдал назад, отступая, инстинктивно вцепилась в него, обвивая еще и ногами, потому что потерять эту болезненную наполненность показалось страшнее, чем терпеть ее. А потом «терпеть» почти мгновенно превратилось в «еще, немедленно». И вот тут я больше уже ничего не понимала и не пыталась, став просто обнаженными чувствами. От каждого свирепого, казалось, еще более глубокого, чем предыдущий, толчка Зимы меня швыряло в пространстве чистого огня. Как бы я ни цеплялась в него ногтями, ни впивалась зубами, ни обвивала до судорог в мышцах ногами, это ни капли не помогало. Я барахталась в диком урагане, испытывая небывалое, и валилась-валилась или взлетала. До тех пор, пока воздуха совсем не стало, тело завибрировало, затрясло, выгнуло, в голове полыхнуло под его гортанное «да-да, давай, кошка моя… не могу больше».

И уже отстраненно воспринимала, как он подхватил меня с подоконника, вжал в стену спиной и начал вколачиваться с такой силой, будто хотел разрушить. Несколько секунд – и мое плечо обожгло болью от его укуса, сквозь который он стонал и рычал совсем не по-человечески в мою кожу. Он и так меня разрушил. Зверь в человеческом облике, непонятно как добравшийся до низменного, животного во мне, принудительно вытащивший его на свет божий и им воспользовавшийся в свое удовольствие.

Отрезвление наступало стремительно. А с ним и прежняя ярость с ненавистью и отвращением в придачу. К нему. К проклятому Зиме, что теперь обнимал меня так… что я опять начала задыхаться. Но уже по-другому. От омерзения. Даже к тому, как он дышал сейчас. Как касался без остановки губами моего мокрого от пота виска. И шептал какую-то ересь. «Варька-Варька-Варька… девочка моя хорошая… кошка моя сладкая… овечка нежная… чуть не сдох ведь…»

К себе, за то, что позволила… вот такое. Что сдалась. Не сражалась за свое человеческое достоинство до последнего. Дала отыметь себя, как последнюю потаскушку, прямо на лестничной площадке. По сути, где поймал, там и…

Его сперма стекала по моему бедру, быстро охлаждаясь, и меня передернуло.

– Отвали! – Непонятно и откуда силы такие взялись, чтобы оттолкнуть его здоровенную тушу. Да так, что он чуть не рухнул на спину в своих все еще спущенных штанах и едва успел неловко ухватиться за перила.

– Сдурела?

– Урод! Да как ты посмел? – Я шагнула и скривилась от липкости и скользкости между бедер. Ну хоть капля мозгов у этого козла есть, и в меня он не кончил. – Подонок! Подходить больше ко мне не смей! Никогда!

– Варька, да какого ты опять… – Он рванулся ко мне, я от него вверх по лестнице.

– Пошел к черту! Насильник проклятый!

– Да чего несешь? Ты же сама… – Он замешкался, застегиваясь, и это дало мне фору.

– Нет! Ни за что! – я вопила уже чуть не истошно, несясь от него прочь по лестнице. – Я тебя посажу! Тварь! Ублюдок!

Он почти схватил меня, но я успела захлопнуть дверь перед его носом.

– Варька, да кончай ты психовать! – грохнул он кулачищем в хлипковатую дверь. Не факт, что устоит, начни он колотить всерьез. – Я же правда хочу все всерьез с тобой! Давай по-людски все. Ты мне… тянет меня к тебе, короче.

– А меня от тебя тошнит!

– Брехня! Я, по-твоему, тупой или не понимаю, когда баба… когда ей… открывай! Какого хера мы тут весь подъезд развлекаем.

Господи, а ведь и правда. И до этого наверняка кто-то мог услышать. Ну вот, теперь все будут в курсе, что в дом вселилась шлюха, что дает каждому, кто схватит, прямо на лестничной площадке. Спасибо тебе за это, скотина!

– Убирайся! Катись в ад! Иди к черту! Не подходи никогда! Сдохни вообще, тварь! Ненавижу тебя!

– Чокнутая! – грохнул он еще раз в дверь. – Ты сама разберись, чего хочешь. Сама ведь…

– Нет! С тобой – ни за что! Лучше умереть. Ты меня изнасиловал!

– Варьк, ну ведь неправда это.

– Проваливай!

– Ну и пошла ты! Дура! Я свое получил. И ты тоже. Как готова будешь это признать – дом напротив, квартира восемь. А хорьков своих сюда водить и не пытайся. Будет что и с этим, поняла?

– Да как ты смеешь?!

Но ответом мне были только удалявшиеся шаги.

Я уткнулась лбом в дверь, осознавая, что вся трясусь как от холода. Ноги подгибались, легкие горели, резко затошнило.

Я проковыляла в ванную, радуясь, что хоть брата нет и он не стал свидетелем моего позора, и еще больше, что он снова не пострадал, столкнувшись с этим психованным. Включила воду и провела по бедру пальцами, собирая размазанную там сперму. Уставилась на поблескивающую влагу, кусая губы. Ведь даже не заплачешь теперь. Этот гад Зима же прав. Я ему сдалась, потому что сама этого хотела. Неосознанно. Хотела, чтобы меня зажал и поимел на лестнице отморозок, что недавно избил чуть не до полусмерти моего друга? Что не так с моей головой? Как я могла хотеть этого? Еще и испытать оргазм. Да какой! В животе тянуло от небывалой глубины недавних грубых проникновений, между ног саднило слегка, но при этом по всему телу будто пролегли все еще поющие в отголосках пережитой горькой эйфории струны. Никогда, даже в лучшие чувственные моменты моей жизни, не случалось такого. Нежеланное удовольствие плескалось в теле, как вода в замкнутом сосуде, омывая-облизывая его стенки и все содержимое, и совсем не стремилось утихать.

Садясь в ванную, я зашипела от легкого жжения и скрипнула в гневе зубами. Ведь за первым дискомфортом опять изнутри лизнуло отзвуком ощущений. Даже волоски на коже встали дыбом.

– Ненавижу тебя! Ненавижу тебя, гад! – прошипела я, начав нещадно натирать кожу мочалкой. Задела грубой тканью сосок и чуть затылок не отшибла, так дернуло всю. – Ненавижу-у-у-у! Тебя, дура похотливая, ненормальная Варька, ненавижу!

Вот так и становятся настоящими шлюхами, да? Не такими, что ради денег. Что ради удовольствия вешаются на кого попало, сами к мужикам пристают. Те же наркоманки, только их наркотик – секс. И им вот так же все равно, где их… Кто. Даже если это такой, как этот Зима. Зажал, взял, что хотел, ушел. Ладно, я прогнала. ХПотому что клянусь, не прогнала бы – и он продолжил бы как ни в чем не бывало. Серьезно он хотел. Гопник чертов. По-серьезному у таких, как ты, – это как? Являться и пользовать когда вздумается?

Зажала рот от нового приступа тошноты.

Нет! Я такой быть не хочу! И не позволю ему больше… ничего. Подойдет – убью, клянусь!

Несколько часов я как полоумный наматывал круги по району. Никак не мог остановиться и на минуту. Метался туда-сюда и все одно чувствовал себя зверем, на цепь посаженным, потому что ноги сами собой выносили меня раз за разом к дому этой заразы Варьки. И тут же снова начинало всего колбасить, аж до лязганья зубов.

– Да что ж ты, бля, за дрянь такая ядовитая, а?– шипел сквозь зубы и тряс башкой тупой, в которой, как поставленное на повтор, появлялось видение, как лезу по балконам в ее квартиру.

– Ох*ительная идея, Зима! Поздравляю, ты дебил просто стопудовый. Сам не на*бнешься, так она тебя ментам сдаст, потому что это уже совсем финиш будет. Апофеоз, мать его, твоего долбо*бизма.

Будто и того, что уже случилось, было мало. Нет уж, сука, ты большой мальчик, бери на себя всю ответственность. Не «случилось». Ты это сотворил. Своими лапами, ртом голодным до этой гадины, на которой будто свет клином сошелся. Членом, что мозг заменил, стоило ее сграбастать. И что самое в этом херовое? Да то, что мне мало. МА-ЛО! Ее мало. И колбасит совсем не от чувства вины за то, что практически силой девку взял. Не от страха, что реально сдаст ментам. От того, что мало. Я еще хочу. Хочу ее тела, что буду снова мять лапами бесстыжими. Рот ее хочу. Жадный, наглый, вкусный до одурения. Кожу ее, что на языке как жженый сахар с каплей соли. Пальцев ее хочу царапучих, чьи следы еще горят на шее, затылке, плечах моих. И следов этих красных росчерков хочу. Везде. Членом, гудящим опять так, что и ходить больно, в нее хочу. В жаркую, тесную, мокрую. Засадил – думал и сам сдохну, и ее порву.

«Ну что за баба ты, Варька? Секс с тобой и не секс был, а, бл*дь, будто первый раз в открытый космос. И дышать нечем, и весь как в огне, и кайф, что хоть криком ори до хрипоты. За такое мужики душу, небось, раньше дьяволу продавали. Лишь бы еще. Где этот *баный дьявол? Я готов!

Как ты только смогла все это пересрать, сучка драная, кошка бесноватая, а? Как после такого можно остановиться и проорать свое проклятое «никогда»?

Да, я признаю, что башкой не думал. Не остановился. Разрешения не получил от нее. Но срал я на это разрешение. Ясно же, что его не будет. Эта гадость скорее онемеет добровольно, чем признает, что меня хотела. Хотела ведь. Да, бесилась из-за этого Ромео, мною отрихтованного слегка. А не хер было приводить. Я тут прав? Прав. Такое между мужиками чисто. Не хер ртом своим лезть куда не положено и культяпки распускать. Распустил – выхватывай или же бей сам. Женщину получает победитель. Пох*й мне, насколько это по-средневековому или вообще из каменного века. Потому что женщина в итоге мне досталась. И ОНА МЕНЯ ХОТЕЛА! Брехливая овечка. Да я это всем нутром почуял. И концом своим, на котором она вся сокращалась, как доила, как только вытащить нашел в себе силы. Кончал, как, сука фонтан какой. От мысли, что ее бедра все были в мою сперму уделаны, член неумолимо потяжелел и стал наливаться, требуя продолжения. И я снова замотал башкой, изгоняя Варьку оттуда. Да только хрен она уходила, стервозина.

– Хорош, домой, – велел сам себе. – Что расшатало-то, как истеричку. Ну куда она теперь с члена моего соскочит? Попсихует, поговорим наконец нормально, и срастется все. Так? Ага, так, долбоящер. Дожил до отрезвляющих бесед сам на сам.

Я поплелся домой, всего раз глянув на темные Варькины окна. Что делает? Спит уже? Плачет? Проклинает меня? Вспоминает, как было?

Перед глазами, как наяву, вспыхнуло ее бледное в темноте подъезда запрокинутое лицо, рот, приоткрытый во вскрике, горло, открытое для моих нападок…

– Да ну мать твою ети, Зима, – прошипел сквозь зубы, ощутив, как опять потянуло болезненно в паху. – Отрава ты, Варька, самая натуральная.

Ввалившись в квартиру, я пошел в ванную, но так и замер перед зеркалом. Видок – п*здец. Глаза горят бешено, что те прожекторы. Шея, щека, плечо правое расцарапаны. Не симметрично, бля. Вторая-то рука у Варьки в бинтах. Моя вина.

– Заживет – испишешь меня равномерно, а, кошка моя психованная? – пробормотал и хотел умыться, да так и застыл, вспомнив о побывавших по самые костяшки в моей заразе пальцах.