— Извините за невольно причиненное беспокойство, милорд. Хотя вы ошибаетесь. Если я и испытывала когда-то горечь, то ей на смену давно пришла решимость. Я не испытываю никакой горечи в отношении своего мужа, отца или кого-либо другого.

«Или меня?»

— Я пережила своего мужа, и отец для меня больше не существует. Честно говоря, я не испытываю никаких чувств ни к тому, ни к другому. — Оливия пожала плечами. — Вас сбивает с толку совершенное отсутствие поводов для горечи. Но вам следует понять это. Насколько я помню, вы всегда умели искусно скрывать свои эмоции.

Стерлинг не обращал внимания на ее слова. Он пришел к ней с единственной целью, осуществление которой было бы лучшим выходом для них обоих.

— Ваш отец опасается, что за смертью вашего мужа скрывается нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Более того, он боится, что и вам угрожает опасность, поскольку убийца вашего мужа, кем бы он ни был, может вернуться. Насколько я понимаю, из дома ничего не было взято.

— Ничего. И это наводит меня на мысль, что единственной целью злоумышленника было убийство моего мужа. А поскольку цель была достигнута, я не вижу причин для его возвращения.

— Несмотря на то что доподлинно это вам неизвестно.

— Это так, но со дня смерти мужа прошло уже две недели, и за это время ничего экстраординарного не произошло.

— Как я понимаю, подлинные намерения убийцы до сих пор не раскрыты. Возможно, преступник просто выжидает.

— Не вижу здесь смысла. Ни для кого не секрет, что я его единственная наследница. — Она помолчала некоторое время. — Впрочем, за несколько дней до смерти муж решил основать музейный фонд для хранения своей коллекции. Его поверенный как раз занимался оформлением нужных бумаг, когда убили мужа. Муж не успел подписать бумаги, и их оформление не было завершено, а сама их подготовка, по словам поверенного, внесла некоторый беспорядок в дела мужа. Этот поверенный — жутко глупый и надоедливый тип. Из-за этого до сих пор не оглашено завещание покойного, хотя на днях это должно наконец произойти. Тем не менее насколько я понимаю, действующим будет признано старое завещание, согласно которому единственной его наследницей являюсь я. — Оливия искоса, с хитрецой, взглянула на него. — Если в качестве мотива убийства рассматривать наследство моего мужа, то от его смерти выигрывала только я. Если бы я не находилась в это время в деревне, то, наверное, выступала бы в роли основной подозреваемой в убийстве.

Стерлинг молча глядел на нее.

— Господи, милорд, неужели вы думаете, что я убила его? — В ее глазах вспыхнуло искреннее изумление.

— Нет, конечно же, нет. Такая мысль не могла прийти мне в голову.

— А мне приходила, — сказала она еле слышно. — Тем не менее я не убивала его и не подстраивала его убийство. Ограниченные размеры моего содержания не позволяли таких излишеств, как оплата наемного убийцы.

— И это означает, что лицо, виновное в убийстве, все еще на свободе, а вы подвергаетесь риску.

— Я вполне способна позаботиться о собственной безопасности. — На лице Оливии отразилась досада.

— Все же я бы рекомендовал…

— Меня не интересуют ваши рекомендации, милорд. — В ее голосе зазвенел металл. — Вы изложили предмет озабоченности моего отца, а я заверила вас, что приму нужные меры предосторожности. Если это все…

— Но вам не удалось убедить меня.

Оливия несколько растерялась.

— Убедить в чем?

— В том, что вы примете меры предосторожности.

— Что ж, ладно. — Она страдальчески вздохнула, словно ей приходилось уговаривать несговорчивого ребенка. — Уверяю вас, меры предосторожности будут обязательно приняты.

— Что, конкретно, вы предпримете?

— Не знаю. — На ее лбу появилась вертикальная морщинка. — Я распоряжусь, чтобы слуги были начеку, хотя совсем недавно сменила почти весь обслуживающий персонал и мне очень не хотелось бы без необходимости пугать людей.

— Коль скоро речь идет об угрозе вашей жизни, я бы считал это крайней необходимостью.

Оливия отмахнулась от его замечания.

— До сих пор никакой угрозы не было.

— Вы просто не знаете об этом. Ваших слуг следует предупредить, чтобы они обращали внимание на все необычное. — Стерлинг кивком подтвердил сказанное. — Что еще?

— Попрошу Гиддингса, чтобы он проверил все запоры и удостоверился, что они в хорошем состоянии, а также проверял, чтобы все двери и окна были заперты на ночь.

— Отлично. И?..

— И?.. — Оливия недоуменно уставилась на него. — Разве этого не достаточно?

— Нет. — Стерлинг выдержал паузу. — Я чувствовал бы себя спокойнее, если бы вы позволили мне поговорить с вашим дворецким.

— Тогда вы уйдете наконец? — со злостью спросила она.

— Да.

— Договорились.

— И?..

— И… — Оливия стиснула зубы. — Буду держать револьвер на прикроватном столике на тот случай, если кто-то станет приставать ко мне посреди ночи. Теперь вы удовлетворены?

— Нет. Этого недостаточно. Но, полагаю, это тоже не будет лишним.

— Не будет! По-моему, эта гипотетическая угроза существует только в воображении моего отца. Поэтому нахожу вашу озабоченность не только ничем не оправданной, но и навязчивой. Тем не менее я ценю вашу заботу. — Она направилась к двери — Я пришлю сюда Гиддингса, чтобы вы смогли переговорить с ним. Поскольку через час они с экономкой должны опрашивать слуг, была бы весьма признательна, если бы ваша беседа с ним продлилась недолго.

— У меня нет желания задерживаться, сознавая, что мое присутствие здесь не приветствуется.

— Вот именно, милорд. — Она подошла к двери и глянула на него через плечо. — Вы рассчитывали, что я испугаюсь?

Стерлинг пожал плечами.

— Я не знал, чего ожидать от вас.

— Если я и подвергалась опасности, то она была реальной, пока был жив мой муж. За десять прошедших лет я никогда не чувствовала себя в большей безопасности, чем сейчас. Меня больше ничем не напугать, — сказала она, глядя ему прямо в глаза.

Оливия вышла из гостиной и прислонилась к стене рядом с дверью. «Господи». Ее пробирала дрожь. Как нелепо. Ведь она впервые за десять лет говорила со Стерлингом, но те чувства, которые она когда-то испытывала к нему, бесследно исчезли. Теперь ей от него было нужно только одно, и, если все получится, его помощь больше не понадобится до конца ее дней.

Годы не изменили его. Такой же рослый, широкоплечий, такие же густые волосы и проницательные карие глаза, как и десять лет назад. Разве что в глазах заметна тень постигших его утрат. Да плечи он старается держать прямее под грузом навалившейся ответственности, и это его не столько старит, сколько делает более сильным, основательным и надежным. Он выглядит человеком, к которому можно обратиться в кризисной ситуации.

Оливия постаралась успокоиться, сделав глубокий вдох, затем еще один. При беспристрастном, рассудительном подходе становятся понятными действия или, если говорить точно, отсутствие таковых со стороны Стерлинга на протяжении всех прошедших лет. Тогда, десять лет назад, отец передал ей содержание своей беседы со Стерлингом, в ходе которой сказал графу, будто она выходит замуж за Рэтборна по собственному желанию и не хочет его больше видеть. Отец также уверял ее, что такой человек, как Стерлинг, с присущим ему чувством гордости, никогда не станет предпринимать попытки вернуть женщину, отказавшую ему во взаимности. Даже сейчас тяжело было примириться с тем, что он всецело поверил ее отцу, и еще тяжелее — с тем, что он даже не ответил на ее письма. Не ответил на первое с подробным объяснением ситуации и мольбой спасти ее, которое она послала еще до того, как осознала, что его вмешательство может стоить ему жизни. Но он, очевидно, предпочел поверить не ей, а ее отцу. Не ответил и через несколько месяцев на два других письма, написанных испуганной и отчаявшейся женщиной, которая еще не знала, как далеко мог зайти ее муж для защиты своей собственности.

Вряд ли это все еще имело какое-то значение. Просто она избавилась от бесцеремонного мужчины, который распоряжался ее жизнью. В то же время она была уверена, что между ее мужем и Стерлингом вообще не могло быть ничего общего. Граф Уайлдвуд всегда полагал, будто только ему одному известно, что лучше для рискнувших приблизиться к нему людей. Она не собиралась вступать в его близкое окружение.

Все же, несмотря на присущее ему высокомерие, Стерлинг выглядел несколько смущенным. Может быть, из чувства вины? Оливия нахмурилась, задумавшись. Что еще могло побудить его нанести ей визит сегодня вечером? Возможно, отец на сей раз поведал ему правду об обстоятельствах ее замужества, и Стерлингу наконец, через десять лет, открылась истина. Хотя теперь это не имело никакого значения и ничего не меняло.

Раздался предупредительный кашель Гиддингса.

Оливии нравилось, как ненавязчиво и деликатно Гиддингс возвещал о своем присутствии. Прежний дворецкий, да и все слуги прежнего состава, несмотря на профессионализм и высокую квалификацию, относились к ней с едва скрываемым пренебрежением, будто ставили себя выше ее. Что ж, им всем пришлось уйти.

Оливия выпрямилась и кивнула дворецкому.

— Лорд Уайлдвуд хочет переговорить с вами.

В глазах дворецкого промелькнула тревога.

— Я сделал что-то неугодное вам, миледи?

— Совсем нет, мне очень нравится, как вы управляете прислугой. И знаете, Гиддингс, если мне что-то в ваших действиях не понравится, я тут же скажу вам об этом сама. — Оливия сопроводила свои слова ободряющей улыбкой, затем ее лицо посерьезнело. — Вы осведомлены об обстоятельствах смерти моего покойного мужа?

Гиддингс медлил с ответом.

— Пожалуйста, будьте откровенны со мной.

— Осмелюсь сказать, что в Лондоне каждый знает об обстоятельствах кончины лорда Рэтборна.

— Да, обстоятельства довольно шокирующие, — пробормотала Оливия. — Мой отец внушил лорду Уайлдвуду мысль о существовании некоей угрозы моей безопасности. Это, конечно же, нелепость. Тем не менее считаю, что лучше согласиться с ним, чем вступать в пререкания. Поэтому буду весьма признательна, если вам удастся убедить его, что и вы, и все слуги примете необходимые меры предосторожности.

Гиддингс кивнул.

— Как пожелаете.

— А затем проводите лорда Уайлдвуда к выходу.

— Конечно, миледи. — Гиддингс снова кивнул и вошел в гостиную.

Оливия переборола желание подслушать их разговор и направилась назад в библиотеку. Вся эта затея, как и мысль об угрожающей ей опасности, представлялась ей абсурдной. Она никогда не чувствовала себя в большей безопасности, чем сейчас.

Она даже не признавала важности самого факта его прихода к ней, хотя не могла не отметить, что ей это было в какой-то степени приятно. В ходе долгих раздумий Оливия пришла к выводу, что ее жизнь была разделена на так или иначе связанные со Стерлингом этапы: время до того, как она полюбила его, короткий период, когда любила, и время после того, как любила. Сейчас наступал новый, четвертый этап, в котором не было места Стерлингу.

Не было места и любви.

Глава 3

Разделить постель со Стерлингом Харрингтоном.

Из тайного перечня желаний Оливии Рэтборн

Оливия отчетливо помнила, как девочкой навещала лондонский особняк двоюродной бабушки Уиломины. Ей недвусмысленно дали понять, что ни в коем случае не следует обращать внимание на непристойное изображение двоюродной бабушки Уиломины на картине, висевшей на стене в дальней гостиной. Однако едва ее предупредили об этом, как она почувствовала, что не может смотреть ни на что другое. Сейчас она испытывала то же самое чувство.

Несмотря на то что Оливия находила опасения Стерлинга безосновательными, после его визита она каждую ночь спала урывками. Постоянно просыпалась, реагируя на каждый скрип лестницы, каждый шаг слуг, да и любой другой звук, рожденный в глубине большого дома неизвестного года постройки, и едва ли слышимый при дневном свете, но пугающий в ночной темноте. В день визита Стерлинга она так и не восприняла всерьез его предупреждение, пока не отправилась спать. Тогда ей показалось, что она не слышит ничего, кроме таинственных, таящих угрозу звуков. Как ни уговаривала себя, звуки казались все более явственными, так что она была вынуждена встать, чтобы разобраться, что происходит. Чтобы не бродить по дому одной, Оливия подняла с постели вновь нанятую личную горничную, и они вместе отправились на «разведку», однако, естественно, ничего не обнаружили.

На следующую ночь она снова слышала шумы, но не захотела беспокоить кого бы то ни было и, вооружившись тяжелым подсвечником, потихоньку спустилась вниз. И опять не обнаружила ничего необычного, разве что служанку, кокетничавшую с лакеем в задней прихожей. Оливия испытала такое облегчение, что не стала обнаруживать свое присутствие, но на следующее утро сказала Гиддингсу, чтобы он предупредил молодых служанок, что подобное поведение может привести не только к увольнению, но и к другим нежелательным последствиям. Едва высказав, она отбросила идею держать пистолет у изголовья, и была рада этому. Боялась по неосторожности застрелить кого-нибудь из слуг.