Несколько секунд мы стояли друг против друга у шкафа: пунцовеющая Майка и я, обескураженная от вида подруги с ножом, охраняющей дурацкий шкаф.

— Там новогодние подарки! — наконец я нашла объяснение странному поведению подруги. — Мне подарок?

— В том числе, — ответила Майя.

И краснота, только растекшаяся по ее щекам и шее, стала сходить.

— Не женщина, — очередной раз я восхитилась метаморфозам Майкиного лица, — а лакмусовая бумажка. Тебя можно использовать вместо детектора лжи. Майка, что ты мне приготовила? Скажи! А я намекну про свой подарок.


Мы ежегодно портили друг другу новогодние сюрпризы. Детская неудержимость: если знаешь, в каком ящичке стола покоится подарок, то разве удержишься ящичек не выдвинуть?

У Майки тоже был свой список людей, которых следует поздравить. Но, в отличие от моего предновогоднего табеля о рангах, у Майки, кроме коллег по работе и соседей, фигурировали мелкие сошки. Как-то: дворник-таджик, потому что в снегопад или гололедицу первым делом чистит ступени подъезда, чтобы народ не падал; продавщица из ближайшего продуктового магазина, которую муж бьет, и она регулярно с фингалом то под левым, то под правым глазом; юная прыщавая операционистка по коммунальным платежам в банке — ее, мол, юноши не любят; врачи, жэковские диспетчеры и слесари, уборщица подъезда… И еще длинный перечень малознакомых и по сути бесполезных личностей. Ведь Майка, покупавшая два мешка дешевых сувениров, никакой корысти, одаривая кого попало, не извлекала.

Когда я впервые прошлась по ее списку, Майка пояснила, кто стоит за сокращениями: «дв. Са-д» (дворник Саид), «сб. дев. пр.» (сбербанк, девушка прыщавая), «м. контр. язв.» (контролерша в метро, страдающая язвой)…

— Зачем они тебе сдались? — спросила я. — Какой от них прок?

— Никакого, — пожала плечами Майка. — Просто им будет приятно.

— И что такое «Д. д»? Три тысячи рублей?

Против других сокращений значились суммы от сорока до ста рублей.

— Детский дом, — пояснила Майка. — Покупаю игрушки сиротам.

И посмотрела на меня робко-выжидательно.

— Участвую, — ответила я на немой вопрос. — Сколько?

— Сколько не жалко.

— Прекрати! Так спрашивать нечестно. Жалко на сирот много не бывает. Конкретно?

— Пятьсот долларов? — пробормотала Майка.

— Тысяча. Бери.

Так, с помощью подруги несколько лет участвую в благотворительности. Очень удобно: деньги отдала и никаких хлопот. Майка носится по рынкам, закупает игрушки, а я чувствую себя щедрой дарительницей.

Мы обе понимаем, что брошенным детям нужны не плюшевые зайцы и куклы, а внимание, то есть наше время. Мое время расписано по минутам. А Майка, лишенная собственных детей, пыталась в детдоме после работы вечерами с детишками возиться. Но директор попросила Майку не приходить. Вместо того чтобы играть в казаки-разбойники или в дочки-матери, Майка рыдала, глядя на брошенных детей. Они подхватывали — и стоял всеобщий рев. Директор детдома сказала, что для занятий с их детьми требуется воля: отбросить сантименты и вести себя так, словно это обычные малыши. Воли у Майки отродясь не было, а сантиментов выше крыши.


— Скажи, — канючила я, — намекни, что ты мне приготовила?

— Не проси. В этом году — без подсказок.

— Хочешь, про свой подарок расскажу? Это требуется каждой женщине, но не каждая может себе позволить столь дорогое.

— Белье?

— Нет.

— Сумочка?

— Мимо.

— Лида, женщине требуется столько всего и желательно недешевого, что перечислять буду до утра. А мясо сгорит. Чувствуешь, запах пошел?

— Беги, спасай.

— Ты первая.

Майка с поста не ушла и погнала меня на кухню, с ножом наперевес. Что же она мне купила?

Подкрепившись, то есть с аппетитом умяв большую порцию мяса, картофеля, салата, на вопрос Майки: чай или кофе — я попросила слабительного. Такие порции — гарантия прибавки в весе.

Майка приняла мое пожелание за чистую монету:

— Есть китайский чай для похудения, слабит реактивно. Заварить?

— С ума сошла? Ведь завтра на работу. Майка! У тебя на физиономии нечто… — покрутила я пальцами в воздухе, — нечто заговорщическое. Но из тебя секретчица как из бегемота балерина.

— Разве я поправилась? Наоборот, похудела, — мямлила Майка.

— Похорошела, помолодела, постройнела — все есть. А что скрываешь?

У Майки забегали глаза, порозовели щечки. Неужели, кроме Саши, мнимого преподавателя французской истории, появился еще один кандидат на ее роскошное тело и щедрую душу?

— Смотри мне в глаза, Майка! У тебя завелся второй кавалер?

Вопрос подействовал на подругу как ушат холодной воды: процесс покраснения остановился.

— Как ты можешь такое думать? — возмущенно спросила Майка, глядя прямо на меня.

— Тогда колись. Без пыток. Я сытая и добрая, хотя злая и безумная.

— Да, понимаю… Лида, ты участвуешь, как раньше, в подарках для детдомовцев?

— Естественно. В чем проблема?

— Видишь ли, московские детдома завалены игрушками, одеждой и прочим. В столице много богатых людей…

— Которые, вроде меня, легко отстегивают денежки.

— Да, примерно. В провинции совершенно другая картина, — быстро заговорила Майка. — Там не компьютеры требуются и сотовые телефоны, а элементарные варежки — дети их теряют, да и мокрые, высохнуть не успевают.

— Дети высохнуть?

— Варежки! Та всегда была умная и…

— Глупая. Дальше.

— У нас на работе женщина, родом из Семипалатинской области, едет на родину в эти каникулы, говорит, в их детдомах страшная картина, не хватает элементарного.

— Семипалатинск — это где?

— Разве важно? Бывший СССР.

— Майка, что требуется?

— Женщина согласна взять вещи для сирот, багаж.

— И?

— Надо оплатить багаж, во-первых. А во-вторых, купить необходимое.

— Книжки детские обязательно. Если у ребенка есть тяга к знаниям, то без книжек ему не развить потенции.

— Хорошо, и книжки куплю. Лида?

— Да?

— Что ты меня мучаешь?

— А ты попробуй, зараза: сколько мне не жалко?

— Лидочка, я ведь не для себя!

— Сумма?

— У меня все посчитано и записано, — выкладывала Майка передо мной листочки. — В двух вариантах, для младшей и средней группы, или только для младшей…

— Обе группы, — сказала я, не гладя на ее каракули с чумовыми сокращениями.

— Две тысячи евро, — выдохнула Майка. — В Москве до вокзала Саша доставит, а в Семипалатинске такси недорого…

— Уговорила, плачу.

Плакал мой новый полушубок из рыси, который хотела купить в конце сезона. Но чего стоит благотворительность, если она вам ничего не стоит?

— Кстати, о Саше. Майка, ау?

Подруга что-то чиркала на своих листочках:

— Да, да…

— Твои бухгалтерские способности да на пользу…

— Обществу? Ведь так и есть. Ты чего-то хотела?

— Чаю без слабительного. И поговорить о Саше.

— Правой рукой достаешь из шкафчика пакетики с чаем, под левой рукой чайник и чашка, сама, сама, сама… не маленькая.

— Майка!

— Да-а-а…

— Или ты со мной общаешься, или семипалатинскому детдому не видать моих кровных.

— Общаюсь. — Майка по-ученически сложила руки поверх листочков. — Да?

Ее мысли, конечно, были в далеком детдоме. Поэтому на запевы времени не стоило тратить. Быка — за рога.

— Саша очень симпатичный мужчина. Но, Майка, он вовсе не вузовский работник, а водитель автобуса экскурсионного. Что не исключает и не умаляет его потрясающих знаний французской…

На полуслове замолчала. Потому что Майка не выказывала ни капли удивления.

— Знаю, — кивнула моя подруга.

— Откуда?

— Видела его документы.

— Какие документы?

— Обычные, из кармана.

— Майка! Ты шаришь по чужим карманам?

— Так получилось.

Еще не полностью растворившийся румянец стал снова наливаться.

— Не оправдывайся. Это у тебя в крови. Помнишь, выворачивала карманы пьяного Максима? Хотя почему бы в самом деле не проверить документы мужика, с которым спишь.

— Я не проверяла специально! Так получилось. Саша был в ванной. Зазвонил его сотовый телефон. Вдруг что-нибудь срочное? Телефон в кармане, хотела достать и отнести ему, а там удостоверение и пропуск.

— Ладно, ладно, не красней. И твоя реакция?

— Мне было стыдно.

— Я не про то, что нехорошо чужие карманы обыскивать, а про специальность Саши.

— Специальность не имеет никакого значения.

— Вот и я ему твердила.

— Вы встречались?

— Приезжал ко мне сегодня в офис. Плакал на моей груди, промочил кофту насквозь.

— Лида, я тебя уже много раз просила: когда преувеличиваешь, заранее предупреждай. Саша действительно плакал?

— Фигурально. Похоже, очень переживает из-за того, что его социальный статус ошибочно завышен. Кажется, он неплохой мужик и от тебя без ума. А ты, Майка?

— Мне страшно. Мне все время страшно.

— Чего? Не понимаю. Ты его любишь?

— Очень. Стараюсь — меньше. Как ты говорила: не стелись, держи дистанцию, оставайся загадочной. Не могу я загадочной на дистанции! Значит, опять случится как с Владиком и Стасиком. Мне страшно, не переживу. Саша — исключительный, особенный, уникальный. Если он меня бросит… — захлюпала Майка.

— Погоди! Саша тебя бросать не собирается. Напротив, страстно желает.

— Но ведь ты знаешь мои ужасные недостатки, сколько раз про них твердила. А я ничего с собой поделать не могу! И все время думаю: бросит меня… через сколько? Через полгода, год, два или — месяц, неделю?

— Дура! — воскликнула я.

— Знаю, — ответила Майя.

Хотя обозвала я не подругу, а себя. Надо же так заморочить Майке голову, чтобы отравить блаженное время начала любви! Благими намерениями вымощена дорога в ад, как известно. Свою дорогу прокладывать — одна статья. Вольному воля. Но другого — близкого, любимого — толкать в отчаяние, предрекать несчастья! За это надо кастрировать, как лихачей на дорогах.

— Ой, Лидуся! У тебя такое лицо сделалось! — всполошилась Майка.

— Женщин кастрируют? — сдавленным голосом спросила я.

— О чем ты? Наверное. Да, точно. У одной женщины в нашей конторе был рак, удалили матку и придатки. Называлось операция кастрации. Лида, говори со мной просто и по-человечески!

— Согласна. Кастрируй меня.

— Чего?

— Готова понести любое наказание, лишь бы ты забыла мои чудовищно глупые измышления. Майка! Живи на полную катушку! Радуйся, счастливлей… не так, как по-русски? Радость — радоваться. Счастье — счастливлеться… И слова-то не придумали! Бытие у нас!

Мне настолько хотелось облегчить, скрасить Майкину жизнь, что взбрело действовать от противного. Майка всегда забывала о своих горестях, когда у меня возникали проблемы. Она, уникальный человек, драгоценная подруга, странным образом лечится от собственных невзгод моими трудностями.

— Майка, от меня, кажется, Максим ушел, — протянула голосом, пропела жалостно, проблеяла.

И она снова удивила меня. Майка должна была всплеснуть руками, заохать, закудахтать, запричитать. Испугаться, паниковать, успокаивать, разубеждать, суетиться, нести околесицу, трястись, вибрировать зримо.

Вместо этого подруга отвернулась, уставилась в угол и полувопросительно произнесла:

— Возможно, у Максима был повод.

— Чего-чего? Что ты несешь? Смотри на меня! Почему все время глаза отводишь?

Майка нехотя повернулась.

— Говори! — потребовала я.

— Что?

— Что знаешь.

— Откуда мне знать, если ты не делилась своими… обстоятельствами.

Вихрь мыслей, предположений, догадок, версий завьюжил у меня в голове. Открутившись, вынес логичное заключение:

— Ты виделась с Максом? Не отрицай! Вижу по твоему лицу. И не покраснела. Что говорил мой муж? Четко! По словам цитируй.

Майка снова отвернула голову и пробормотала:

— Почему я должна тебе выкладывать…

— Потому что десять минут назад я тебе искренне рассказала про визит Саши. Потому что ты моя подруга. Потому что речь идет о самом для меня важном.

— Важном, правда? — с надеждой и радостью посмотрела на меня Майка.

— Умоляю тебя! Часто я тебя умоляла? Говори, колись! Майка, ты мне подруга или хвост собачий? Давай, тебе помогу. Вы увиделись. Макс начал разговор обо мне.

— Это я начала.

— Хорошо. Но ведь он говорил? Что говорил? Майка, задери тебя черти! Максу кажется… Что кажется?