Борис прошел в кабинет следом за Соболевым, который кивнул на это замечание помощника.

— Говорить поедешь сам. — Велел Константин, и закрыл дверь.

Дальнейшие указания Карине не были слышны. Однако она собиралась активно поучаствовать в обсуждении. Они говорили о ней, сомнений практически не было. И пусть Карина знала, что он не будет терять времени, все равно разозлилась. Никто не имел права просто так копаться в ее прошлом. Слишком дорого она заплатила за то, чтобы то не имело на нее влияния.


Константин присел на край стола, наблюдая за тем, как Борис аккуратно раскрывает папку, которую принес с собой. Посмотрел по сторонам, подумав о том, что Карина права — работать здесь было не особо удобно. Все было как-то чересчур. Минимум удобства и максимум пафоса. Раньше он даже не задумывался об этом, по той простой причине, что не работал в этом кабинете — просыпаясь, Соболев практически сразу уезжал в офис, а приезжая оттуда ближе к полуночи — ел, и отправлялся спать.

— Вот. — Прервав его размышления, Никольский передал папку Косте. — Данные, начиная с рождения и дальше. Конечно, это только пункты в жизни без рассказов тех, кто ее знал. Но, все что смог за пять часов.

— Расскажи, — велел Соболев, пока отложив папку.

Он хотел прослушать именно пересказ. Прочитать успеет и во время поездки на работу. А так — выслушает уже какой-то анализ, пусть и на минимуме данных.

— Я нашел трех девушек с такими именами, но под возрастную границу подходит только одна — Алексеенко Дарья Витальевна.

Соболев кивнул, подтверждая, что это, вероятней всего, именно она.

— Родилась в одном из ПГТ соседней области тридцать пять лет назад, оба родителя работали в том же поселке на хлебокомбинате. Отец погиб, когда ей исполнилось шесть лет, утонул летом, то ли во время рыбалки, то ли на отдыхе, не совсем понятно. Через три года мать вышла замуж опять — отчим работал учителем языка и литературы в местной общеобразовательной школе. Еще через три года умирает мать. Судя по всему, других родственников у нее не осталось, и девочку оставили на попечение отчима, который имел очень хорошую репутацию и был одним из столпов «добропорядочных граждан» общества этого ПГТ. Цитата из его характеристики, кстати. Впоследствии стал директором школы.

Никольский хмыкнул, удобней устроился в кресле, и уже собрался продолжить рассказ, когда двери кабинета открылись, и в комнату зашла Карина. Соболев даже улыбнулся, увидев вызов и злость в ее глазах. Она была сердита. Что ж, ничего удивительного. Но ему такое выражение нравилось куда больше той пустоты, что зияла в ее взгляде вчера.

К тому же, Константин не сомневался, что она прекрасно понимала все происходящее. Карина не была дурой.

Нарочито демонстративно пройдя по кабинету, Карина с вызывающей холодной улыбкой обошла стол и села в его собственное кресло.

— Я облегчу вам работу. — Язвительно заметила она. — Сама доскажу то, что нет в официальной хронике. Чтобы вы не утруждались, не ездили по всем городкам соседней области, разыскивая тех, кто еще меня помнит.

Борис, так и не начав говорить, вопросительно глянул на него. Соболев кивнул, разрешая Никольскому продолжить.

— Так, — Борис явно ощущал себя немного не в своей тарелке. Но быстро вернулся к прежнему тону. — Через несколько месяцев после смерти матери, она впервые сбежала из дому. Ее быстро нашли и вернули. За следующий год было еще три побега, а так же — два стационарных лечения — по свидетельству отчима в милицейских протоколах, девочка связалась с плохой компанией и совсем отбилась от рук, пропадала ночами где-то. И дважды возвращалась домой избитой до такого состояния, что ему приходилось отвозить ее в местную больницу. — Никольский покосился на Карину.

Соболев промолчал, помня ее признание. Зато сама Карина громко и насмешливо фыркнула.

— Плохая компания. — Как-то отстраненно и ехидно протянула она. — Интересно, как же это я с ней связалась, с компанией этой, если он отводил и приводил меня в школу лично, дома запирал мою комнату, а мое окно просто-напросто было забито? Чудеса изворотливости я, видно, проявляла в детстве. — Она хмыкнула. — И ведь ему верили. Даже когда я рассказала, что именно он со мной делал в милиции, после первого побега — они решили, что трудный подросток просто наговаривает на опекуна. Как же это он мог такое творить?! Он ведь учил их детей! Легче откреститься от ужасной правды, чем поверить в нее, и в то, что они так ошибаются. — Она говорила так, словно не о своем детстве слушала и вспоминала, а обсуждала чужого человека.

Борис, определенно, был удивлен и напряжен, он же сам пока старался вести себя невозмутимо. Она не принимала жалости и сострадания. И отстраненность была лучшим способом добиться от Карины откровенности, это Константин уже заметил.

Он продолжал называть ее для себя именно Кариной. Потому что, как казалось Соболеву, она ею и была. Как подозревал Константин, прошлое свое Карина для себя похоронила и не стремилась воскрешать. Сейчас он даже не повернулся, чтобы посмотреть на нее, а отрешенно ждал, пока Никольский продолжит.

На пару секунд в кабинете повисло молчание, после чего, откашлявшись, Борис заговорил снова.

— Через четыре года и отчим, и Дарья исчезли, при невыясненных обстоятельствах. Тело первого было обнаружено через полгода в другом конце области. О его подопечной известно ничего не было.

Борис с явным интересом посмотрел на Карину, но она в этот раз промолчала.

— Следующий раз это имя всплыло только через два года, уже в Киеве. Хоть и с другой датой рождения, и с аттестатом об окончании совсем другой школы. Алексеенко Дарья Витальевна поступила на экономический факультет одного из столичных университетов.

— На платный? — поинтересовался Соболев у Бориса так, словно ее самой здесь не было.

— Нет, — тот покачал головой. — На бюджет. И поселилась в общежитии. Параллельно устроившись в этом же университете подрабатывать уборщицей на полставки. И ежемесячно сдавала кровь на станции переливания за деньги.

Константин удивился. Как он понимал, на тот момент она уже была под покровительством Картова. Так с какой стати вела себя так, словно являлась бедной провинциалкой, приехавшей учиться в столицу? Но когда обернулся к Карине, не сомневался, что лицо было бесстрастным. А она снова хмыкнула и отвернулась, посмотрев в окно, где начинался зимний рассвет.

Молчание продолжалось еще пару минут, и он уже решил, что она ничего не расскажет. Но тут Карина заговорила.

— Дима, он очень любит играть. И обожает, когда его жертвы сопротивляются, когда бросают ему вызов. Ему тогда еще слаще их ломать. Он решил сделать из меня идеальную для себя жертву. Учил, что, как и когда делать, как лучше всего удовлетворить мужчину. И все время повторял, что у меня просто идеальное тело для этого. Что глядя на меня, любой нормальный мужик будет думать только о сексе, и я должна уметь использовать это в совершенстве. Меня это бесило. И однажды я поспорила с ним, что если бы не мой отчим, который начал насиловать меня с двенадцати лет, если бы не сам Дима, продолжающий делать это теперь — я бы жила, как тысячи других девушек. Нормально. — На какой-то миг голос Карины дрогнул, но она очень быстро вернула хладнокровие. — Картов принял вызов, и сказал, что если я продержусь два года, не используя свою внешность — он меня отпустит. Я очень старалась. Черт, — она на миг прижала ладонь к лицу. Соболев заставил себя остаться на месте. — Мне часто так не хватало денег, что я ела раз в два дня, да и то, какую-то самую дешевую булку, но не собиралась сдаваться. Я постригла волосы, сама. Не было денег идти в парикмахерскую. Да я и не хотела быть привлекательной. Хватит. Хотя Дима присылал ко мне Сергея с деньгами каждый месяц, предлагал вернуться. Он очень тщательно следил за тем, что и как я делала. У меня даже одежды почти не было. То, в чем я ушла от Картова, да одна куртка, купленная в секонд-хенде. И у меня, ведь, получалось. Или я так думала, наверное. Я училась. Хорошо училась, у меня были прекрасные оценки. А потом, ни с того, ни с сего — два по семестровому зачету на предмете, который читал декан. Я, вот ведь, даже после всего, дура-дурой, решила, что это ошибка, пошла к нему узнавать. Он меня выслушал, покивал головой, «и правда, ошибка», говорит. А потом встал, закрыл двери на ключ, и начал:

«— Вам, Дашенька, сложно, ведь, я вижу. И работаете, и учитесь, денег не хватает, да?»

Я промолчала, уже поняв, что все, проиграла. Только смотрю на него. А этот почтенный профессор так ласково улыбается.

«— Я могу вам очень жизнь облегчить, — говорит он мне. — И денежки у тебя будут, и не надо будет так напрягаться. Ты же очень красивая девочка. Только отощала совсем, но я помогу. А тебе не сильно и напрягаться будет надо»

— Добавил он, и начал раздеваться. Вот так, просто и сразу. Я не возмущалась и не кричала. Не делала вид, что не понимаю, о чем он. Молча встала и подошла к его столу, подняла трубку и набрала номер Димы.

Карина вдруг рассмеялась. Искренне, сильно удивив Константина, который не видел в ее рассказе ничего смешного. Совершенно.

— Так весело было смотреть, как у него меняется лицо, когда он понял, кто с ним говорит. Дяденька сразу все свое настроение потерял. Он-то уже без штанов стоял. — Карина хмыкнула. — Сергей приехал за мной через полчаса. Я окончила университет, меня больше никто не трогал. Против депутата никто не полезет. Да, я тогда сдалась, наверное, но хоть стала есть нормально. Если уж меня трахали против моей воли, то хоть давали мне за это нормальные условия жизни. А Дима всегда хорошо расплачивается. Он меня оставлял для себя. До определенного времени. — Карина снова хмыкнула. — Видно, он действительно был прав — есть такие женщины, которые будят в мужчине только один инстинкт, и я из таких. А потом у Димы появилась новая идея. И он придумал организовать определенное общество тех, кто любит жестокий секс, кто, подобно ему самому, не может без насилия. Они использовали очень многих женщин. Но все выдерживали один-два раза. Мало кто держался хотя бы месяц, про год и не говорю. Все ломались. А я — не сдавалась. Назло им всем боролась. Больше, даже, назло отчиму, который когда-то, глядя, как я себе пыталась вены разрезать, смеялся, и говорил, что мне самое место в аду. Я должна подохнуть, и не совращать приличных людей своим телом. Я тогда сама до больницы доползла. И теперь не собиралась ломаться. Я вытерпела всех их. А Дима силу духа уважает — он позволил, в конце концов, мне выбирать, кого брать в покровители. «Другом» сделал.

Карина поднялась, так и глядя в окно.

— Я удовлетворила ваше любопытство? Или еще вопросы есть? Спрашивайте. — Позволила она.

Они молчали.

Помолчав и сама несколько секунд, она обернулась и посмотрела на них. Насмешливо, с вызовом. Правда, ему в глаза так и не глянула, обратила все свое внимание на Никольского.

— Не надо меня жалеть. — Холодно проговорила Карина, и обошла стол. — Сколько ты бы в таких условиях выдержал? Прожил бы двадцать лет? Научился бы чему-то, или уже через несколько месяцев мечтал бы сдохнуть?

Борис, который, действительно, смотрел на Карину с состраданием, промолчал. Отвел свой взгляд.

Она скривила губы в подобии усмешки.

— Ни один из вас бы такого не выдержал. — Заметила Карина.

После чего просто вышла из кабинета. Даже дверь очень аккуратно за собой закрыла.

Борис уперся локтями в колени и длинно, со вкусом выругался.

— Твою ж, налево. — В конце концов, он поднял голову и посмотрел на Соболева. — Это… Это…

Никольский снова уткнулся глазами в пол.

Соболев не отреагировал на помощника. Просто встал и подошел к креслу, в котором только что сидела Карина. Но не сел, стал у окна и посмотрел во двор. Он думал, что готов все это услышать. Что и сам все додумал и понял… Черта с два, он был готов! Ровно настолько же, как когда-то думал, что готов к войне в Афгане. Но справился тогда и сейчас выдержит.

Закрыв глаза, Соболев с такой силой вдавил кулак в стекло, что то могло и треснуть.

— Я много чего за службу видел и слышал. Но… — Никольский за его спиной опять ругнулся. — Она так спокойно об этом говорит.

— Спокойно? — Константин почти прорычал это слово. — Видел бы ты вчера, чего ей стоит это спокойствие. — Пытаясь хоть как-то унять все, что сейчас скручивало внутренности, добавил он.

Борис промолчал. Костя тоже больше говорил. Он знал, что Никольского не надо предупреждать, тот никому ничего не скажет о том, что узнал сегодня. Сейчас Соболев беспокоился о другом.

Уже через десять минут они оба выехали, отправившись в разные стороны.

А еще через пятнадцать минут, Соболев уже звонил в двери психотерапевта, адрес которого ему за пару минут нашел Шлепко.