« Годфри?»— подумала я. Нет, не может быть. Однако записка была от него. И я пришла сюда, чтобы встретиться с ним. Нет, я не могла в это поверить. Только не Годфри.

Я схватила метлу и только силой отчаяния сломала одну маленькую планку оконного переплета.

— Помогите! — кричала я. — Пожар!

Никакого ответа. Вокруг стояла тишина, наполненная треском пламени.

Я подошла к двери, тяжелой кованой двери, которая так нравилась Роуме, и стала колотить в нее. Я схватилась за ручку двери и начала ее трясти. Из-за дыма я почти ничего не видела. Становилось нечем дышать.

И тут вдруг сердце у меня подпрыгнуло от радости — я услышала идущий снизу крик.

Я закричала в ответ:

— Сюда! Сюда!

Но дым и жар были уже невыносимы… Я начала терять сознание.

Вдруг я почувствовала, что я не одна. Чем-то накрыли мне лицо, и чьи-то руки настойчиво тянули меня.

— Быстрее! Бежим! Давайте! Я не смогу нести вас.

Это был голос Элис. Ее руки поддерживали меня, и я, едва передвигая ногами, начала пробираться сквозь невыносимый жар…

Я ощутила прохладу воздуха и услышала голоса.

— С вами все в порядке. Все хорошо.

Затем меня подняли и куда-то положили, видимо, в повозку, так как я смутно различала цокот копыт.


— Если бы не Элис, одному Богу известно, что бы с вами было, — сказала миссис Линкрофт.

Я лежала в постели, меня только что осмотрел доктор и дал успокоительную микстуру, сказав миссис Линкрофт, что я должна заснуть.

— Как вовремя! — твердили все в один голос. — Миссис Верлейн просто повезло, а маленькая Элис Линкрофт заслуживает медали.

Я не сразу смогла оправиться от шока и пролежала в постели несколько дней. Но ожогов у меня не было. Огонь меня чудом не задел. А жизнь мне спасла Элис.

Она сидела подле моей постели, словно охраняя меня. Очнувшись от кошмаров, которые продолжали мне сниться, я обычно видела ее спокойное, серьезное лицо рядом с собой. Она светилась гордостью. Ей было очень приятно ощущать, какую роль она сыграла в моем спасении. И это было совершенно понятно.

Но не о ней были мои мысли.

Меня часто приходили навещать. Среди прочих Нейпьер и Годфри. После ухода Нейпьера у меня долго стоял перед глазами его взгляд. Он смотрел с такой озабоченностью и беспокойством, что воспоминание об этом было целительнее лекарств. Годфри… он тоже выглядел встревоженным, но при виде его я тотчас вспомнила, что из-за его записки я оказалась в домике.

Как только он сел подле меня, я его тотчас спросила:

— Почему вы послали мне записку?

— Какую записку? — удивился он.

— Ту записку, в которой просили встретиться с вами в домике.

Годфри беспомощно огляделся.

— Миссис Верлейн пережила ужасный шок, — сказала миссис Линкрофт, которая тоже находилась в этот момент в комнате. — У нее бывают даже кошмары. Что ж, неудивительно.

Годфри озадаченно вздохнул, и когда я снова попыталась выяснить насчет записки, он постарался увести разговор от этой темы.

Через неделю я уже оправилась, хотя по ночам меня все еще мучили страшные видения. Мне казалось, что я снова в домике, заперта в той комнате наверху… а внизу, подстерегая меня, затаилось чудовище. Во сне я начинала кричать и просыпалась в холодном поту.

Я хотела найти записку Годфри, но ее нигде не было. Тогда я снова спросила его о ней, но он заверил, что не писал никакой записки.

— Но ведь я получила ее. Он лишь покачал головой. Я начала ему взволнованно объяснять.

— На конверте стояло мое имя. В записке, насколько я помню, говорилось:» Дорогая К. Придите, пожалуйста, к домику в 6.30. Мне надо сообщить вам нечто важное «.

— Я не писал эту записку.

— Тогда кто же?

Годфри уставился на меня в ужасе.

— Где эта записка? — спросил он.

— Я не знаю. Может быть, она осталась в комнате. Но я могла положить ее в карман. Во всяком случае сейчас ее нигде нет.

— Очень жаль, — сказал он. — Но вы знаете мой почерк?

— Я впервые получила от вас записку. Но до этого видела ваш почерк, и мне в голову тогда не пришло, что писали не вы.

— Кэролайн, конечно, бывает, что почерк подделывают…

— Что значит» бывает «! — воскликнула я. — Вы хотите сказать, что записки вообще не было.

— Нет, конечно, нет… — Годфри был немного смущен. — Но если… я хочу сказать: кто-то, должно быть, нарочно послал записку, чтобы заманить вас в домик.

— Это предположение напрашивается само собой.

— Но что же это означает?

— Это может означать только одно: я была выбрана следующей жертвой.

— Кэролайн!

— И стала бы ей, если бы не Элис.

— Да, похоже на то, — кивнул Годфри. — Но, дорогая Кэролайн, вы и теперь в опасности.

— Согласна, — сказала я холодно, еще не простив ему подозрение, что эта записка — плод моего воображения. — Сначала Роума, затем Эдит… теперь я. Но где связь? А связь, видимо, в том, что человек, замешанный в двух исчезновениях, знает, что я пытаюсь разгадать их тайну.

— Но кто об этом знает? — спросил он. — Только я и знаю. Неужели вы думаете, что я…

У меня вырвался невольный смешок, но я тотчас серьезно сказала:

— Годфри, меня пытаются убить. Что мне делать?

— Уехать отсюда.

Уехать? Я представила себе свое одинокое существование вдали от Лоувет Стейси, без малейшей надежды что-либо узнать о Роуме, о загадках этого дома, ставшего частью моей новой жизни, и поняла, что хочу остаться здесь, чем бы мне это ни грозило.

— Я ни за что отсюда не уеду! — горячо заявила я. — Буду, конечно, теперь особенно осмотрительна. И следующий раз, когда получу подобную записку, обязательно позабочусь, чтобы были свидетели этого.

— Да, ради Бога, так и сделайте.

— Но, Годфри, я не понимаю, как могла эта записка попасть сюда.

— Да еще написанная моим почерком.

На мгновение меня сковал ужас. Где же эта записка? Я хорошо помню, что не уничтожила ее. Мне казалось, что я оставила ее в комнате. И эта непонятным образом оказавшаяся запертой дверь. Элис сказала, что ей было очень трудно открыть ее, почему-то не поворачивалась дверная ручка.

— Но я была так напугана, — рассказывала она, — что не обратила на это внимания. Единственное, о чем я тогда думала, это о спасении миссис Верлейн. Я просто со всей силой дернула дверь, и она открылась. Но точно я ничего не помню. Как только я вбежала в домик, я лишь твердила себе:» Надо спасти миссис Верлейн «… Я даже не помню, как взбежала по лестнице.

Все говорили, что в подобных обстоятельствах это вполне понятно, и что дверь, возможно, заклинило из-за сырой погоды, так как тогда беспрерывно лил дождь. Когда я сразу не смогла открыть дверь, то решила, что она заперта, хотя на самом деле она разбухла от сырости. Меня просто охватила паника. Таково было всеобщее мнение.

Но из-за чего возник пожар?

Роума использовала керосин для кухонной плиты. В кладовке стояла канистра, в которой наверняка еще немного оставалось керосина. Предположим, что какой-то бродяга спал в домике и оставил не погашенной трубку или сигарету. Пожар ведь может начаться с пустяка.

— Бродяга! Вот вам и ответ, — сказал Годфри. — Помните тот день, когда вам показалось, что в окне промелькнула чья-то тень. Может быть, это он и был. Когда мы вышли, он мог спрятаться в кладовке.

Это было вполне правдоподобное объяснение, но я не очень ему верила. Я была убеждена, что все произошло по чьему-то хитрому злодейскому замыслу.

Но я не могла ни с кем поделиться своими мыслями, так как была уверена, что все бы посчитали это моей фантазией. Ведь даже Годфри, я убеждена, так считал. И, если уж он, знавший, что я — сестра Роумы — приехала сюда, чтобы раскрыть загадку ее исчезновения, так мог подумать, то у других, кому неизвестна особая причина моего пребывания в Лоувет Стейси, подавно возникнет подобное представление.

Теперь я знала, что если бы не Элис, я бы сгорела в домике, и это было бы еще одним убийством после убийства Роумы и Эдит.

10

Только спустя несколько недель я почувствовала, что полностью оправилась от пожара. Все проявляли ко мне заботливое внимание, и это было очень приятно. Но я не могла избавиться от мысли, что кто-то из этих людей, участливо справлявшихся о моем здоровье, пытался меня убить. Я держала про себя эту мучительную догадку. Я делала вид, что, как и другие, верю в то, что пожар случился по вине бродяги и что огонь, возможно, занялся в чулане за пару часов до моего прихода, а затем, к несчастью, перекинулся на первый этаж и запылал там через пять-десять минут после того, как я поднялась на второй этаж. Дверь никто не запирал, ее заклинило.

Я старалась избегать Нейпьера. Я была не в силах посмотреть ему в лицо из-за страха увидеть там то, что мне не надо было бы знать.

Миссис Линкрофт предложила мне сделать перерыв в занятиях с девочками.

— Без этой нагрузки вы быстрее оправитесь, — сказала она. — Ничего страшного, если девочки пропустят несколько уроков. Они смогут и сами поупражняться на пианино.

Сама я в это время часто играла, и мне это приносило облегчение. За роялем я переставала думать о том, что кто-то хотел устроить мне в домике смертельную ловушку. Однажды разбирая ноты в музыкальной комнате, я услышала, как в соседнего классной девочки обсуждают пожар. Дверь была открыта.

Оллегра, подперев голову руками и задумчиво глядя в пространство, сказала:

— Наверное ты, Элис, напишешь рассказ про пожар?

— Да, и обязательно прочту вам, когда он будет готов.

— Опиши подробно свой доблестный поступок, — сказала Сильвия. — Как бы мне хотелось тоже кого-нибудь вот так спасти.

— Я знаю, ты бы хотела спасти мистера Уилмета, — насмешливо сказала Оллегра. — Но тебе придется поискать другой домик… тот уже ни на что не годится.

— Странно, — задумчиво произнесла Сильвия. — Мама говорит, очень странно, что было два пожара. Часовня в ельнике и вот теперь домик. Видите: верно — два пожара.

— Ты делаешь успехи в математике, — сказала Оллегра. — За правильный подсчет тебе» отлично «.

— Я только хочу сказать, что это какое-то странное совпадение. Два пожара. Две исчезнувшие женщины…

— Две женщины? — усомнилась Оллегра.

— Ты забыла об археологе? — сказала Элис.

— И чуть было не стало три, — прошептала Сильвия.

— Но миссис Верлейн не исчезла бы, — заметила Элис.

— А что если бы никто так и не узнал, что она в домике, который сгорел. Тогда было бы три женщины.

— Нашли бы… ее останки, — сказала Элис. Но тут они заметили, что я в соседней комнате, и замолкли.


Мы встретились с Годфри на кладбище у склепа Стейси. Теперь в церкви стало невозможно встречаться, так как эта наша уловка была раскрыта, и лишь только Годфри начинал играть на органе, миссис Ренделл тотчас присылала Сильвию либо затем, чтобы пригласить его в дом на чай, либо затем, что бы Сильвия» насладилась» музыкой.

«Сильвия всегда любила органную музыку, — сообщила при мне миссис Ренделл Уилмету. — Я думаю, ей лучше было бы учиться играть на органе, а не на фортепьяно. Кажется, она не делает никаких успехов, хотя очень старается. Значит, не в ней дело, а в тех, кто больше интересуется не своими учениками, а чем-то совсем другим».

Хотя после пожара отношение миссис Ренделл ко мне стало мягче, она все же не могла примириться с тем, что Годфри оказывает мне внимание, и я стала очередной мишенью для ее нападок. Годфри и я знали об этом, нам была понятна и причина ее недовольства, и это обстоятельство еще сильнее подталкивало к мысли, что наши сердечные отношения могут перерасти в нечто большее.

Когда Годфри шел ко мне, ловко лавируя между надгробными плитами, а солнце играло в его прекрасных светлых волосах, я подумала: как он хорош собой! Не красавец, но с удивительно привлекательной внешностью, в которой, я была уверена, отражались несомненные достоинства его характера. Мне было приятно иметь такого друга, и наша привязанность росла с каждым днем.

После пожара Годфри стал ко мне еще внимательнее, и я была этим очень тронута. Его особенно тревожило то, что придти в домик меня заставила записка, написанная якобы его рукой. А для меня самым пугающим было то, что мне могли подстроить очередную ловушку.

О записке я не сказала никому, кроме Годфри, и хотя поначалу он подумал, что из-за моего нервного потрясения эта записка мне приснилась, то теперь был убежден, что она действительно существовала. Я убедила его ничего никому не говорить в надежде, что тот, кто ее писал, выдаст себя, каким-то образом проговорившись, что знает о ней. Но никто этого не сделал. Годфри настаивал, чтобы я yeхала, потому что оставаться в Лоувет Стейси было небезопасно. Он предлагал взять отпуск и поехать к его родным, которые с радостью примут меня.

— Но как же Роума? — не унималась я.

— Роума мертва. Я в этом уверен. И ничто уже не вернет ее.