— Дом не может быть дурным, — возразила я.

— Может, если люди делают его таким. В этом доме есть дурные, злобные люди. Будьте осторожны.

Почувствовав, что сейчас она снова начнет нападки на Нейпьера, а я не смогу удержаться и стану защищать его, я сказала, что уже должна уйти.

Мисс Стейси сверилась со своими часами и кивнула.

— Приходите еще, — сказала она. — Мне нравится разговаривать с вами. И не забудьте: когда-нибудь я напишу ваш портрет.


Когда после уроков я пошла прогуляться по саду, Элис отправилась со мной. Все утро шел дождь, но теперь, наконец, выглянуло солнце. Цветы пахли как никогда восхитительно, пчелы деловито жужжали в зарослях лаванды.

Элис рассказывала мне, какие у нее трудности с прелюдией Шопена. Я старалась внушить ей, что легко дается только то, над чем много работаешь.

— Как бы я хотела, миссис Верлейн, играть так, как вы. Кажется, что вам ничего не стоит исполнять самые сложные вещи.

— На то ушли годы и годы труда. И хотя ты еще не так долго занимаешься, ты уже сделала успехи.

— Сэр Уилльям спрашивает вас о наших занятиях?

— Да, иногда спрашивает.

— Он интересуется мной?

— Его интересуете все вы.

Элис порозовела от удовольствия. Но вдруг ее лицо помрачнело, и она сказала:

— Сегодня утром Эдит опять плохо себя чувствовала.

— С будущими матерями это порой бывает. Но со временем она почувствует себя лучше.

— Как хорошо, что она ждет ребенка. Когда он появится, все в доме наладится.

— Из-за чего в доме все наладится? — раздался голос Оллегры. Она, догнав нас, пошла рядом с нами.

— Мы говорили о будущем ребенке, — сказала Элис.

— Все только и говорят, что об этом ребенке. Можно подумать, что еще никогда ни у кого не рождались дети. Ведь в конце концов они же женаты, верно? Почему бы и не появиться ребенку. Ради этого всегда и женятся… ну, или почти всегда.

Оллегра хитро посмотрела на меня, будто ожидая, что я стану возражать.

— Ты уже позанималась? — спросила я ее холодно.

— Нет еще, миссис Верлейн. Но я обязательно сделаю это позже. Просто утро было такое ужасное, а теперь наконец появилось солнце. Но скоро опять пойдет дождь. — Она дерзко улыбнулась мне, но почти тотчас ее лицо омрачилось. — Мне надоели все эти разговоры о ребенке. Мой дед, оказывается, так легко может меняться. Знаете, что сегодня утром сказал мне наш кучер? Он сказал: «Мисс Оллегра, этот ребенок совершенно изменит вашего деда. Будет так, словно Боумент вернулся в дом».

— Да, вот именно, — подтвердила Элис. — Словно мистер Бо снова окажется дома. Интересно, появится ли после этого в часовне свет?

— Этому свету в часовне есть вполне естественное объяснение, — сказала я и, так как девочки выжидательно на меня уставились, добавила:

— Я в этом просто уверена.

Оллегра застыла, а потом на ее лице снова появилась недовольная гримаска.

— Столько шума! Меня это просто бесит, — сказала она. — Почему надо так суетиться по поводу какого-то ребенка? А, может быть, родится девочка. И поделом. Все как будто забыли, что существую еще я. Вокруг меня никогда не суетились. А ведь я дочь Нейпьера, и сэр Уилльям мой дедушка. Но он почти на меня не смотрит, а когда я попадаюсь ему на глаза, у него на лице появляется отвращение.

— Нет, Оллегра, это не так! — воскликнула я.

— Нет, миссис Верлейн, это так. И нечего притворяться. Я всегда думала: это из-за того, что Нейпьер мой отец, а дед его ненавидит. Но дело, оказывается, не в этом, ведь этот ребенок тоже Нейпьера, и все в доме так суетятся еще до того, как он родился.

Она побежала вперед и, сорвав розу, начала ее теребить.

— Оллегра! — окликнула ее Элис. — Это же любимые розы твоего деда.

— Я знаю, — огрызнулась Оллегра. — Поэтому я ее и сорвала.

— Не лучший способ разрядить свои чувства, — заметила я.

— Но один из них… — усмехнулась Оллегра. — И пока самый доступный.

Она сорвала еще один прекрасный бутон и начала раздирать его. Я знала, что возражать не имеет смысла, и, если не окажется зрителей, Оллегра сама прекратит это занятие. Поэтому я сошла с тропинки и направилась по лужайке к дому.


Миссис Линкрофт как-то предложила мне сопровождать девочек во время их прогулок верхом. Я заказала в Лондоне для себя амазонку, так как не любила одалживать одежду. Кроме того, платье Эдит не сидело на мне так, как надо. Конечно, покупать амазонку было расточительством, но когда я ее получила, то стала кататься верхом гораздо чаще.

Этот наряд был темно-синего цвета, как раз того оттенка, который мне шел. Скроен он был превосходно. Как только я увидела свою новую амазонку, я тотчас перестала жалеть потраченные на нее деньги. Все девочки уверяли, что выгляжу я в ней очень элегантно.

Миссис Линкрофт как-то призналась: «Не могу передать, как я рада, что вы здесь, миссис Верлейн. От вас мы получаем такую большую помощь, особенно сейчас, когда уехал мистер Браун».

Я ответила, что мне приятно оказаться полезной, так как опасалась, что у меня будет мало работы. Действительно, я была даже рада такому повороту событий, потому что не только чувствовала себя все время при деле, но перестала теперь волноваться, что не отрабатываю свой хлеб. К тому же я могла теперь видеться с девочками чаще и узнать их гораздо ближе. Я имею в виду Оллегру, Элис и Сильвию. Эдит я стала видеть реже. Она уже больше не ездила верхом, хотя время от времени просила меня позаниматься с ней музыкой. Но во время занятий она стала держаться более замкнуто, и у меня сложилось впечатление, что она жалеет, что поддавшись импульсу, чуть было не поверила мне свои секреты.


Однажды, когда мы с девочками отправились на прогулку верхом, мы столкнулись с Нейпьером.

— Привет! Отличная погода для прогулки! — приветствовал он.

Я заметила, что он избегает смотреть на Оллегру, а она на него. Оллегра в своей обычной манере надула губки. Почему он так недобро к ней относится? Может быть, она напоминает ему ту женщину, которой он когда-то неосмотрительно увлекался. Какая она была? Что же он все-таки к ней испытывал? Но почему это должно меня интересовать? Конечно, Оллегра — моя ученица, и мне следует помогать ей, но девочка сама проявляет такую строптивость, что это очень трудно делать.

— Да, день чудесный, — ответила я. И тут же подумала, что за избитую фразу я произнесла. Три пары глаз наблюдали за мной и Нейпьером так пристально, что мне стало не по себе.

— Я поеду вместе с вами, — сказал Нейпьер, развернув лошадь, и мы поехали дальше, он немного впереди нас, так как дорога была довольно узкой. У Нейпьера была прекрасная осанка, голову он держал прямо и гордо. Я тогда подумала, что Оллегра тоже все это видит, и для нее важна малейшая деталь в его поведении, малейшая интонация его голоса. Бедная Оллегра! Ей так важно почувствовать чью-то симпатию, но не от кого. Отец Сильвии наверняка нежен к дочери и как-то проявляет к ней свою любовь, несмотря на то, что его жена форменный солдафон. К Элис мать относится с несомненным обожанием. И только бедной Оллегре не повезло. Я должна постараться быть с ней помягче.

Я повернулась, чтобы заговорить с ней, и тут увидела, что она пытается столкнуть с седла Сильвию.

— Оллегра! — воскликнула я. — Ради Бога, прекрати!

— Но Сильвия дразнит меня, — возразила Оллегра.

Нейпьер, будто не замечая девочек, обратился ко мне:

— Приятно видеть, как хорошо вы стали ездить верхом.

Мы выехали на широкую аллею, и Нейпьер оказался рядом со мной.

— Все, что вы делаете, получается у вас прекрасно, — но выражение глаз Нейпьера противоречило уважительному тону его голоса.

— Не очень в этом уверена.

— Напротив, вы уверены. И поэтому добиваетесь успехов. Надо верить в себя, а не ждать, когда в вас поверит кто-нибудь другой… пусть даже лошадь. Вот ваша лошадь знает, что у нее очень решительная наездница.

— Как у вас просто все получается.

— В теории все просто. Труднее выходит на практике.

— Это звучит весьма глубокомысленно. А вы сами следуете этой теории в жизни?

— О, тут вы меня поддели, миссис Верлейн. Конечно, нет. Как большинство людей, я умею гораздо лучше давать советы другим. Но ведь я прав, верно? Я знаю, о чем вы сейчас думаете. Когда-то вы мечтали стать великой пианисткой, а оказались здесь и преподаете музыку посредственным ученицам. Ведь так? Я правильно понял ваши мысли?

— Мои дела вряд ли заслуживают такого глубокого анализа.

— Наоборот. Они дают очень хорошее подтверждение моим словам.

— И все-таки они слишком незначительны, чтобы служить подтверждением такой глубокомысленной теории.

— Вы сегодня нарочно изображаете из себя такую бестолковую особу?

Меня обожгло яростное желание отстать от Нейпьера и дождаться девочек. Но я этого не сделала.

— Вы прекрасно осознаете, — продолжал Нейпьер, пристально в меня вглядываясь, — что ваше прошлое мне чрезвычайно интересно.

— Не понимаю, почему?

— Вы можете обманывать себя, но меня вам не обмануть.

Мы непроизвольно посмотрели в сторону моря. С боку на горизонте возвышался замок. Его очертания, напоминавшие розу Тюдоров, великолепно вырисовывались на фоне неба. Внизу над обрывом волны мягко набегали на гальку и с тихим, словно бы довольным урчанием, лизали ее. Вдали виднелись дома городка. Издали казалось, что его улицы уходят прямо в море. На гальке вверх днищем лежали рыбацкие лодки. В воздухе стоял запах рыбы, перемешанный с терпким духом морских водорослей.

— Кажется, будто дома проваливаются прямо в море, — заметила я.

— Море здесь наступает. Через сотню лет все смоет. И вон та улочка, где по обе стороны теснятся дома, уже будет не улочкой, а морским дном. Эти домики постоянно затопляет. Знаете, мне пришло в голову сравнение: вы и я похожи на эти дома; наше прошлое, как это море, грозит поглотить нас, или, постепенно засасывая, не дает нам жить полной свободной жизнью…

— Никогда не думала, что вы способны на такие сравнения.

— О, вы многое еще обо мне не знаете.

— Не сомневаюсь.

— Но вы и не проявляете особого желания узнать.

— Если бы вы хотели, чтобы мне было что-то о вас известно, вы бы сами мне рассказали.

— Но тогда бы я лишил вас удовольствия самой заняться исследованием. Но вернемся к моим поэтическим размышлениям. Мне кажется, что мощный волнорез мог бы спасти этот городок.

— Тогда почему его не строят?

Нейпьер пожал плечами.

— Это стоит больших денег. Кроме того, люди обычно не стремятся что-либо менять. Им гораздо проще оставить все, как есть. И только, когда уже станет невмоготу, они начнут что-нибудь предпринимать. Я уверен, в один прекрасный день они увидят, что их улицы уже начинает накрывать море, и тогда они, наверное, спохватятся. Но будет уже слишком поздно. А вот волнорез мог бы защитить их. Нам с вами, миссис Верлейн, тоже надо защититься от моря… образно говоря, конечно. Мы должны спасти себя от захватывающего нас моря прошлого.

Я повернулась к нему и спросила:

— Но как?

— Вот это мы и должны решить. Нам надо сопротивляться… Мы должны разорвать смертельную хватку прошлого… Сбросить его цепи.

— Вы несколько запутались в метаморфозах, — сказала я, чувствуя, что пора перевести разговор в более легкую тональность, а то он становился слишком многозначительным.

Нейпьер громко рассмеялся.

— Хорошо, хорошо. Давайте будем говорить просто и откровенно. Я думаю, что мы, вы и я, можем друг другу помочь забыть прошлое.

Да как он смел вообразить такое, подумала я. Неужели он решил, что может соблазнить меня, как сделал это с матерью Оллегры? Ну, да, он решил: раз Я вдова, значит, легкая добыча. Неужели у него было такое намерение? Я внутренне сжалась, и в голове у меня промелькнуло: не вернуться ли обратно в свою комнату в Кенсингтоне и не поискать ли себе учеников там. Нет. Я не молоденькая, неопытная девушка.

Я сумею за себя постоять. И я докажу ему, что он ошибается, если думает, что может развлечься со мной.

Я посмотрела через плечо назад. Девочки держались от нас на расстоянии, Оллегра немного впереди остальных.

Придержав лошадь, я подождала, пока они со мной не поравняются. Глубоко вдохнув свежий пьянящий воздух, я посмотрела на море; тихие волны набрасывали кружевную пену на блестевшую темную гальку.

— Интересно, что произнес Цезарь, когда впервые увидел этот берег, — сказала Оллегра.

— Бедные древние британцы, — прошептала Элис. — Только представить, что с нами творилось! Глаза Элис расширились от ужаса.

— Они увидели приближающиеся корабли и поспешно стали раскрашивать свои лица, чтобы напустить страх на врага. Но страх охватил их самих. А римляне пришли, увидели и победили.

— И построили здесь дома! — воскликнула Оллегра, решив не отставать от Элис. — А если бы они их не построили, сюда бы никогда не приехала мисс Брэнден и не исчезла бы.