Джорджетт Хейер - Коварный обольститель

Для Фебы, давно уже неспособной разобраться в намерениях его светлости, речь Сильвестра стала последней соломинкой. Она еще сумела выдавить:

– Разумеется! То есть я хотела сказать – вы преувеличиваете, герцог! Прощайте! – после чего поспешно вбежала в дом.

– После того как багаж выгрузят, возвращайтесь обратно к Солфорд-хаус! – приказал герцог старшему форейтору. – Там вам заплатят. А я хочу прогуляться.

Когда же Рит наконец распахнул двери своему хозяину, слугу поджидало нешуточное потрясение. Он уже заподозрил, что стряслось что-то неладное, а теперь воочию убедился в этом. Риту довелось однажды видеть подобное выражение на лице герцога. Сказать что-либо на эту тему он не посмел, зато у него имелись для хозяина другие новости, которые тот наверняка был бы рад услышать. Помогая Сильвестру снять пальто для верховой езды, он произнес:

– У меня не было возможности раньше сообщить вашей светлости об этом, но…

– Рит, какого дьявола вы здесь делаете? – пожелал узнать Сильвестр с таким видом, словно только что заметил его. – Господи боже, уж не хотите ли вы сказать, что моя мать здесь?

– В ее собственной гостиной, ваша светлость, и ожидает вашего появления, – просиял Рит. – Она очень хорошо перенесла дорогу, в чем я бесконечно счастлив заверить вашу светлость.

– Я немедленно поднимусь к ней! – заявил Сильвестр, быстрым шагом направившись к широкой лестнице.

Мать была одна и сидела у камина. При появлении Сильвестра она, подняв голову, лукаво улыбнулась.

– Мама!

– Сильвестр! Нет, не ругай меня! Ты должен сказать, что безмерно рад видеть меня здесь, будь так любезен!

– Мне не нужно говорить тебе этого, – сказал он, склоняясь над ней. – Но отправиться в путь без меня! Я не должен был писать тебе о том, что здесь произошло! Я сделал это только из опасения, что ты узнаешь обо всем из другого источника. Моя дорогая, ты сильно беспокоилась?

– Ничуть! Я знала – ты привезешь его в целости и сохранности. Но это было бы немного слишком – ожидать, что я останусь в Чансе, когда в Лондоне происходят столь волнительные события. А теперь присаживайся и рассказывай! Откровения Эдмунда породили у меня самые нелепые предположения, а этот очаровательный юноша, которого ты привез с собой, очевидно, полагает, что будет лучше, если я услышу всю историю из твоих уст. Дорогой мой, кто он такой?

Придвигая себе кресло, герцог слегка отвернулся, и лишь когда опустился в него, герцогиня впервые увидела сына при свете свечей, стоящих на столике подле нее. Подобно Риту, она испытала потрясение; ей тоже было знакомо это выражение на лице Сильвестра, которое сохранялось еще много месяцев после смерти Гарри; и она молилась, чтобы никогда не увидеть его вновь. Ей пришлось крепко сцепить ладони на коленях, чтобы не поддаться внезапному порыву и с мольбой не протянуть к сыну руки.

– Томас Орде, – ответил он и улыбнулся, как ей показалось, через силу. – Славный парнишка, не правда ли? Я пригласил его погостить у нас столько, сколько ему захочется; его отец полагает, что ему пора приобрести городской лоск. – Поколебавшись, герцог продолжал: – Думаю, он рассказал тебе – или это сделал Эдмунд – о том, что является другом мисс Марлоу. Названым братом, так будет вернее.

– О, Эдмунд только и делал, что восторгался Томом и Фебой! Но я теряюсь в догадках, как они оказались замешанными в эту невероятную историю! Похоже, Феба была очень добра к Эдмунду!

– Очень добра. Но это долгая история, мама.

– А ты устал и хотел бы отложить ее на потом. Хорошо, я не буду мучить тебя расспросами. Но расскажи мне о Фебе! Ты же знаешь, почему она меня интересует. Честно признаюсь, я и в Лондон приехала только для того, чтобы взглянуть на нее.

Он вскинул голову, посмотрев на мать.

– Взглянуть на нее? Не понимаю, мама! Для чего тебе понадобилось…

– Видишь ли, Луиза написала мне, что именно мисс Марлоу все считают автором того абсурдного романа и что ей пришлось очень нелегко, бедняжке. Я надеялась, что смогу положить конец всем этим глупостям, но, приехав в Лондон, узнала – леди Ингам увезла девочку в Париж. Не понимаю, почему она не написала мне, ведь должна была знать – я обязательно помогу дочери Верены.

– Уже слишком поздно! – сказал Сильвестр. – Скандал мог бы замять я! Вместо этого… – Он оборвал себя на полуслове и пристально взглянул на мать. – Не припоминаю: а моя досужая тетушка Луиза присутствовала на балу у Кастельро?

– Да, дорогой мой.

– Понятно. – Стремительно встав с кресла, он подошел к камину и остановился, отвернувшись от герцогини. – Я уверен, она рассказала тебе о случившемся.

– Неприятное событие, – спокойно заметила герцогиня. – Естественно, ты был очень зол.

– Моему поступку нет оправдания. Я же знал, как она боится… Даже теперь я отчетливо вижу ее лицо!

– Какая она, Сильвестр? – Сделав паузу, герцогиня добавила: – Она красива?

Он покачал головой.

– Нет. Феба – совсем не красавица, мама. Но, когда она оживлена, полагаю, ее можно назвать обаятельной.

– Из того, что я слышала, ее, пожалуй, можно назвать необычной?

– О да, она очень необычна! – с горечью сорвалось с его уст. – Она выпаливает все, что приходит ей в голову, совершенно не думая о последствиях; она пускается в одну возмутительную эскападу за другой; ей куда больше нравится чистить лошадей и якшаться с грумами, чем бывать на приемах и раутах. Она невыносимо дерзкая и нахальная; ты не смеешь попасться ей на глаза из страха, что она тут же начнет хихикать; у нее начисто отсутствует внешний лоск; я еще никогда не встречал особы, настолько лишенной достоинства; она гадкая и несдержанная, откровенная и… замечательная!

– Она понравится мне, Сильвестр? – негромко осведомилась герцогиня, не сводя глаз с лица сына.

– Не знаю, – с оттенком нетерпения бросил он. – Пожалуй, можно сказать, что я надеюсь на это, но не уверен. Откуда мне знать? Но это не имеет значения: Феба отказала мне. – Он умолк ненадолго, а потом воскликнул с таким чувством, словно это был крик души: – О боже, мама, я сам все испортил! Что же мне теперь делать?

После беспокойной ночи, когда ей то ли во сне, то ли наяву являлись ужасающие события вчерашнего дня, который закончился грандиозной сценой с леди Ингам, Фебу разбудила вторая горничная, раздвигавшая занавески. Она же сообщила девушке, что письмо, лежащее на подносе для завтрака, было доставлено курьером из Солфорд-хаус не далее как десять минут назад. Служанка, вполне естественно, сгорала от любопытства, но все ее ожидания того, что она станет первой, кто узнает сногсшибательные новости, разбились о стену явной апатии, с которой мисс Марлоу встретила это известие. Феба желала всего лишь получить чашечку чая; и горничная, задержавшись еще на несколько минут, в течение которых ее надежды окончательно растаяли, оставила девушку сидящей на постели и медленно потягивающей тонизирующий напиток.

Оставшись одна, Феба тут же схватила письмо и поспешно вскрыла его, первым делом взглянув на подпись. В глаза ей бросились слова Элизабет Солфорд, и она испуганно ахнула.

Но в письме не обнаружилось ничего особенно страшного или пугающего. Оно оказалось коротким и не содержало ни намека на угрозу. Герцогиня очень хотела не только познакомиться с дочерью своей лучшей покойной подруги, но и поблагодарить ее за ту заботу, которую девушка выказала в отношении ее внука. Она надеялась, что Феба сможет навестить ее, скажем, сегодня в полдень, когда леди будет одна, и они смогут поговорить, не боясь, что им помешают.

В общем, письмо оказалось чрезвычайно лестным и приятным для ничем не примечательной девицы, как можно было бы предположить, но по выражению лица Фебы посторонний наблюдатель заключил бы, что она читает рассказ ужасов. Трижды пробежав послание глазами и не обнаружив в нем скрытой угрозы, Феба сосредоточила все внимание на следующей фразе: «…я буду одна» и тщательно обдумала ее. Если эти слова и содержали в себе тайный смысл, то вряд ли он заключался в чем-либо ином, кроме того, чтобы приободрить ее; но, если Феба была права, то Сильвестр рассказал своей матери – что?

Откинув в сторону покрывало, Феба спрыгнула на пол, набросила на себя домашнее платье и сбежала по ступенькам к комнате бабушки. Она застала сраженную недугом миледи одну и протянула ей письмо, напряженным голосом попросив леди Ингам прочесть его.

Почтенная дама с неодобрением отнеслась к бесцеремонному появлению внучки и усталым голосом тут же воскликнула:

– О святые небеса! Что там еще? – Но в этом восклицании прозвучала слабая надежда, поскольку и ей уже доложили, от кого пришло письмо для Фебы.

Бедная леди Ингам провела столь же бессонную ночь, как и ее внучка, ведь ей было о чем поразмыслить. Поначалу твердо решив отправить Фебу обратно в Сомерсет, она смягчилась, получив чрезвычайно интересные (как и предполагал Сильвестр) сведения от Горвича. Миледи сочла их весьма обнадеживающими, однако дальнейшие размышления вновь повергли ее в уныние: каковы бы ни были чувства Сильвестра, Феба отнюдь не походила на девушку, которая только что получила – или рассчитывала получить в ближайшем будущем – чрезвычайно лестное предложение руки и сердца. Впрочем, надежда вновь затеплилась в душе миледи, когда ей вручили письмо; подобно Фебе, леди Ингам первым делом взглянула на подпись и немедленно огорчилась.

– Невероятно! Полагаю, она приехала из-за малыша. Надеюсь, тяготы пути не убьют ее!

Феба с тревогой наблюдала за бабушкой, пока та читала послание, и, когда оно было возвращено ей, с мольбой осведомилась:

– Что же мне делать, мадам?

Миледи ответила не сразу. Письмо герцогини предлагало обильную пищу для размышлений. Пожилая дама невидящим взором уставилась куда-то перед собой, и внучке пришлось повторить свой вопрос, прежде чем бабушка вышла из задумчивости.

– Делать? Ты сделаешь то, о чем тебя просят, разумеется! Герцогиня прислала тебе очень милое письмо, но почему она так поступила… Надо полагать, она не читала этой ужасной книги!

– Она прочла ее, мадам, – сказала Феба. – Именно она и дала ее Солфорду. Он сам говорил мне об этом.

– В таком случае он не сказал ей, кто написал ее, – заявила миледи. – В этом ты можешь быть уверена, потому что она обожает Сильвестра! Ах, если бы кто-нибудь уговорил ее поддержать тебя… Но кому-то придется открыть ей всю правду!

– Бабушка, я сама расскажу ей обо всем! – заявила Феба.

Миледи была склонна согласиться с внучкой, однако перспектива омрачить будущее, которое внезапно стало таким привлекательным, заставила ее сердито ответить:

– Ты можешь поступать так, как тебе заблагорассудится! Я не вправе давать тебе советы! И прошу не умолять меня сопровождать тебя к Солфордам, потому что такого напряжения я не перенесу! Можешь взять ландо и ради бога, Феба, постарайся выглядеть как подобает! Надень бежевое платье и розовую… – нет, в ней у тебя будет землистый цвет лица! Придется остановиться на соломенной шляпке с коричневыми лентами.

Принарядившись, мисс Марлоу села в ландо незадолго до полудня, смертельно бледная, словно приговоренная к казни через повешение.

Состояние ее рассудка было таково, что, прибыв к особняку Солфордов, девушка ничуть не удивилась бы, если бы ее встретила целая череда призраков Рейнов, тыкающих в нее обвиняющими перстами. Но на глаза ей попались лишь слуги, старательно изображавшие, за исключением дворецкого, который буквально лучился доброжелательностью, свою полнейшую незаинтересованность. К счастью для душевного спокойствия Фебы, ей и в голову не пришло, что все домашние, у которых были дела в холле, воспользовались этим предлогом, чтобы оказаться внизу и взглянуть на нее. Подобное сборище лакеев выглядело несуразным, если не сказать – помпезным, но коль Сильвестр предпочитал именно таким образом управлять своим домашним хозяйством, то, в конце концов, это было сугубо его личное дело.

Явно расположенный к ней дворецкий провел мисс Марлоу на второй этаж. Сердечко гулко колотилось у нее в груди, и она даже запыхалась; оба эти симптома непременно ухудшились бы, знай она о том, сколько заинтересованных глаз из всевозможных укромных уголков следит за каждым ее шагом. Никто не смог бы с уверенностью сказать, откуда пошли слухи о том, что его светлость наконец-то решил связать себя брачными узами, обнаружив, в полном соответствии с пословицей, что путь его отнюдь не усыпан розами. Но об этом стало известно всем, начиная от старшего торгового агента и заканчивая последним поваренком, посему несоразмерно большое количество этих персон и стало свидетелями прибытия мисс Марлоу. Большинство оказались разочарованы; только мисс Пенистон и мисс Баттон не обнаружили в ней ничего предосудительного. Первая вообще склонна была счесть любую девицу, на которой остановит свой выбор дражайший Сильвестр, средоточием подлинных добродетелей. А вторая видела в ней посланницу небес, спасшую ее ненаглядного подопечного от неминуемой гибели при кораблекрушении, равно как и от тошноты, преступного небрежения и прочих напастей, кои непременно должны были обрушиться на голову несмышленого дитяти, увезенного за тридевять земель и оторванного от любящей нянечки.