— Тридцать.

— Ах да, тридцать. Что, дожив до тридцати лет, вы не пережили ни одного приключения.

— У меня были приключения, — не моргнув глазом снова солгал Стерлинг.

— Просто ничего показательного не приходит в голову? — Оливия покачала головой и вздохнула. — Такое бывает. Полагаю, когда Бог наделял вашу семью тягой к приключениям, все досталось вашим братьям.

— Мои братья не несут то бремя ответственности, которое выпало на мою долю. И, исходя из моего опыта, приключения редко хорошо заканчиваются.

— Наверное, лучше всего было бы, если бы со мной в Египет поехал Натаниел.

— Натаниел вот-вот женится.

— Да, конечно, хотя подозреваю, что Габриэла тоже с готовностью отправилась бы в Египет. — Она немного подумала. — Тогда Куинтон. Куинтону присуща, осмелюсь сказать, авантюристическая жилка, и он составил бы мне очень хорошую компанию.

— Вы представить себе не можете, какие опасности могут выпасть на вашу долю рядом с Куинтоном. — Помимо склонности к обольщению каждой увиденной женщины он отличается способностью находить себе на голову неприятности в самых безобидных ситуациях. — Я не позволю Куинтону сопровождать вас.

— Что значит — не позволю? — Оливия повысила голос. — Вы не имеете права позволять или запрещать мне что-то.

— Я, если это буду я, собираюсь финансировать ваши поиски, — также повышенным тоном ответил Стерлинг.

— Тогда я поищу другой источник финансирования.

— Вам больше не к кому обратиться! — Он вздрогнул, заметив промелькнувшую боль в ее глазах. — Извините, Оливия.

— Не надо извиняться. Вы просто констатировали факт.

— Все же я не должен был… позвольте мне хотя бы заняться изучением возможности заполучить сосуд без поездки в Египет.

Она демонстративно вздернула подбородок.

— Я должна сделать это сама.

— Это не оговорено в завещании. Там просто сказано, что вы должны укомплектовать коллекцию. — Стерлинг помолчал. — Хотя мы не знаем всего, что говорится в завещании, потому что вы даже не удосужились прочесть его.

— Я прочту.

— А поскольку нет специального указания на то, что вы, лично, должны достать эту вещь, вам нет нужды…

— Мне нужно поехать!

— Нет, не нужно!

— Нужно!

— Зачем? — Он раздраженно смотрел на нее. — Скажите мне зачем!

— Потому что…

— Почему?

— Потому что здесь я задыхаюсь! — Оливия допила бренди, со стуком поставила бокал на стол и принялась ходить по комнате. — Мне кажется, что все эти десять лет мое тело было стянуто слишком узким корсетом. И наконец, наконец-то, корсет был снят, но лишь до тех пор, пока я не узнала условия этого проклятого завещания, и сейчас на мне снова этот корсет. Я не могу дышать!

Стерлинг во все глаза смотрел на нее.

— Я была таким же экспонатом в коллекции моего покойного мужа, как предметы, размещенные на стендах в сокровищнице. Единственное, что отличало меня от его раритетов, это то, что изредка, когда зачем-то ему это было нужно, он выводил меня на светские мероприятия — иначе говоря, публично выставлял. Моя жизнь не принадлежала мне. — Она отвернулась от него, ее плечи поднимались и опадали, как будто она судорожно дышала, стараясь взять себя в руки. Наконец, сделав глубокий вздох, Оливия повернулась к Стерлингу. — Единственное, что поддерживало меня все годы замужества, это мечты моего списка — перечня того, что я сделала бы, если бы стала свободной. Без денег, которые принадлежат мне по наследству, я не смогу исполнить ни одного пункта из этого списка. Могу только и дальше прозябать как прежде. Без надежд. Задыхаясь. — Она стиснула прижатые к бокам руки в кулаки. — Но, с вашим участием или без него, я не намерена жить так дальше.

У Стерлинга сжалось сердце.

— Оливия.

— Я повторно обратилась к вам за помощью. Мне это нелегко далось. Я была не права, подумав, что могу положиться на вас. Нужно было учесть полученный ранее урок. Вы не оправдали моих надежд…

— Хорошо. — Стерлинг принял решение, едва произнеся это слово. Он направился к двери. — Я сейчас же займусь подготовкой к отъезду.

Она с изумлением взглянула на него.

— Я не думаю…

Стерлинг повернулся к ней.

— Поверьте, Оливия, граф Уайлдвуд, скучный он или нет, всегда выполняет свои обязательства. Что же касается приключений… — Он подошел к ней, обнял и всмотрелся в зеленые глаза. — Единственным приключением в моей жизни были вы. — Он перевел взгляд на ее губы, потом опять на глаза. Ему до боли хотелось поцеловать ее — это было желанием, которое он подавлял в себе десять лет, — но время еще не пришло. — У того приключения был плохой конец.

Внезапно он отпустил ее и вышел из комнаты. Закрыв за собой дверь, он все думал, что же было в том ее перечне. И еще… во что же он ввязался?

В конце концов он пришел к выводу, что, какую бы высокую цену ему ни предстояло заплатить, это того стоит.


* * *


Оливия долго смотрела на закрытую дверь. «Боже мой, что же случилось?»

Она пересекла комнату, дрожащей рукой вновь наполнила бокал и сделала большой глоток.

Он чуть не поцеловал ее! В его глазах горело желание, в этом нельзя было ошибиться. Прошло много времени с тех пор, как ее в последний раз целовали. Прошло много времени с тех пор, как ее в последний раз касались. Забытые ощущения.

После замужества, сопротивляясь объятиям мужа, Оливия быстро поняла, что его интересовала только самая интимная сторона брака. Ей хватило шести недель, чтобы убедиться в том, что сопротивляться домогательствам не имело смысла, поскольку это лишь распаляло его вожделение. Больше всего ему нравилось силой добиваться ее подчинения. А напоминать ей об этом должны были шрамы. Когда же она перестала сопротивляться и с покорностью подчинилась судьбе, он охладел к ней и оставил свои домогательства. Она часто гадала, осознавал ли он, что это была ее победа?

В самом начале она понадеялась на то, что, если признается, что не является такой уж целомудренной, как ему казалось, он передумает жениться. Но это признание только разозлило его, и он избил ее в первую же ночь после свадьбы.

На самом деле Стерлинг был единственным мужчиной, который целовал ее. Ее покойный муж не любил целоваться, и она была благодарна судьбе за это.

Позже, после того как Стерлинг проигнорировал ее мольбы о помощи, воспоминания о прикосновениях его губ, о его руках, ласкавших ее, или глазах, излучавших любовь, служили ей тайным источником силы и стойкости. До тех пор пока те воспоминания не стерлись, а вместе с ними ушли и чувства, которые она испытывала к нему. К тому времени она нашла запас сил в себе самой, так что не было уже нужды цепляться за старые воспоминания.

Тем не менее иногда ночами, лежа в постели без сна, Оливия задавалась вопросом, получала ли бы она удовольствие от отношений с мужчиной, который не относился бы к ней как к принадлежащей ему вещи? Будь это тот, кого она любила бы и кто любил бы ее? Будь это Стерлинг?

И тогда ей вспоминался тот единственный раз, когда она разделила с ним постель. Когда думала, что всю оставшуюся жизнь будет каждую ночь проводить в его объятиях.

И правда, разве не это желание: делить с ним постель — стояло в верхней строчке ее списка? Поглощенная мыслями, Оливия отпила еще глоток бренди. Она не собиралась из-за него снова терзать свое сердце. Такое уже было однажды, и этого оказалось вполне достаточно. Ведущая к ее сердцу дверь была теперь наглухо закрыта.

Но… делить с ним постель, ощущать тепло его тела, близость его дыхания… Она тряхнула головой, чтобы прочистить мозги. Мысли, что лезли ей в голову, были, несомненно, обусловлены выпитым бренди, как и то, что она рассказала ему о своем списке. Зачем она выболтала это? Она ведь не собиралась говорить об этом ни ему, ни кому-либо другому. Это так долго оставалось ее тайной. Возможно, это было единственное, что принадлежало только ей.

Что ж, все же он согласился сопровождать ее в поездке в Египет. У нее достаточно времени, чтобы поразмыслить о том, как соблазнить его впоследствии. Или, учитывая, как он смотрел на нее, уступить его соблазну. Может быть, после того как они укомплектуют все три собрания… В любом случае это будет ее, и только ее решением.

Тем не менее может оказаться, что воздерживаться окажется труднее, чем она думала. Она была более чем уверена, что ответила бы на поцелуй, если бы Стерлинг проявил сегодня больше решительности.


Стерлинг барабанил пальцами по столу и смотрел невидящими глазами в освещенное погожим днем ближнее окно.

Египет. Почему именно Египет, а не любое другое место на свете? Для Ливи он готов на все. Отказаться от богатства. Изменить жизнь. И даже, по-видимому, он усмехнулся, поехать в Египет.

Его опасения были смешны. Он знал. Это был мальчишеский страх. И все же стоило ему только подумать о путешествии в Египет, как он представлял себя маленьким мальчиком. Неподходящее чувство для графа Уайлдвуда. Наверное, этот страх возник у него раньше, но никак не проявлялся. Нетрудно было избегать путешествия в Египет.

Он отлично знал, когда это началось. У его отца было увлечение: изучение артефактов и древнего человека. Место Стерлинга в правлении Лондонского античного общества до него занимал его отец, В то время как все в семье подозревали, что Чарлз Уайлдвуд питал тайную страсть к тем приключениям, к которым, повзрослев, пристрастились двое его сыновей, у него самого никогда не было возможности путешествовать. Положение отца Стерлинга как единственного наследника титула, а позже его обязанности после наследования не позволяли броситься на край земли на поиски древних сокровищ, как сделали его сыновья Куинт и Нейт. Как бы ему этого ни хотелось. Отцу было присуще чувство ответственности. Как и его старшему сыну.

Предыдущий граф переживал приключения с чужих слов — с рассказов гостей, которые часто приглашались к обеденному столу в их доме. Чаще всего это были люди, занимавшиеся поисками артефактов, осколков, сохранившихся от давно исчезнувших цивилизаций. Стерлинг отчетливо запомнил одного такого джентльмена. Он не помнил лицо или имя того человека, но помнил его руку, которая играла значительную роль в кошмарах, преследовавших его долгие годы. Или, если быть точнее, то, что осталось от его руки.

В доме Чарлза Уайлдвуда охотники за древностями, равно как и исследователи и путешественники, были непосредственными поставщиками сведений из первых рук. Тех сведений, которые дети не могли получить из книг или от живущих в доме гувернанток. Граф настаивал на присутствии за общим столом детей с самого раннего возраста. Оглядываясь назад, Стерлинг считал, что таким образом отец хотел развить в сыновьях такую же любовь к древности, какую испытывал сам. И это у него получилось в отношении братьев Стерлинга.

Стерлинг не мог точно вспомнить, сколько ему было лет: семь или восемь, во всяком случае, он был достаточно юн, а его младшим братьям еще не позволялось присутствовать на обеде, — но помнил все другие детали, словно это было вчера. Приглашенный в тот вечер гость был ничем не примечателен, кроме разве что своей руки. В самом деле, до него было много других гостей с более колоритными манерами и внешностью. Но может быть, именно из-за отсутствия в нем какой бы то ни было необычности его рассказ оказал такое сильное впечатление на Стерлинга. В любом случае, если кто-то пригласил к обеду охотника за сокровищами с недостающими пальцами на одной руке, который рассказывает о своих многочисленных приключениях, неизбежно возникает вопрос, каким образом он лишился двух пальцев.

Во время экспедиции в Египте этот джентльмен полез в свой багаж за какой-то вещью, но вместо нее вытащил маленькую ядовитую змею — то ли аспида, то ли виперу, то ли нечто другое в этом роде. Неясность в этом вопросе, допущенная рассказчиком, раздражала, хотя и не имела особого значения. Как бы там ни было, тварь тут же укусила его за руку.

Очевидно, путешественник много раз рассказывал эту историю, поскольку повествование изобиловало выразительными драматическими паузами и театральными жестами. Искусный рассказчик, он всецело завладел вниманием собравшихся за столом. По его словам, он понял, что ему угрожает смертельная опасность и медлить нельзя. Поскольку лучше было лишиться нескольких пальцев, чем испустить дух, он немедленно выхватил припасенный для защиты от грабителей, но никак не от змей, нож и недолго думая отхватил указательный и средний пальцы, между которыми пришелся укус. Гость завершил описание, сокрушительно ударив рукой по столу, от чего жалобно зазвенели бокалы.

Мать непроизвольно взвизгнула, отец ахнул, а у Стерлинга екнуло сердце.

Хуже всего, что змея бесследно исчезла, ускользнула в пустыню, наверняка чтобы поведать своим подружкам рептилиям о вкусной плоти англичанина.