Соболев аккуратно притворил дверь. Отошел в конец коридора, где имелось окно, выходившее на тыльную сторону участка, на двор за домом. И со всей силы саданул кулаком по массивному, добротному деревянному подоконнику.

Твою мать!

Уже укрощенная, вроде бы, ярость, взорвалась и кипела внутри обжигающим вулканом. В костяшках пульсировала немилосердная боль, но мозги от этого не просветлели.

Он старался призвать на помощь разум и расчет, но пока не особо справлялся.

Соболев не был ангелом, даже не праведным человеком. Он был дельцом, строящим бизнес не где-то на правовом и демократическом Западе, а в их стране. Он на многое мог пойти в своих интересах, многое понимал и вполне позволял себе человеческие слабости. Он мог многое понять и оправдать очень много всего и в поведении других людей.

Но это… Это не люди. И понять их нельзя.

Это звери. Не дикие. Больные. Бешенные.

И с такими следовало поступать только одним способом.


Он трижды возвращался с твердым намереньем разбудить Карину, чтобы помочь перейти в комнату, приготовленную специально для нее. Та располагалась совсем недалеко, через одну дверь по коридору. Но после того как так проштрафился с этим чертовым обедом, Костя не собирался позволять ей перебираться самостоятельно. В столовую, кстати, он так и не вернулся, аппетит отбило напрочь.

Сначала он вернулся в свою комнату, едва Валентина Васильевна закончила перестилать постель. Но Карина так крепко спала, даже не вздрогнула, когда он открыл дверь, не пошевелилась, и это при ее-то чуткой настороженности, что Соболев решил дать ей поспать еще. До вечера еще было не так и мало времени, успеет перебраться. И он ушел.

Тем более, приехал Шлепко, уже успевший побывать в офисе и узнать все и обо всех. Дел, как и обычно, накопилось достаточно, даже при том, что Соболев не прекращал заниматься работой, находясь в Киеве. Оставив в доме одного из охранников и разрешив второму идти к остальным, отдыхать в пристройке, где они обычно «обитали», они со Шлепко засели за бумаги.

Вообще, на территории находилось не меньше шести охранников. Раньше их было больше, но времена менялись, о чем Соболев не забывал напоминать Никольскому. Тот бы и дивизию не поленился разместить на его участке. Хотя, правильно старался, в общем-то, Боря. Для того Соболев его когда-то и переманивал под свое крыло. Сейчас в доме находилось двое, один из тех, что Борис притащил в Киев, и один из тех, кто оставался тут. Надо было бы поставить обоих из тех, кто не летал, чтоб парни отдыхали. Но Константин опасался, что обилие новых лиц не поспособствует нормализации состояния Карины. А так — по комнатам сегодня будет делать обход тот, которого она хотя бы знает в лицо. Хоть не испугается, если наткнется. Завтра, перед тем, как уехать, он покажет ей всех. Да и парням оставит четкие указания. Константин помнил опасения и замечания Стаса, и не собирался усугублять ее состояние. Вытаскивать ее из этого ада надо, а не добавлять новых проблем.

Размышляя над этим, он вспомнил, что ему вовсе не понравилось поведение домоправительницы.

С ней он разговаривал уже после того, как около девяти вечера отправил домой Шлепко. Валентина Васильевна работала в его доме чуть меньше полугода. Предыдущая домоправительница уволилась и уехала в ближнее зарубежье, помогать дочери, у которой, насколько он смутно помнил, родилась то ли двойня, то ли тройня. Или, просто, трое детей? В эти дебри их наследников он особо не лез и не разбирался. Просто поручил Максиму найти ему новою домработницу. Тот распоряжение выполнил быстро, отчитавшись, что рекомендации у претендентки хорошие, работала до этого у довольно известной семьи ученых, которые сейчас уехали в Швецию, заниматься какими-то своими исследованиями. Это все проверил и подтвердил и Никольский. После этого Константин непосредственно общался с Валентиной Васильевной первый и последний, до сегодня, раз, объясняя свои требования. Они практически не пересекались. Соболев далеко не каждый день возвращался домой, часто ночуя в офисе. И все, что требовал от домработницы — круглосуточное наличие хорошей еды и порядок. Встречать его после работы он не просил, пусть отдыхает человек ночами. Инструктаж по правилам поведение и безопасности в этом доме, и этого дома с Валентиной Васильевной проводил Шлепко.

Но сегодняшний инцидент в столовой ему совсем не понравился. Соболев понятия не имел, как там было заведено на ее прошлом месте работы, и к чему Валентина Васильевна привыкла. Но его личные разговоры должны были оставаться именно такими, личными. И, уж тем более, домоправительница вряд ли имеет право выказывать собственное неодобрение его поведением. Она ему не мать и не нянька. А Соболев имеет право орать в собственном доме, хоть и матом, потому как, насколько он понял, именно это и вызвало тот самый возмущенный взгляд.

Он, конечно, зря разорался. Только вот, из-за Карины — зря, нечего было ее пугать. А она испугалась, причем, так, словно бы не сомневалась, что и он сейчас…

Соболев не хотел об этом думать.

Смысла «переливать из пустого в порожнее» нет. Лучше направить свою ярость и гнев в контролируемое русло, и использовать этот актив энергии продуманно, находя способ расплатиться с теми сволочами за все.

Вызвав свою домоправительницу, Соболев без лишних сантиментов напомнил ей о том, за что именно Валентина Васильевна получает деньги. И что в ее обязанности никак не входит. Убедился, что его правильно поняли. И прекрасно увидел недовольство, хоть та и пыталась сделать невозмутимый вид. Но куда ей обманывать человека, привыкшего разгадывать интриги совсем иного уровня. В чем состояла суть ее претензий — он не выяснял.

Это было совсем некстати. Совсем. Именно сейчас.

Уволить бы ее, со всеми рекомендациями, к чертовой матери. Но Карине нужна помощь. Как бы она не хорохорилась, как бы не держалась. Теперь он видел боль в ее глаза, как бы Карина ту не прятала.

А Соболев не сможет все время сидеть дома. Оставить же ее одну, только на охранников-мужчин — было совсем не умно, судя по рекомендациям Стаса. Со всех сторон засада. И не возьмешь же кого-то с улицы, просто так. Человек на замену должен быть проверенный. И уж проверенный получше, чем эта Валентина Васильевна.

Решив, что поручит Шлепко найти замену завтра же с утра, и после сам внимательно и вдумчиво в этот раз побеседует с претендентами, он отпустил домоправительницу, которая, похоже, и не догадывалась, насколько близка к увольнению.

Поле этого он вновь поднялся на второй этаж, собираясь помочь перебраться Карине. А она все еще спала. Даже с места не сдвинулась. Так и лежала, сжавшись клубочком на самом краешке его кровати.

Соболев поймал себя на мысли, что замер и затаил дыхание, прислушиваясь, а дышит ли она? Уж больно неподвижно лежала Карина.

Она дышала.

И почему-то, он снова решил ее не будить. Постояв некоторое время в темной комнате, единственным освещением в которой была косая полоска света, падающая через неприкрытые им двери из коридора, Костя зачем-то пытался рассмотреть ее лицо. И не видно же ничего. А он, все равно, зачем-то вглядывался, присматривался, запоминал, как она спит.

Наверное, именно в этот момент он в полной мере осознал масштаб произошедшего.

Ничего не будет так, как было. Не для него, точно. И глупо было задирать вверх нос с дурным криком, «что он никогда…, ни в одну…», «да никакая баба…». Все это было глупо и лживо.

Как она кричала утром: «Ты — Соболев! Что ты делаешь тут, с избитой шлюхой?». Кто бы угодно, зная его, наверное, удивился бы — и правда, что?

Но вот же он, именно здесь, стоит, и даже не пытается никуда уйти. И все, чего Косте хочется сейчас, быть уверенным, что если он наклонится и просто погладит ее по щеке — Карина не отползет с ужасом, не посмотрит глазами, полными страха, а улыбнется. Улыбнется по-настоящему, искренне.

Только и всего. Плевое желание, вроде бы.

А и за все его деньги, на которые можно купить немаленький островок где-нибудь в теплых широтах и потом еще долго, безбедно жить, он не сможет то сейчас осуществить.

Человек, не умеющий быстро принимать решения, не признающий правды, может и не очень ожидаемой или приятной — ничего не сможет достичь в бизнесе. Тут все на секунды решается. Как на линии огня. А Соболев был очень успешным бизнесменом. Как раз потому, что не юлил и не увертывался с самим собой, в первую очередь. Если он знал, что для достижения цели надо нарушить или обойти закон — то не пытался распускать нюни и натягивать на совесть покрывало ложной морали. Ничего не придумывал. Он делал то, что надо было делать, чтоб получить свой куш.

Потому, он честно признал себе, что влип, еще днем, в Киеве. Сейчас, имея время спокойно постоять и подумать — Соболев в полной мере представил себе, насколько именно он «влип». Ну и что? Не пугаться же.

Ему и так предстоит слишком непростая задача, чтобы еще тратить время на какое-то там мужское самомнение и самолюбие. Некогда. Нельзя распыляться и тратить энергию на мальчишеские глупости.

Ее надо вытащить. И не только из лап этих зверей, с чем он, уже, в принципе, почти справился. А из того чистилища, которое у Карины теперь внутри.

А эта задача, похлеще любой войны будет.

Когда-то Константин очень рвался воевать. В Афганистан хотел, доводя мать до сердечного приступа такими разговорами. Да кто ж его и в армию-то пустил бы? Единственного и ненаглядного внука секретаря обкома партии. Ну и что, что назревала перестройка и смена политической ситуации? Его дед с отцом весьма умело прогнозировали будущие изменения в стране и на полную катушку использовали все доступные методы, чтобы и при любом смене режима — семья не осталась внакладе. Самые лучшие школы, институты, светлое будущее — все для Константина.

А Косте все не до того было. Ему, воспитанному не в меру патриотичной бабушкой, воевать за Отчизну хотелось. Вот, настолько дурной был по молодости, романтичный до поросячьего визгу. И ведь добился же. Не через ворота, так по тыну полез — сбежал из дому и в соседней области в военкомат «сдался». Дед тогда такой разгон ему устроил, и собрался все решить по-своему. Но Костя характером и сам в деда пошел. В общем, тогда он отстоял свое право «воевать». Правда, родня не удержалась, все-таки поспособствовала переводу в особый род войск. О том, что из всего этого вышло, Соболев предпочитал никогда не вспоминать. Попал он в свой Афганистан. Под самый конец, и все-таки, хватило по горло. Так, что на всю жизнь романтику вырвало на корню. Как и дурные порывы. Вернувшись, он больше не спорил с семьей о том, на что стоит тратить время. Хотя, наверное, именно тот опыт во многом сделал его тем, кем он сейчас был, без всяких сантиментов и ханжеской совестливости, которые только мешали бы в мире бизнеса. Тот, в конце концов, зачастую оказывался не менее жестоким, чем любая война.

А теперь… А что теперь? И говорить нечего. И так, все ясно. Ему, по крайней мере.

Война, так война. Не он ее начал, а вот закончить, причем победой Карины — был обязан. И глупо делать вид, что не понимает с какой-такой стати ввязался. Все он понимал. И не сопротивлялся. Потому и стоял сейчас в своей темной спальне, вглядываясь в невидимые черты лица спящей на кровати женщины.

Ему очень хотелось коснуться ее, хоть волос. Просто погладить.

Но Соболев развернулся и вышел, сжав кулаки и спрятав те, для надежности, в карманы брюк. И пошел назад, к себе в кабинет, читать план окончания работ в достраивающемся офисном центре и то, что предлагала для его презентации нанятая фирма. Это был один из последних грандиозных проектов Соболева. Учитывая приближающийся чемпионат европейского масштаба, который будет проводиться в их стране, и в его городе, в том числе — отелей не хватало. И он даже не думал упускать такой шанс. Выбрал проект, совмещающий отель европейского класса с площадями, которые можно использовать под офисы и модные нынче «бутики».

Именно там, кстати, в этом здании, которое сейчас находилось на завершающем этапе отделки, находился его временный офис, в котором Соболев и дневал, и ночевал, порою. Уж очень удобно расположен был объект, потому они с Никольским и решили выделить пару этажей себе и перенести туда офис окончательно.

А через два часа, закончив дела на сегодня, Соболев в третий раз зашел в свою комнату. Просто так. Он уже точно знал, что ни за что не будет будить ее этой ночью. Пусть спит. И именно здесь.

Простоял в темной спальне почти час, пытаясь до последней черточки рассмотреть все так же неподвижно лежащую фигурку. И сам, в конце концов, пошел в ту, вторую спальню по коридору, через дверь.

Глава 14

А утром она поменяла позу. Соболев смотрел на Карину, которая, казалось, сжалась на кровати еще больше, словно стремилась свести свое существование до полного отсутствия занимаемой площади. На то, как она во сне, не просыпаясь, прикрывает руками голову. И напоминал себе, что закури он здесь — обязательно ее разбудит. Потому и не курил, просто присел на край своей же прикроватной тумбочки и обвел глазами темную комнату.