– Ага, перескакивали вперед так, что весь офис стал домой убегать раньше. И знаешь, как раз на те самые отнятые у нас от обеда пятнадцать минут перескакивали, – вел рассказ Саша. – Удалось установить, что перескакивают они ровно в полночь и что никак иначе, кроме как вручную, этому делу не поможешь. Каждый день придется переставлять все рабочие часы. Вручную.

– И на Биг Бене? – с затаенным придыханием уточнил Игорь. – Те, большие, снаружи здания, этаже этак на пятнадцатом – я не ошибся?

– Не ошибся. С ними было больше всего хлопот. Они управляются удаленно, и отключить их от системы было сложно. В общем, бились-бились… Но каждую ночь, когда часы пробивали полночь, карета превращалась в тыкву, кони в мышей, а крысы разбегались с тонущего корабля. Пока – хвала небесам – кто-то из руководства не додумался вернуть нам обед в полном объеме.

– И что, все восстановилось? – хмыкнул Игорь.

– Как по волшебству, – подтвердила я.

– Но ведь они ж понимали, кто это сделал и почему.

– Во-первых, это прямо обидные вещи ты говоришь, Малдер. У нас же не пойман – не вор. А как нас поймать, если мы все делаем в четком соответствии с принципом…

– Неопределенности Гейзенберга, я понял. Кто будет копаться в этих кодах ради пятнадцати минут?

– Вот-вот. Обед вернули на прежнее место, вернее, время. Видишь, как условны все эти понятия. Пространство, время…. Все едино.

– И это все, я надеюсь? – проникновенно улыбнулся Игорь. – Больше никаких хакерских атак на родной холдинг?

– Слушай, красивый, будешь много знать, скоро состаришься, – ответила я, хитро посматривая на Машу. И мы с ней переглянулись, намекая друг дружке на наш маленький баг, позволивший обрушить работу всей бухгалтерии на час.

– А знаете что, господа соучастники преступления. Я тут подумал, а не нанести ли мне визит в родной холдинг? В понедельничек, прямо с утра. Кто со мной? – предложил Саша, и все мы дружно засияли.


Через час я заходила домой, уставшая и счастливая, а вслед за мной шел мой Апрель. Он увязался, несмотря на все мои заклинания, что я и сама могу до дому добраться. Сказал, что это называется «провожать свою девушку» и что это совершенно нормальная, естественная вещь, которую обычно практикуют все нормальные люди. Я заметила, что, когда дело касалось меня, Игорь Апрель упоминал «нормальных людей» как некий укор моей совести. Так что я согласилась доехать до дома на его вишневом универсале и даже пригласила его наверх, в квартиру, – и это вопреки голосу разума, кричащему мне в самое ухо, что дома у меня мама, Вова и сестра Лиза. И каждый из упомянутых не имеет никакого отношения к так называемым «нормальным» людям.


Хорошо, мама, может быть, и имеет, но только не тогда, когда дело касается меня. А Вовка? Не достаточно ли нам его активного участия в нашем прошлом «нормальном» свидании, когда мы клубились над ним в ванной и пытались определить, ушибся ли он. А Лиза, удравшая из больницы только лишь потому, что у всех ее беременных сопалатниц оказались «нормальные» мужья и как назло все пришли их навестить – своих «нормальных» жен?


– Я предлагаю тебе подняться и выпить у нас кофейку, – церемонно предложила я Игорю, – однако делаю я это только из вежливости и памятуя, какой огромный вклад в оправдание Саши Гусева ты сегодня внес. Однако будь осторожен в желаниях. Кофе… эээ… вреден.

– Твоя вежливость бьет наповал. И хотя до оправдания Саши Гусева еще весьма далеко, а кофе действительно иногда вредит, я приглашение принимаю.

– Это странно, – пожала плечами я, открывая входную дверь домофонным ключиком.

– Почему странно? Кофе, согласно последним исследованиям не к ночи поминаемых британских ученых, не только вреден, но и полезен. Он укрепляет память, активизирует нейроны головного мозга, даже защищает от болезни Альцгеймера. Да, его не стоит пить невротикам, но…

– На что это ты намекаешь? – прервала я его.

– Гипервозбуждение, сменяющееся потом периодами бессилия и апатии, – вот это плохо. И бессонница. Кофе лучше пить с утра…

– А сейчас вечер! – напомнила я.

– …тем, кто имеет проблемы со сном. А еще, кстати, употребление трех чашек кофе в день защищает от рака мочевого пузыря, ибо кофе – естественное природное мочегонное средство.

– Да ты ходячая энциклопедия! Ты все на свете знаешь?

– Нет, не все. К примеру, сегодня я впервые услышал о Гейзенберге. А еще я не могу понять, отчего ты с такой неохотой допускаешь меня до своей частной жизни, до своей семьи?

– Да вовсе не с неохотой…

– Видела бы ты сейчас свое лицо, русалка моя. Я вполне допускаю, что ты сейчас оставишь меня стоять в тамбуре перед квартирой, а затем просто вынесешь мне наскоро заваренный растворимый кофе и заставишь выпить его прямо на лестнице. Все это – только для того, чтобы не допускать моего появления рядом с твоей родней. Почему? Скажи мне, Фая, о, почему?

– А ты не знаешь? – Мы уже вышли из лифта и стояли на площадке лестничной клетки. – И даже не догадываешься?

– Нет, представь себе…

– Так вот, мой благородный рыцарь, я делаю это, чтобы защитить твои чувства, которыми я, так уж случилось, дорожу.

– Ого! И что угрожает моим чувствам в твоем доме?

– Как что? – Все, что я пережила в начале недели, снова вернулось ко мне – разом, единой эмоцией, как ушат ледяной воды. Как я бежала на свидание в платье, как потом ждала звонка. Я отошла к большому, защищенному решеткой окну на лестничной клетке и посмотрела вдаль, пытаясь унять бурю внутри. Я злилась и не хотела показывать этого, но хотя бы для того психология хороша, чтобы заставить человека говорить о том, что он всеми силами хотел бы скрыть.

– Ты стесняешься своей семьи? – В голосе моего благородного идальго сквозило недоверие.

– Нет уж, никого я не стесняюсь. Но ты – о, ты мне прекрасно показал, что ты всего этого не одобряешь. И не надо. – Я остановила его раньше, чем он начал говорить, оправдываться, нападать на меня. – Ты знаешь, все это правда, все люди очень разные. Ты – такой вот, умный, серьезный, беззаботный, ты хорошо знаешь, где провести границу между зоной твоей ответственности и тем, где ты уже ни при чем. Ты знаешь, как устроен мир и кто кому чего должен. И ты воспринимаешь мое отношение к жизни как заболевание. Да, и не возражай. Ты считаешь – все вы, психологи, считаете, что такое отношение, как мое, нужно лечить. Нужно проводить сеансы, класть меня на кушетку, заставлять воображать дерево или ставить на табуретки мою сестру, моего племянника, его отца, проклятущего Сережу, маму мою, покойного отца. Кого-то я должна отпустить, с кем-то я должна простроить границы, кому-то должна показать их место. А то, что я не могу так, – это мой недостаток, да?

– Фая…

– Не перебивай меня, я и сама собьюсь, – пробормотала я, отвернувшись к окну. – Я не слишком сильна в речах. Я не выражаюсь ясно, но это вовсе не означает, что я неправа. Логика не зависит от этого. Мне просто нужно подобрать слова поточнее.

– Хорошо, – кивнул он. – Я подберу их для тебя. Значит, по-твоему, я холодный и бесчувственный сукин сын, который умеет вовремя провести черту и распределить ответственность так, чтобы ни за что не отвечать по-настоящему и никак ни в чем себя не ущемлять?


Я стояла как громом пораженная, ибо то, что он сказал, просто идеально, на девяносто процентов отражало то, что я имела в виду. Десять процентов – на то, что я никогда не называла его сукиным сыном. Но это-то потому, что он мне небезразличен, потому что я обмираю от его зеленых, еловых глаз, от тембра его голоса.


– Знаешь, Фая, твоя удивительная созависимость с сестрой – это действительно нетипично, но все созависимости имеют свои причины и свой смысл. И часто бывает так, что они совершенно необходимы. Люди живут вместе, с самого начала времен люди выживали за счет того, что они имели возможность опираться друг на друга, и, как следствие, возникают перегибы. Кто-то наваливает на кого-то слишком много, кто-то наступает на границы другого существа, но без созависимостей и человечества бы не существовало. Я расскажу тебе одну историю, однажды ко мне пришла женщина, она была замужем и боялась, что муж ее бросит, что он ей изменяет, что он не любит ее и их дочь, – в общем, она была полна всех возможных страхов, столь типичных для женщин.

– Для людей вообще, – поправила я его. Игорь замолчал и посмотрел на меня очень внимательно. Я отвернулась, и тогда он кивнул.

– Ты, конечно, права, русалка. Для людей вообще. Женщина пришла ко мне, потому что ей снился один и тот же сон – как она сидит на стуле в прихожей их дома и смотрит, как ее муж одевается, обувается, заматывает шарфом шею, надевает шапку, перчатки, берет большую сумку с вещами, оборачивается, открывает дверь, кивает ей в последний раз и уходит, захлопнув дверь. Женщина просыпалась каждый раз от хлопка этой двери и каждый раз устраивала мужу скандал, закатывала истерики, рыдала – часто после того, как из-за их ссоры муж и правда хлопал дверью и уходил.

– Игорь…

– Я только начал, Фая. И ты дослушай меня до конца. Они были на грани развода. Эта пара была на грани развода только потому, что женщина до смерти, до паники боялась развода, боялась, что муж от нее уйдет. Ее созависимость чуть не стоила ей семьи.

– Сейчас ты мне расскажешь, как ты научил ее выстраивать границы и все наладилось, да? – пробормотала я.

– Нет, я не учил ее выстраивать границы. Я работал с ее неврозом, я помог ей расслабиться, справиться с эмоциями. Фактически мы имели дело с фобией, с навязчивой идеей в виде сна. Работая с фобией, можно добиться многого. Выясняются интересные детали, вполне предсказуемые – настолько предсказуемые, что такие скептики, как ты, будут смеяться и сочинять из этого анекдоты. Да, когда-то от этой женщины ушел ее отец. Ей было пять лет, она сидела в прихожей и играла, когда он ушел. И он, отец, улыбнулся ей, прежде чем уйти навсегда. Вот с этим я работал. А с ее привязанностью к мужу – нет. Зачем? Где провести четкую границу между нормальными человеческими чувствами и патологией, как ее вычислить?

– Тебе виднее, ты в этом специалист…

– Да ее нет, Фая. Если любовь взаимная, если люди хотят быть вместе, их чувства следует принимать во внимание, даже если они вывернуты наизнанку и не подходят ни под какие стандарты. Психология не призвана разрушать браки или скреплять их, как клеем «Момент». Я помогаю справиться с ночным кошмаром, и я не знаю, как сложится дневная жизнь. Я только могу надеяться, что это поможет. Статистика показывает, что в большом количестве случаев это помогает. Это – к слову о психологии как науке, занимающейся сбором эмпирических данных. А теперь, может быть, ты скажешь мне, почему ты так боишься показать меня своим родным? Или показать своих родных мне? Или ты боишься, что мы при встрече имеем риск взаимной аннигиляции?

– Потому что ты не звонил мне с той субботы! Ты провел один вечер в обществе моего племянника – и все, ты уехал и не звонил, – выкрикнула я, сглатывая слезы. Он их не видел, я по-прежнему смотрела в окно.

– Что? О чем ты? Ты тоже не звонила! – возразил он.

– Да? И чего мне это стоило? Три дня я жила, стараясь тебя забыть. Сам сказал – созависимость. Я слишком быстро привязываюсь к людям, и мне пришлось немножко умереть внутри, чтобы тебе не позвонить.

– И ты сделала это… поточнее, почему именно?

– Как – почему? Ты возишься с моим племянником, он чуть не выпадает из твоей машины, мы не можем даже на нормальное свидание сходить из-за моей семейки. Я же не слепая, я все видела, я все поняла по твоему лицу. Ты не был счастлив, ты вовсе не так хотел провести этот вечер, да ведь? А потом ты уехал…

– Потому что договорился с клиентом, что приму его в воскресенье.

– Ты принимаешь по воскресеньям?

– Такое бывает… – Я озадаченно помолчала.

– Ладно, не важно. Думаешь, я не понимаю. Тебе нужен кто-то, кого не придется ни с кем делить, с кем не будет сложно, от кого не будет проблем. Тебе нужна девушка на высоких каблуках, с которой можно в ресторан пойти, а не в хинкальную, с которой можно обсудить последнюю выставку концептуальной живописи, а не парадоксы Эпименида. А со мной никогда не будет иначе, всегда будет моя сестра, или мама, или дети, или подруги, или что-то еще, какой-нибудь всемирный потоп. Я не могу требовать от тебя пожертвовать твоей чудесной, гармоничной жизнью, понимаешь? Поэтому я не звоню. Это от меня тебе билет на волю, не проси меня о большем. Если я тебе не нужна – не возвращайся, не надо, ты понимаешь? Да все ты понимаешь, ты ж не дурак.

– В прошлый раз ты говорила, что дурак.

– Я хотела сделать тебе больно, потому так сказала.

– Потому что я сделал больно тебе, – кинул Малдер. – Все-таки ты была права. Я дурак.

– Почему ты не звонил? – спросила я дрожащим голосом.

– Потому что я хотел понять, смогу ли без тебя жить, – ответил он, и я чуть не забегала по потолку от ненависти к себе. Он хотел бы со мной расстаться. Он не хотел бы со мной встречаться.