– Вы ко мне? – услышали мы через несколько минут. Из двери кабинета слева к нам вышел пожилой седовласый мужчина такой располагающей внешности, что даже мне показалось, что он попал сюда по ошибке. Он должен сидеть на какой-нибудь киностудии и играть благородных пожилых отцов, желающих своим детям добра. Он должен жертвовать собой под софитами и объективами камер, он должен быть знаменит, как Джордж Клуни.

– Да, мы к вам, – улыбнулся Игорь и пошел вперед, протягивая крепкую мужскую руку для рукопожатия. – Добрый день, Олег Павлович.

– Добрый день…

– Игорь Вячеславович, – подсказал Апрель. Через пару секунд все мы оказались в просторном кабинете, оборудованном всем необходимым для ведения бизнеса. Мебель не была роскошной, но была качественной и удобной. Этот кабинет не был создан для переговоров, он был создан для других дел. У стены, в большой картонной коробке, такой, в какой продают обычно микроволновки, я заметила массу печатей и штампов – штук тридцать, не меньше. Я поняла все – сразу и целиком. Мы находились в одной из так называемых обнальных контор, прикрывающих массу черных фирм-однодневок. Печати и факсимиле лежали, чтобы штамповать те самые договора, акты и накладные, которыми потом прикрывали незаконные сделки.


Я поняла все, но это никак не могло помочь мне в деле спасения рядового Гусева. Кто стоял за всем этим – этот вопрос был главным, и ответа на этот вопрос благородный седовласый Олег Павлович нам не даст.


– Вы сказали, «Интел Инвест»? Неужели вы не знали? Мы же всем сказали, что оперант закрыт! Ну как так можно! – с добрым укором проговорил Олег Павлович. Он не злился, он как бы журил нас, и я заметила, как Игорь уже приготовился, чтобы сказать свою следующую фразу. Я опередила его.

– Да, это была ошибочная проводка, – пробормотала я самым виноватым тоном, на какой была способна. Игорь обернулся и посмотрел на меня непонимающим взглядом. – Вы можете отозвать платеж?

– Нет, моя дорогая, – с самым искренним сожалением ответил Олег Павлович, наш благородный старец. Старый обнальщик. – Я даже документы посмотреть не могу. Откуда была проводка?

– Из холдинга, – сказала я и отчеканила его полное нефте-газо-садо-мазоназвание. – На имя директора «Интел Инвест» Александра Гусева. Который стоит тут, перед вами.

– Что? – благородный старец пошатнулся и отступил на шаг. Его «благородная» седина зашевелилась у него на голове, так сильно он зашевелил извилинами.

– Да, это я. И я пришел, чтобы разобраться, как так вышло, что вы работаете от моего имени.

– Я от вашего имени не работаю! – воскликнул старец. – И кстати, раз уж мы заговорили об именах, отчего бы вам не показать мне свои документы?

– Зачем? – спросил Игорь с сарказмом. – Вы же не полиция, правда?

– Да, я не полиция. Но я могу вызвать полицию.

– Да что вы! – рассмеялся Саша. – Давайте, вызывайте. А мы их подождем.

– Только не в моем офисе, – воспротивился старец, теряя по дороге все свое благородство. Его пальцы легли на телефон. – Я бы рекомендовал вам немедленно уйти из моего офиса, если вы не хотите, чтобы я вызвал охрану.

– Разве вы можете выгнать меня из моего собственного офиса?

– Вашего офиса? – изумленно посмотрел на него старец. Изумление, разумеется, было наигранным. – Позвольте посмотреть на договор аренды, потому что если его нет, то ваше заявление более чем странное. Это помещение фирмы «Барко», и вы никакого отношения к нему не имеете.

– Но я являюсь директором «Интел Инвеста», операнта, который, как вы сами сказали, уже закрыт.

– Я ничего подобного не говорил, – процедил старец. – Можете доказать обратное? Нет? – он подождал несколько мгновений, а затем расслабился и поднял трубку телефона. – Охрана? У нас тут ситуация.

– Да-да, ситуация! – подтвердила я. Через несколько мгновений в комнату вошли двое парней, на фоне которых Джонни смотрелся просто постаревшим младенцем. Плечистые, круглолицые «братки» смотрели на нас так, что становилось ясно – здесь ловить нам больше нечего.

– Уйдете сами или вас проводить? – снова спросил старец, и мы развернулись, направившись к выходу. Мы и не собирались здесь больше ничего ловить. Если моя теория верна, то наблюдатель уже занял позицию у самого края ширмы с двумя щелями, по которым летели частицы света. И вот мы тоже проскользнули за пределы двора, уселись в вишневый «Опель», уехали далеко, за несколько кварталов от Марксистской улицы, подальше от полных подозрений и страхов взглядов хозяина обнальной конторы. Затем мы оставили машину в укромном месте и пешком вернулись обратно, в заранее присмотренное кафе, из которого было хорошо видно все пространство вокруг здания фирмы «Барко». Особенно хорошо был виден вход и выход. Мы заняли место у окна и заказали по чашечке кофе. Кафе было дорогим, с накрахмаленными скатертями и стойкой для живой музыки. Оно, скорее всего, считало себя рестораном, но нам это было не важно. Мы пьем кофе, значит, это кафе. Л – логика. На недовольный вопрос официантки, будем ли мы заказывать что-то еще, мы ответили почти хором:

– А вы нам пока меню принесите. Мы тут у вас долго будем сидеть! – и расхохотались. Мы стали наблюдателями, а это означало, что, если Эйнштейн был прав, частицы света уже превратились в волны. Оставалось только дождаться, когда придет Фокс[7].

Глава 18

Все что угодно можно превратить в борьбу за права животных

Машка рыдала, пила водку и закусывала шашлыком из потрошков. Ее макияж, старательно нанесенный еще с утра, теперь стекал по ее соленым щекам, делая ее похожей на утопленницу из фильма «Звонок». В обычных условиях Машка бы тут же побежала в туалет перекрашиваться – товарный вид, как она говорила, нужно соблюдать всегда. Но сегодня она плевать на это хотела. И на товарный вид, и на все остальное. Она пыхтела своей паровой трубкой без остановки, делая наш угол кафе похожим на парную. Нам уже делали замечание, и она уже «гасила пламя», но через некоторое время пыхалка снова появлялась в ее руках. Когда какая-то пара особенно громко пристала к Машке, она встала и наорала на них, что в законе о курении сказано о табаке, а не о ее ванильной безделице. И вообще, кальяны же курят, чего от нее-то тогда хотят? И вообще – она в печали и поэтому будет делать то, что захочет. А если кому что не нравится – пожалуйста, можете валить в другое кафе.

Ситуация была затруднительной. С одной стороны, буйная заплаканная женщина, терроризирующая других посетителей, – это плохо. С другой стороны, сидели мы в самом углу, у окна, и терроризировать могли только посетителей с соседних столов, числом – два. А кушали мы и выпивали хорошо. Особенно буйная заплаканная женщина. Она планомерно напивалась «в хлам». Наш стол был уставлен тарелками, рюмками и чашками и пустыми коробочками из-под жидкостей для электронной трубки.

– Я ненавижу тебя, Ромашка, – сказала Машка, опрокинув еще одну стопку, а я кивнула и заботливо налила ей еще. Я не собиралась спорить с нею, успокаивать ее или защищать свою честь. У Машки были все причины ненавидеть меня, и я не собиралась мешать ей. Не сегодня вечером. Сегодня мы тут просто посидим. Просто переживем этот вечер.

– Фая, я нам заказал хачапури, – прошептал Игорь, обращаясь ко мне с таким спокойствием, словно Машка и не кидалась в него солонкой пару минут назад.

– Я уже не могу ничего есть.

– Мне кажется, нашей Маше нужно что-то кроме этих ужасных потрошков, – пояснил он.

– Сколько она их съела? – спросил Сашка Гусев украдкой. Машка нехорошо посмотрела поверх нас, словно дракон, чей тяжелый многовековой сон потревожили глупые самонадеянные богатыри. Я увидела петрушечный листик у нее в волосах и собралась было вынуть его, да передумала. Так ей было даже хорошо, очень шло к разводам под глазами.

– Много. Мне кажется, ради нашей Маши потроха вынули у целого стада баранов, – хмыкнула я и тут же получила за это.

– А я бы лучше из тебя потроха вынула, Файка. И вообще – убить тебя мало. Чего удумала! И на черта мне твоя правда? Ну скажи, что мне с твоей правды – котлеты из нее жарить?

– Ты кушай, кушай, – бормотала я. – Сейчас хачапури принесут. А еще вон пришел этот, как они тут называются, живой музыкант. Сейчас будет «Владимирский централ» петь. И про «шашлычок под коньячок». И ты споешь. И спляшешь.

– Шашлычок? – немедленно завелась Машка. – Давай, из потрошков.

– Да ты в своем уме, Горобец!? Сколько в тебя влезает?! – возмутился Саша, но Машка повернулась и наставила на него наманикюренные ногти.

– Я тебе в рожу вцеплюсь сейчас, Гусев! Из-за тебя все. У, сволочи, все вы сволочи. Лишаете человека права на счастье.

– Господи, да закажите вы ей еще потрошков, – взмолился Игорь. – У человека крушение надежд!

– Вот! Точно! – обрадовалась Машка точности определения ее состояния как-то очень уж вдохновенно, дернувшись не только головой, а и всем телом и даже руками, и от этого ее порыва со стола чуть не слетела тарелка. – Нету моих надежд. Исчезли за горизонтом, не поймать. Где, Файка, где мои сорок кошек? Мне нужны кошки, я буду с ними жить. Я разменяю свою коммуналку и заселю ее кошками, чтобы там был ад, чтобы вонял весь подъезд. Я с ними буду есть и спать.

– Ты их сожрешь с потрошками, – рассмеялась я.

– Эх, Фаина-Фаина, ну как же так! – выла Машка. – Ну как он мог? Он ведь и меня хотел подставить. Тебя, меня и Сашку Гусева – но его-то не жалко, черт с ним…

– Эй! – возмутился Сашка, но Маша только махнула на него рукой, махнула тоже размашисто, чуть не сметя со стола горячие хачапури. В соседнем зале заиграла живая музыка. Вечер набирал обороты, лихая гульба перед штормом, который уже закручивал паруса нашего пиратского судна. Научный эксперимент Томаса Юнка, перенесенный в психологическую область, принес нам самые неожиданные плоды. Чего мы только ни ожидали – и кого мы только ни ожидали увидеть на дорожке, ведущей в фирму «Барко», но только не Машку Горобец. Учитывая, что Машка знала, где мы сидим и зачем.

– Да ну тебя, – вела свою партию Машка. – Он был такой красивый, в новом костюме. Высокий, плечи широкие, прямо как в сказке. И пахнет хорошо. Я же такой одеколон купила. Ты, Файка, хотела, а я – купила. Пошла и купила его одеколон.

– Ну и дура. – Я покраснела, а Игорь посмотрел на меня с интересом.

– Ты хотела купить себе одеколон вашего Кренделя?

– Ты спятил? – вытаращилась я.

– А-а-а, Кренделёк мой, – снова принялась стенать Машка. Ее можно было понять, она мечтала о нем больше года, держала дома его фотографии, одеколон вот купила. А он ее предал. Всех нас предал.

– Я до сих пор не могу поверить, – вступила я. – Он что же, получается, собственную подпись подделал?

– Между прочим, хороший план, – усмехнулся Игорь. – Кто лучше начальника подразделения знает, что и как у вас проходит и по каким каналам? Кто лучше него знал, что Сашка подпишет, не глядя? Подделать собственную подпись – это очень умно.

– Да, он умный, – кокетливо улыбнулась Машка. – Сука, умный он. Пришел в новом костюме и давай мне объяснять, что, согласно срочной производственной необходимости, нужно отнести документы одним нашим потенциальным клиентам. Прямо туда, где вы с Файкой вашу квантовую ловушку поставили. А? И прям срочно до одурения. Бумаги совал. Думаете, мне легко было ему вот так ответить согласием? Глядеть ему в глаза, зная, что он-то денежки и украл, он – мой широкоплечий, мой красавец мужчина, которому я хотела согревать очаг и постель…

– Машка, ну держи ты себя в руках! – взмолилась я.

– Не хочу! Сколько я могу держать себя в руках? Мне тридцать четыре года. Он ведь такой приличный мужчина. И деньги хорошие украл. Я вообще, может, должна была ему все рассказать и предупредить. Он бы на мне тогда наверняка женился. Ну почему, я вас спрашиваю, почему я должна приносить себя в жертву?

– Потому что ты – честный человек, – заметила я, и Машка потянулась к графину с водкой.

Машка только посмотрела на меня глазами подстреленного олененка. Она была честным человеком, но не дурой. К тому же мы рассказали ей о нашем маленьком плане, поэтому, едва начальник нашего IT-отдела Георгий Михайлович Кренделев обратился к ней с просьбой отвезти бумаги на Марксистскую улицу и вручил запечатанный пакет, Машка, не медля, понесла пакет нам. Спустя час после того, как она выехала из офиса, на пороге фирмы «Барко» замаячил радостный до неприличия Постников. Он уже предвкушал, как поймает за руку мошенницу со стороны бухгалтерии, когда мы позвонили ему, наблюдая за ним из окна нашего кафе. Машка тогда еще была трезвой и очень, очень злой.


– А ты что тут делаешь? – изумленно посмотрел на меня Витя Постников, в то время как я только закончила читать сфабрикованные Кренделем бумаги. Бумаги гласили, что Саша Гусев дает доверенность Маше Горобец на снятие остатков денег со счетов «Интел Инвеста». Закопал так закопал. Доверенность была нотариальной, что интересно.