Герцог вдруг испытал сильнейший приступ раздражения. Крестная решительно отказывалась сыграть с ним по его правилам. Небрежно сказанные им слова должны были подтолкнуть ее не к тому, чтобы приставить ему нож к горлу, а исподволь показать свою внучку (в начале сезона, быть может). Миледи же действовала столь грубо и прямолинейно, что герцог несколько встревожился. Пусть даже мысль о женитьбе на дочери лучшей подруги своей матери и завладела им, но все-таки не настолько, чтобы он не мог незамедлительно отказаться от нее, обнаружив, что мисс Марлоу недостает качеств, кои он полагал совершенно незаменимыми в собственной супруге. Грубую откровенность леди Ингам герцог расценил как попытку ускорить ход событий и принудить его к действию; ничто не могло вызвать более сильного отвращения у молодого человека, который был сам себе хозяином с тех пор, как ему исполнилось девятнадцать, да еще и хозяином множества других людей, чем подобное воздействие на него. Он прохладно осведомился:

– В самом деле? Имею ли я честь быть знакомым с вашей внучкой, мадам? Полагаю, что нет.

– Не знаю. Ее вывели в свет в прошлом сезоне – следовало бы, конечно, сделать это раньше, но она подхватила скарлатину, посему дело было отложено на год. В октябре ей исполнится двадцать: так что я не предлагаю тебе девчонку, только-только выпорхнувшую из пансионата. Что до всего остального… Думаю, ты несколько раз видел ее, поскольку Фебу приглашали на все светские балы. Уж это я устроила! Если бы доверилась той женщине Марлоу, ставшей его второй женой, то бедное дитя все свое время проводило бы в музеях и на концертах старинной музыки. Ведь Констанция Марлоу придерживается именно таких представлений о том, как следует развлекаться в городе! Марлоу женился на ней еще до того, как Феба выросла из пеленок, идиот несчастный! Хотя следует отдать этой женщине должное – она позаботилась о девочке по мере своих сил. Феба очень хорошо воспитана – в этом не может быть никаких сомнений! – Искоса взглянув на Сильвестра, леди Ингам заметила, что он хмурится, напоминая сатира, и с вызовом заявила: – Я не могла взять заботу о ней на себя! В моем возрасте и при моем состоянии здоровья это было бы немыслимо!

Он ничего не ответил, продолжая хмуриться. Поскольку во время прошлого сезона миссис Ингам не сделала попытки обратить внимание Сильвестра на свою внучку, он заключил, что та – дурнушка, вряд ли способная прельстить его. Герцог попытался вспомнить, не видел ли он девушку вместе с леди Марлоу в тех редких случаях, когда оказывался в обществе этой неприступной и неприветливой особы. Если и видел, то она не задержалась у него в памяти.

– Феба не похожа на твоих красоток, – словно прочитав его мысли, заявила вдовствующая миледи. – Рядом со своей мачехой она выглядела бледно, но, на мой взгляд, так случилось только потому, что девушка отличается от остальных. Ежели ты предпочитаешь фарфоровых блондинок, она тебе не подойдет. А вот если ищешь знак качества и сообразительность – Феба придется тебе по нраву. Что до ее состояния, то много от Марлоу Феба не унаследует, но состояние ее матери достанется именно ей, не считая того, что оставлю девочке я. – Миледи на несколько мгновений сделала паузу, а потом заговорила вновь: – Твоя мать будет довольна, да и я, не стану скрывать, тоже. Хочу, чтобы ребенок Верены занял достойное место в жизни. Ее нельзя назвать завидной наследницей, однако состоянием Фебы не стоит пренебрегать; что до происхождения, то Марлоу – глупец, но в его жилах течет кровь знатного рода, так что Ингамы могут метить сколь угодно высоко, когда речь зайдет о брачном союзе. Однако если брак с моей внучкой тебя не устраивает, скажи мне об этом прямо и не увиливай!

Последние слова миледи окончательно переполнили чашу его терпения. Она явно пыталась вынудить его связать себя обещанием. Неверный шаг: уж ей-то следовало бы знать, что не она первая пыталась расставить ловушку на него. Герцог поднялся на ноги, улыбаясь ей с непоколебимой безмятежностью, и, поднося ее руку к своим губам, сказал:

– Не думаю, мадам, будто вам требуются мои заверения в том, что я не имею ни малейших сомнений относительно приемлемости данного альянса. Посему скажу лишь, что надеюсь иметь удовольствие познакомиться с мисс Марлоу… Быть может, уже в этом сезоне? Да, это было бы замечательно!

Он оставил крестную в явном недоумении, злясь на себя за то, что столь неосторожно открылся ей и дал возможность для энергичного наступления. Она предложила ему лишь то, о чем думал он сам, нанося ей визит, но рвение, с которым она ухватилась за представившуюся возможность, было почти столь же оскорбительным, сколь и попытка оказать на него давление. Миледи повела себя непростительно, посему Сильвестр вознамерился вычеркнуть мисс Марлоу из списка претенденток и, не теряя времени, сделать предложение кому-либо из оставшейся пятерки. К несчастью, вопиющая непристойность подобного поведения не позволила ему преподать столь полезный урок вдовствующей даме. Она непременно сочтет его поступок намеренным оскорблением (и будет совершенно права), а он не мог позволить себе унизиться до того, чтобы оскорбить ее, и потому герцогу оставалось лишь пожать плечами и смириться. До тех пор, пока он не сведет знакомство с мисс Марлоу, ничего нельзя было поделать.

Герцог решил отложить на время этот вопрос, но уже на следующей неделе ему пришлось вновь столкнуться с этим, когда, прибыв в Бландфорд-Парк, он обнаружил среди гостей лорда Марлоу.

Само по себе такое обстоятельство не могло вызвать у него подозрений. Марлоу и герцог Бофорт были старыми друзьями; а поскольку Остерби, родовое поместье Марлоу, располагалось в ничем не примечательной местности, то он частенько наведывался в Бадминтон во время сезона охоты. Округ Хейтроп, в котором герцог охотился попеременно с Бадминтоном, находился дальше от Остерби, и потому его милость нечасто радовал его своим присутствием, тем не менее назвать его здесь чужаком было бы в корне неверно. Сильвестр мог бы счесть, что в Бландфорд-Парк тот оказался совершенно случайно, если бы вскоре не выяснилось, что Марлоу пожаловал сюда, имея вполне определенные намерения.

Лорд Марлоу отличался неизменным грубоватым добродушием и благожелательностью, однако с Сильвестром, который был младше его на двадцать пять лет, его связывало лишь шапочное знакомство. На сей раз, однако, он явно решил сойтись с герцогом поближе, посему его приветливость поистине не знала границ. Сильвестр понял, что леди Ингам не теряла времени даром, и, если бы встреча состоялась где-либо в ином месте, а не на охоте, отверг бы поползновения его милости с ледяной вежливостью, к которой прибегал всегда, когда видел в том необходимость. Но лорд Марлоу, допускающий грубую оплошность на подмостках Лондона, и лорд Марлоу, восседающий на одном из своих чистокровных гунтеров, были совершенно разными людьми. Первого можно было обдать презрением, второй внушал уважение всем охотникам. Прыгая через черные изгороди[13] Лестершира или каменные стены Котсвольда, он не имел себе равных, а бесстрашием и хладнокровием с ним не мог сравниться даже лорд Олванли. Каждое пенни своего состояния, которого ему давно перестало хватать, лорд Марлоу тратил на огромных, рослых гунтеров, коих в его конюшнях никогда не бывало менее четырнадцати экземпляров. Любой молодой человек, стремящийся превзойти его ловкостью и сноровкой, счел бы себя польщенным, будучи выделенным лордом среди охотников, дабы дать дельный совет или удостоить похвалы.

При том что Сильвестр, разумеется, сознавал, почему он вдруг заслужил знаки внимания его милости, он не смог остаться равнодушным к грубоватым похвалам либо пропустить мимо ушей совет, как перепрыгивать через каменные стены. Слово за слово, и к концу недели герцог оказался на крючке, приняв приглашение провести несколько дней в Остерби после своего отъезда из Бландфорд-Парка. По общему мнению, лорд Марлоу не отличался острым умом, но все-таки был не настолько туп, чтобы заставить Сильвестра заподозрить, будто у него на уме есть и кое-что иное, кроме демонстрации своему гостю развлечений, какие могут поджидать его на унылой равнинной местности. Заодно, если он пожелает, лорд намеревался по сходной цене уступить герцогу многообещающего пятилетнего жеребца, который не выдерживал веса его самого. Визит обещал пройти безо всяких церемоний; они выедут из Бландфорд-Парка вместе, и Солфорд попытает счастья в Остерби. Лорд Марлоу ни словом не заикнулся о своей дочери, а также о том, при каких обстоятельствах Сильвестр позволил уговорить себя. В целом, ему было не на что жаловаться. Его хозяин повел себя в весьма щекотливом вопросе настолько неожиданно и тактично, что он мог свести знакомство с мисс Марлоу, не связывая себя никакими обязательствами, а это, как вынужден был признать герцог, устраивало его куда больше формального лондонского бала, на который Сильвестра пригласили бы с одной-единственной целью – представить молодую леди его вниманию.

Глава 4

Классной комнатой поместья Остерби заправляла дама решительного и сурового вида, сухопарая фигура которой была неизменно облачена в платье приглушенных тонов с воротником под горло, начисто лишенное украшений в виде оборок и рюш. Ее песочного цвета волосы были гладко зачесаны назад и спрятаны под капором; водянистые голубые глаза оставались почти незаметными на обветренном лице, самой выдающейся частью которого, несомненно, был крупный нос с горбинкой. Она изъяснялась отрывисто и грубо, а голос ее казался хриплым и раскатистым, словно рев огнедышащего дракона.

Внешность, впрочем, была обманчивой. Под внушающим трепет грозным фасадом мисс Сибиллы Бэттери билось мягкое, любящее сердце. За исключением, пожалуй, лишь Элизы, третьей и самой любимой дочери леди Марлоу, остальные ее юные подопечные обожали гувернантку; Феба, Сюзанна, Мэри и даже маленькая Китти поверяли ей свои надежды и горести, преданно защищая от обвинений в том, будто она в очередной раз не уследила за ними.

Можно было предположить, что мисс Фебе Марлоу, которой уже сравнялось девятнадцать и которая имела честь дебютировать в прошлом сезоне, следовало бы давным-давно выпорхнуть из-за парты; но поскольку она боялась и не любила свою мачеху, за что та платила ей взаимностью, то с радостью воспользовалась уроками итальянского под руководством мисс Бэттери в качестве предлога, дабы проводить в классной комнате то время, что у нее еще оставалось после посещения конюшен. Подобная негласная договоренность как нельзя лучше устраивала леди Марлоу, приложившую все усилия, чтобы воспитать свою приемную дочь по образу и подобию знатной молодой леди, но никакая порка и унизительная тяжесть одиночного заключения в собственной комнате так и не избавили девушку от того, что ее милость называла мальчишескими выходками. Сломя голову Феба носилась по окрестностям в своем тарантасе или на одном из рослых гунтеров отца, регулярно приводила одежду в негодность, приятельствовала с грумами, отвратительно вышивала гладью и (по мнению леди Марлоу) состояла в слишком уж дружеских отношениях с мистером Томасом Орде, своим другом детства и сыном местного мирового судьи. Будь на то ее воля, леди Марлоу быстро положила бы конец всем конным развлечениям, исключая самые невинные, но лорд Марлоу неизменно оказывался глух к любым жалобам на эту больную для жены тему. В общем и целом, он являлся исключительно покладистым супругом, однако лошади были его искренней страстью, и ее милость давным-давно уяснила, что любая попытка вмешательства во все, касающееся конюшен, окажется неудачной. Подобно многим слабохарактерным мужчинам, в некоторых вопросах лорд Марлоу отличался ослиным упрямством. Он гордился умением Фебы обращаться с лошадьми, любил брать ее с собой на охоту и, собственно говоря, не смог бы обойтись без нее на конюшнях, которыми она теоретически управляла в его отсутствие, однако на практике делала это ежедневно.

Получив повелительный вызов в Лондон от леди Ингам, лорд Марлоу, человек ленивый и склонный к праздности, покинул Остерби в дурном расположении духа. Зато два дня спустя он вернулся домой в прекрасном настроении, отзываясь о своей бывшей теще в самых хвалебных выражениях. Он и мечтать не мог о столь блистательной партии, которую она, похоже, устроила для Фебы, потому что во время своего первого выхода в свет его дочь не произвела на окружающих особого впечатления. Леди Марлоу старательно наставляла ее в правилах приличия и хорошего тона, но лорд Марлоу втайне полагал, что жена переусердствовала в этом. Чтобы скрыть недостатки тоненькой и гибкой фигурки, загорелого личика и неброской красоты ясных серых глаз, способных лучиться лукавыми смешинками, но слишком часто затуманенных опасливой настороженностью, требовалось проявить бо́льшую живость, которая, как он прекрасно знал, имелась у Фебы в избытке.

Леди Марлоу была доброй христианкой и потому не стала завидовать невероятной удаче Фебы, сколь бы недостойной она ее ни полагала. Женщина твердо вознамерилась сделать все от нее зависящее, дабы Феба никоим образом не настроила против себя столь знатного жениха во время его пребывания в Остерби.