Торопливость, однако. Торопливость, она никогда до добра не доводит, то ли при переходе дороги, то ли при желании поскорее приступить к своим гаденьким забавам. Вот, не торопился бы ты, депутат, пропустил бы, как положено, охранника своего вперед — и кто знает, как все вышло бы? А так — мужик покорно шел сзади, видно, прекрасно понимая, чего этому депутату неймется.

Дождавшись, пока за этими двумя закроется дверь, он опять немного сместился, чтобы продолжить наблюдение. В гостиной трупов не было, и ничуть не настороженный депутат сразу повернул в сторону кухни. Видно, жажда замучила.

Что ж, еще лучше. Лично его — все устраивает.

Охранник шел следом за депутатом, потому трупы первым заметил именно политик. Застыв на секунду, он вдруг резво обернулся с некоторым недоумением и испугом на лице, нарушив тишину дома криком:

— Сергей!

И уткнулся взглядом в дуло пистолета.

Первая пуля вошла в живот. Не смертельно. Но очень болезненно, судя по лицу депутата. Политик прижал руки к животу и медленно осел на пол, кажется, еще не осознав случившегося. Не приняв тот факт, кто против него выступил. Только тихо подвывал. Сам он, похоже, боль терпеть не любил, только мучить.

— Соболев просил передать, что разрывает договор в одностороннем порядке, падла. — С удовольствием, которое не скрывал, Сергей пнул депутата в живот, что было силы. И снова поднял пистолет. — Вообще-то, мне заплатили, чтобы я тебя долго убивал. Очень долго. Но мне шкура дороже. Потому, можешь сказать «спасибо». — Охранник выстрелил второй раз, прижав дуло в упор ко лбу депутата.

С политиком, по всей видимости, было покончено.

Вот, так его наниматели и знали, что этот Сергей прохалявит. Боров на это и намекал. Ну и ладно, собственно. С делом справился чисто, и то неплохо.

— Бл…! А-а-а! Кайф какой! — Вдруг заорал охранник во весь голос. — И чего я раньше тебя не пристрелил, сволочь?! — Он еще раз пнул труп.

Глубоко вздохнул и будто встряхнулся всем телом.

— Ничего. Теперь ты меня не достанешь. — Глянув на мертвого депутата, усмехнулся Сергей. — Все. И денег у меня — на всю жизнь хватит. Вот теперь — я буду жить!

Еще раз глубоко вдохнув, он смачно плюнул в сторону бывшего хозяина и развернулся, похоже, собираясь уходить.

Вот. А теперь пора убирать и подчищать.

Вскинув руку с пистолетом, мужчина плавно нажал на курок. Тихо, четко, чисто.

Так и не поняв, что произошло, Сергей осел на пол, с аккуратной дыркой в затылке.

Мужчина безучастно осмотрел место действия. Следя за каждым шагом, вышел из укрытия, дошел до трупа, который заметил при первом осмотре, лежащего лицом ко входу на кухню, и вложил свой пистолет тому в руку.

С простреленной шеей, тот, теоретически, еще мог успеть выстрелить в своего убийцу, напавшего и на хозяина. Конечно, несовпадения будут, но его это уже не волнует. На него никто выйти не сможет, и милиции придется или объявить убийство депутата «глухарем», или принять версию, которую он им подкинул.

Довольный окончательной картиной, мужчина вышел из дома так же незаметно, как и проник туда, не оставив ни одного следа. Пешком пересек посадку, начинающуюся за домом и переходящую в подлесок с ручьем. Видно, депутат постарался с ландшафтом, чтобы для своих забав прикрытие иметь. Переоделся в заранее припрятанные джинсы и мятую футболку, натянул на голову бейсболку. Прошел пешком еще два дачных поселка, стоящих рядом, и только в третьем сел в автобус, выбрав место у открытого окна. Достал из кармана старую мобилку, с треснутым экраном, по памяти набрал номер. Дождался четвертого гудка вызова. Сбросил и «случайно» уронил телефон на дорогу, как раз под колеса школьного автобуса, куда-то везущего ораву детей.

Помахав рукой любопытной малышне, прилипшей к окнам, он усмехнулся.

Сошел мужчина на въезде в Киев, и завернул в первый же двор.


Через три дня, Майями

Она увидела это часов в десять утра, когда сидела на кухне и наблюдала, как Фил по ее заказу готовит чизкейк. За спиной эконома работал телевизор, антенна которого была настроена на прием их родных каналов. Впрочем, на экран особо никто не смотрел.

Фил что-то рассказывал о магазинах, по которым пробежался еще два дня назад, и куда теперь настойчиво уговаривал съездить Карину. Если верить их эконому, выбор нарядов для беременных там был настолько разнообразным и «шикарным», что у Фила просто «разбежались глаза». Карина подозревала, что если уж он в таком шоке, то ее данный поход может не просто выбить из колеи, а повергнуть в состояние «вкусовой прострации». Все-таки, в любви к пестрым вещам их вкусы весьма разнились. Но и категорично отказываться не хотелось. Тем более что, чтобы там не говорил Соболев, она ощущала, что линия ее живота начала немного… раздаваться, что ли.

Это было больше ощущением, нежели реальным изменением параметров, однако Карина это ощущала и, даже, к осторожной и тихой радости, и своей, и Кости и психолога — больше наслаждалась, нежели опасалась этого. Хотя, приступы паники, время от времени, еще накатывали.

Валентин, которого Соболев поначалу притащил в Майями вместе с ними, два дня назад вернулся домой, заниматься клиникой. Но продолжал ее консультировать по видеосвязи. Она же, в свою очередь, таким же образом курировала продвижение отделки помещений стационара реабилитационного заведения.

Еще в первый два дня по прилету сюда, Карина в сопровождении Константина посетила всех специалистов, и прошла все исследования. Врачи заверили супругов, что беременность идет нормальным путем, и дети развиваются согласно срокам.

Однако Соболев не подавал никаких признаков и ничем не намекал на то, что они будут собираться и возвращаться домой. Более того, Карина не спрашивала, но из некоторых замечаний и поступков мужа сделала вывод, что их пребывание в США может затянуться до самых родов.

Соболев, изначально проигнорировав отели, арендовал дом. Причем, на самом берегу. И как тогда, во время их «отпуска», Карина теперь просыпалась и засыпала под шум океана. Конечно, тот был немного иной, чем на Мальдивах, и небо было другим. Но все равно, очень красивым, если рассматривать его ночами с веранды или приватного пляжа, лежа на коленях Кости. Да и жара, которой здесь отличался каждый день, рядом с океаном переносилась куда легче.

Сегодня день, тоже, вроде бы, выдался жарким. Но свежий ветер с океана казался Карине таким соленым и пряным, таким насыщенным, что она надышаться не могла. И, потребовав открыть все возможные окна на первом этаже дома, искренне наслаждалась устроенным сквозняком. Ясное дело, что спорить с ней никто не собирался. И вот теперь, пока Костя работал в кабинете, она слушала болтовню Фила, и предвкушала десерт, аромат которого уже растекался по кухне, заставляя ее рот наполняться слюной. Тем более что завтрак, как и обычно в последние недели, Карине дался тяжело, и она почти ничего не съела.

И пока Фил расписывал ей прелести какой-то туники, украшенной стразами, Карина перевела глаза на океан, виднеющийся в окно. Взгляд скользнул по экрану телевизора, работающего без звука. Прошелся дальше. И стремительно вернулся назад. По телевизору показывали новости. Вечерние, утренние или еще какие, она не знала. Но дом, который сейчас мелькал на экране, Карина узнала бы из тысячи.

— Включи звук! — Резко велела она Филу.

Растерявшийся эконом, ничего не поняв, застыл у духовки. А Карина, не дожидаясь, самостоятельно подскочила, забыв об осторожности, схватила пульт и поставила звук на максимум.

— «По словам главы пресс-отдела МВС по связям с общественностью, в деле, об убийстве одного из основных кандидатов на пост Президента на зимних выборах, имеется основной подозреваемый. Который, так же, погиб в загородном доме кандидата во время перестрелки. По версии правоохранительных органов, убийца расстрелял трех охранников и депутата, и ранил еще одного, который и застрелил нападавшего, в итоге. Однако и сам скончался на месте от полученного ранения еще до приезда милиции. Что именно руководило нападающим, сейчас устанавливается, и в интересах следствия, правоохранительные органы отказываются разглашать подробности дела».

Голос диктора сопровождал смену картинок одного и того же строения из разных ракурсов. Дом Картова. Это не мог быть ничей другой дом. Господи! Карина столько раз там бывала, что не ошиблась бы никогда. А потом, почти в самом конце сюжета, мелькнула всего пара кадров, наверняка, снятых репортерами вопреки разрешению милиции. Как чье-то тело, накрытое покрывалом, загружали в машину.

Это мог быть кто угодно. Только Карина увидела руку, свисающую из-под материи. Руку человека, которого так ненавидела, руку, которая за двадцать лет причинила ей бездну боли.

— Господи! — Она ухватилась за край столешницы. — Господи!

Мир покачнулся перед ее глазами, и Карина ощутила непривычную и непонятную оглушенность. Ноги не держали, подкашиваясь. И она не придумала ничего лучшего, как медленно, держась руками за ножки стула, на котором сидела до этого, опуститься на пол.

— Карина?! Что с тобой?! — Она была не в состоянии не то, что ответить, воспринять его вопросы. — Кто-нибудь!! Сюда!

Фил вдруг заорал, как резанный.

— Константин Олегович! — Еще громче заверещал парень, когда она не ответила.

— Не ори. — Хотела одернуть Карина парня, но получился едва слышный шепот.

Голос охрип. Или пропал. Или ослаб. В ушах шумело, а руки и ноги дрожали.

Она чувствовала всю себя какой-то ненастоящей, пустой и… легкой. Легкой-легкой. Такой, словно сейчас вздохнет, и взлетит.

Облегчение и радость обрушились на нее с такой силой, что даже сидеть — стало тяжело. Эйфория оказалась почти невыносимой, такой, что Карина так же медленно улеглась щекой на прохладный кафельный пол, игнорируя вопли Фила. Надо было все же одернуть его, чтобы он не напугал Костю. Надо было…

Но она не могла.

Картов мертв. Мертв. И больше никогда… НИКОГДА не сможет приблизиться к ней. Даже воздухом одним с ней дышать не будет! И детей ее не увидит! Она свободна! Действительно свободна! И о том, что Карина когда-то сделала, теперь никто не знает!

— Карина!

Костя примчался на кухню спустя какую-то минуту. И с настоящим испугом в глазах бросился к ней, лежащей на полу. Филипп в это время уже набрал «911», продолжая орать, только теперь по-английски, требуя немедленного приезда врачей.

— Хорошая моя, что? Где болит? Что такое? — Муж рухнул на пол рядом с ней, стараясь при этом сохранить спокойное и собранное выражение лица, и пытаясь разобраться, что же случилось. Аккуратно поднял ее голову, устроив у себя на коленях.

Она собрала все свои силы, отчаянно желая успокоить Константина и объяснить, что все просто замечательно. Великолепно.

— Все… Костя. Все хорошо. — Вдруг поняв, что расплакалась, Карина принялась смеяться.

Повернулась, прижавшись губами к его ладоням. Поцеловала пальцы. — Замечательно.

— Я не понимаю, Константин Олегович! — Суетился встревоженный Фил. — Все было совершенно нормально. А потом она закричала, что хочет сделать громче телевизор, посмотрела тот пару секунд — и упала!!

— Я не падала, — возразила Карина сквозь слезы и смех. — Я легла.

Константин, кажется, не мог разобраться. Глянул на телевизор, но там уже шел прогноз погоды.

— Что показывали, Филипп?! — Рявкнул он так, что эконом подпрыгнул на месте, но, наконец-то, застыл.

— Я не сильно понял. Какое-то убийство… — Парень передернул плечами.

Константин впился взглядом в нее.

А Карина улыбнулась. Улыбнулась так широко, что свело мокрые от слез щеки. Посмотрела ему в глаза несколько безумно долгих секунд. Подняла руки, обхватила пальцами скулы Кости, и потянула его за голову вниз, прижавшись губами к его напряженному рту. И поцеловала, медленно, глубоко, нежно, стараясь передать и выразить все-все.

Карина не была дурой. И умела делать выводы из мелочей, на которые другие, может быть, внимания не обратили бы. Но и говорить о чем-то вслух, она не собиралась, прекрасно понимая, отчего и он ничего не говорил ей.

— Я себя хорошо чувствую, Костя. Правда. Великолепно… теперь. — Прошептала она ему в губы спустя минуты две. — Все нормально. Не переживай, хорошо?

— Господи! — Он хмыкнул, сильно-сильно сжав кулаки, полные ее волос. Потерся губами о ее лоб, поцеловал веки. — Не переживай… Как можно не переживать, когда ты на полу… улеглась, а?

— Я не специально. Просто ноги не держали… — Она не могла перестать блаженно улыбаться. — Он мертв, Костя!

Она знала, что он знает, но этот факт доставлял ей столько удовольствия, может и грешного с чьей-то точки зрения, однако Карине было без разницы. Ей хотелось кричать об этом во все горло.