Татьяна Веденская - Кот, который гуляет со мной

– Ты продержался три дня, в следующий раз продержишься дольше. Всю жизнь, – «успокоила» я его, глотая слезы. Чертова женская природа, гормоны проклятые. Не желаю плакать при нем. Малдер посмотрел на меня, словно я была поездом, летящим навстречу сидящим в кинозале ковбоям.

– Не говори так, пожалуйста! Не то. Ты не так меня поняла.

– Когнитивный диссонанс, – хмыкнула я. – Трудности перевода.

– Я испугался. Я был просто в ужасе.

– А я предупреждала, что я страшная!

– Фая! Ну прекрати, что ты несешь? Какая ты страшная, ты чудесная. Ты на комплименты напрашиваешься?

– Да! А что, нельзя?

– А то, что я тебе сейчас наподдам – в качестве комплимента, – разозлился он. – Ты и представить не можешь, насколько мне не по себе стало, когда я уехал от тебя. Я сразу же развернулся и вернулся, между прочим.

– Ты не возвращался.

– Я доехал почти до своего дома, затем развернулся и вернулся обратно. Я перезвонил клиенту, хотел отменить его чертов визит. Хотя это старый клиент, он от меня зависит во многом, и я не могу, не должен…. В общем, это было бы совершенно непрофессионально, учитывая, в каком состоянии он мне позвонил. А я, понимаешь ли, наплевал на все и решил вернуться. Я не вернулся, потому что клиент не взял трубку. Я не смог. Если бы он приехал, а меня бы не было….

– Это было бы ужасно, – согласилась я.

– Я так хотел все бросить и вернуться к тебе, валяться дальше перед телевизором, смотреть «теорию большого взрыва», что это испугало меня по-настоящему. Я решил – нужно пару дней поработать. Нужно попытаться взять себя в руки и вести себя нормально. Хоть пару дней.

– Ты хотел вернуться! – обрадовалась я.

– Я влюбился в женщину из совершенно другого мира, которая даже говорит на другом языке. Я только хотел сделать пару вдохов и выдохов, понять, смогу ли я оставаться собой. Я пообещал себе, что позвоню тебе в среду. Не раньше. Но ты-то мне тоже так и не позвонила. В отличие от меня, ты, значит, вообще не собиралась, да? Как ты можешь не звонить? Ты попрощалась со мной навсегда? Решила забыть меня и пойти поиграть в бадминтон? Господи, а я-то думал о тебе… каждую минуту. Знаешь, как я радовался, что у меня мало свободного времени? Я подумал – если ты позвонишь, я буду знать, что я тебе небезразличен. Потому что все слова, что ты говоришь, всегда кажутся какими-то зашифрованными.

– Даже слова «я люблю тебя»? – спросила я. Игорь замер и повернулся ко мне. Он был серьезен, как будто мы говорили о войне в Персидском заливе, которую мы же и развязали.

– Даже они, – кивнул он наконец.

– Тогда заткнись, пожалуйста, и поцелуй меня, – сказала я, тоже без тени улыбки.

Лизавета лежала на моем диване и причитала, доедая сухари. Ее депрессия была обратно пропорциональна ее самокритичности, и сейчас, когда она была готова признать все свои ошибки и посыпать голову пеплом, ее ненависть к себе зашкаливала.

– Как можно быть такой дурой? – спросила она почему-то у Игоря, увидев нас, красных и смущенных, в коридоре квартиры. Красными мы были оттого, что кровь в наших организмах бушевала, разгоняясь по всем артериям и сосудам. Кто бы мог подумать, что простое соприкосновение двух мелких частей тела может вызывать такие разнообразные реакции, от подъема давления до проблем с дыханием и сохранением вертикального положения.

Смущенными же мы были, потому что, как выяснилось потом, Вовочка неведомо как заподозрил, что в тамбуре кто-то чужой. О подозрениях своих он никому не сообщил, а, напротив, старательно скрыл их, сказав бабушке на кухне, что табуретка ему нужна исключительно для строительства замка из подручных подушек с дивана. Мама моя, его бабуля, понятия не имела, что разбор дивана сейчас технически невозможен, так как на нем возлежит и грустит моя сестрица, так что табуретку отдала без возражений. Как результат – неизвестно как долго Вовка через дверной глазок наслаждался шоу с пометкой 18+, любуясь на наш с рыцарем поцелуй. Мы проторчали там минут пятнадцать, делая только короткие перерывы, чтобы возобновить запас кислорода.

– Мы не хотели, – ответил мой Апрель, краснея еще больше, ибо решил, что вопрос о «дуре» относится непосредственно к нему. – Мы не знали, что он там стоит.

– Мы не знали, пока он там не упал, – добавила я, вспомнив, с каким грохотом обвалился мой племянник, когда я открыла дверь. Хорошо хоть, дверь открывалась наружу, и я не сшибла Вовку.

– Ты о чем? – переспросила Лизавета, отправляя в рот очередной сухарик. – Кто упал?

– А ты о чем? – предусмотрительно уточнила я и зыркнула на рыцаря, чтобы он перестал говорить вещи, которые, как оказалось, вовсе не так очевидны. – Почему ты дура?

– Ты еще спрашиваешь? Я вообще удивляюсь, как ты не ходишь тут с плакатом: «Я же предупреждала»! – возмутилась Лизавета, вгрызаясь в сухарь. Я заволновалась за ее зубки. У Лизаветы всегда были такие красивые жемчужные зубки, аккуратные, белые – она заботилась о них, отбеливала, снимала зубной камень, вовремя проходила диспансеризацию. В общем, когда дело касалось ее зубов, она была примером для подражания, которому я, к стыду своему, совершенно не следовала. Позор мне. Хорошо еще, что у меня от природы крепкие зубы, потому что, чтобы загнать меня к стоматологу, обычно необходим флюс. А тут Лиза сидела и разрушала свои с такими заботами сохраненные зубы, да еще в период беременности, когда зубы сами собой способны «улететь», как птицы на юг.

– Ты лучше скажи, как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась я со всем возможным тактом, ибо задевать чувства беременной женщины – это как лезть без резиновых перчаток в трансформаторную будку. Однако, как сапер, я не угадала. Сейчас ее задевало все независимо от того, с каким тактом оно было произнесено.

– Я чувствую себя полной дурой! – крикнула она. – Я ем уже третью пачку сухарей, между прочим, так что я чувствую себя жирной дурой.

– Ты не жирная. Скажи, Игорь, разве она жирная?

– Лиза, у вас прекрасная женственная фигура, – ответил мой благородный идальго, а у меня в голове зазвенел сигнал, какой включают, когда в «Своей игре» неправильно угадаешь слово. Неверный ответ.

– Ну вот! – воскликнула Лизавета, отталкивая от себя миску с сухарями. – О чем я и говорю.

– О чем ты говоришь? Ну о чем? У тебя полный рот сухарей, мы можем и не понять, – разворчалась я.

– Женственная фигура – так говорят, когда стесняются сказать, что человек жирный.

– Вовсе нет! – запротестовал Игорь, но делать это было совершенно бессмысленно и даже опасно.

– С чего вы, Игорь, взяли, что мне нужно врать в лицо? Вы тоже думаете, я не способна справиться с горькой правдой? – Лизавета с угрожающей скоростью поднялась с дивана, явно собираясь пойти на нас в атаку. – Давайте называть вещи своими именами. Файка ведь так любит называть все своими именами. А, Файка, любишь?

– Люблю, – угрюмо подтвердила я.

– Давай говорить о том, что свадьбу надо отменять. Что этот ребенок, которого я чуть не потеряла, он не очень-то нам всем и нужен.

– Нет-нет, – принялись орать все хором. Даже мама, подслушивавшая разговор из холла, пришла, чтобы категорически возражать. – Ты с ума сошла? Да гори он огнем, твой Сережа, нам и без него будет хорошо. Ничего такого, поднимем. Вырастим. Все дадим. Самое лучшее. Подумаешь, без отца. Никому они, отцы, и не сдались. Невелика потеря.

– Пусть он скажет! – потребовала Лиза, ткнув перстом в Игоря ибн Вячеславовича. Все замолчали и расступились, и в центр светового круга, как на сцене, попал мой бедный, ни в чем не повинный благородный идальго. Он оглянулся в надежде, что кто-то бросит ему спасательный круг, но я только помотала головой, а Вовка, улыбаясь и картавя по-детски, сказал:

– Да, пусть он сказет!

– Владимир Сергеевич, а вы что тут, собственно, делаете? – обратился к нему Игорь, и Вовка аж вытянулся в струну от такого «нечеловеческого» обращения. – Мне кажется, вам пора поужинать и спать, не считаете?

– Считаю, – с достоинством согласился Владимир Сергеевич.

– Маргарита Венедиктовна, – теперь Малдер обратился к моей маме. Я не могла не отметить, с каким изяществом он избавлялся от ненужных свидетелей. – Вы не могли бы взять на себя заботу об этом мужчине в шортиках? Я не думаю, что для сына хорошо видеть мать в таком состоянии.

– В каком я, к черту, состоянии! – выкрикнула Лиза, но Игорь посмотрел ей в глаза и твердо сказал:

– А с вами я еще поговорю!

– Вовочка, пойдем со мной, – залепетала мама, покорная, ошеломленная, восхищенная и напуганная в один момент. В нашем доме завелся мужчина. С тех пор как папы не стало, из мужчин у нас был только Вовка, но он не решал вопросов, не указывал маме, что делать, не смотрел ни на кого сурово, как третейский судья. Мама уходила, оглядываясь, словно все еще решая, то ли ей раскрыть перед Игорем объятия, то ли полицию вызвать. В итоге не сделала ни того, ни другого. Просто увела Вовку на кухню, оставив нас одних.

– Игорь, я не знаю, что на меня нашло, – пробормотала Лиза, когда мой благородный идальго аккуратно закрыл за Вовой и мамочкой дверь. Я стояла и следила за происходящим с огромным интересом, корни которого уходили в такие сферы, о существовании которых я и не подозревала. Так вот каким мужем может стать мой рыцарь, каким отцом. Строгим? Властным? Справедливым? Или тираном? Посмотрим-посмотрим.

– На вас просто нашло, – сказал Игорь, протягивая руку моей сестре Лизе. – Пожалуйста, сядьте. Вам не нужно сейчас волноваться.

– Но я не могу не волноваться, – возмутилась Лиза.

– Давайте вы ляжете и расскажете нам, что вас волнует? Давайте начнем с самого начала?

– В начале было слово, – автоматически зачесалось у меня в мозгу, но я оборвала поток мыслей. Я подумала было выйти и оставить их одних, но любопытство одержало верх, я заткнулась и застыла на месте. Лиза осела на диван, Игорь все еще держал ее за руку, но потом отпустил – как только Лиза оказалась на диване. Я знала, его рука была теплой и сильной, и от одного ее прикосновения возникало ощущение, что ты уже не одна. Лиза залезла на диван с ногами, обняла свои колени, словно пытаясь защитить себя и своего еще не родившегося ребенка, не понимая, не желая до конца признавать, что основной угрозой для него является она сама.

– Я не хочу всего этого, – тихо сказала Лиза. – Я хочу нормальной жизни, хотя бы для своих детей. Я не понимаю, как могла до всего этого докатиться. Он ведь никогда не был другим, всегда был перекати-полем, никогда ни о ком не думал, только умел красиво говорить.

– Красивые слова – это очень сильное оружие, – прокомментировал Игорь, и я подумала, что ведь и он владеет этим оружием в совершенстве.

– И я знала, что не надо ему верить. Я знаю, что нужно рассчитывать только на себя. Вот вы были у нас дома, помните? Я выбивалась из сил, чтобы помочь ему произвести на всех хорошее впечатление. Убиралась, чтобы все было идеально. Чтобы пустить всем пыль в глаза, понимаете? Но ведь это я вся в пыли, я – и никто другой.

– Вы так это чувствуете, что вы в пыли? – удивился Игорь, а я подумала, испытав некоторое неудобство, что все же нехорошо стоять вот так, слушать, как один психолог работает с другим психологом. Ощущение, что я подслушиваю (и подсматриваю) за чужим сеансом, нарастало.

– Не в этом дело. Ну… в общем, да. Вот Файка все понимает. Она людей видит насквозь.

– Это не так! – не удержалась я. – Я в людях не разбираюсь, они для меня – темный лес.

– Это потому, что ты изначально никому не доверяешь, – ответила Лиза, почему-то обвинительным тоном. – Поэтому ты присматриваешься, собираешь факты, всякие свои данные. Я знаю, я сама так делаю – с клиентами. Но как ты умудряешься смотреть и все замечать про тех, кого любишь?

– Логичный вывод – что я никого не люблю, – пожала плечами я. Игорь нахмурился, а Лиза еще крепче обхватила свои колени. Она сидела – нахохлившийся воробушек на шестке, моя воздушная блондинка, самая земная, самая уютная из всех женщин, моя нежная голубоглазая сестра, запутавшаяся в жизни и в себе, она мотала головой и мысленно ходила по одному и тому же кругу своего ментального ада. Глядя на нее такую, я невольно сжимала кулаки и хотела избить Сережу. И даже не кулаками – ногами. Я представляла себе, как пинаю его, а он подпрыгивает на полу и изо рта у него течет тонкая струйка крови. Кровожадная, злопамятная Фаина, которая колотит Сережу своим наполовину пустым стаканом по голове.

– Я разыгрывала эту открыточную семью, но кого я пыталась обмануть? Только себя! Фая знала, что он уйдет. Мама тоже знала. Все это понимали, кроме меня.

– Фая также знает, что он вернется.

– Да! Наверняка! – закричала Лиза. – Когда ветер переменится. И что?

– Тише, тише, тише, – прошептал Игорь. – Когда придет время, вы будете решать все заново. Ничего не нужно решать сейчас.