Дел прикрыл глаза и еле сдержался, чтобы не расхохотаться. Похоже, Карен с самого начала планировала задержаться на денек в Каракасе...

Джип послушно ждал на стоянке — там, где он оставил его, улетая. Пока Рики размещал свои три чемодана, пытаясь оставить на заднем сидении местечко и для себя, Дел включил кондиционер — в машине было жарко, как в печке, хотя она и стояла в тени. По-хорошему нужно было бы подождать пару минут, пока там можно будет дышать, но ждать сил уже не было.

Он старался не дотрагиваться до Карен, даже лишний раз не смотреть на нее. Потом, в номере, когда поблизости никого не будет... все потом!

Внешне это выглядело как обычная светская беседа: Рики, не закрывая рта, восхищался всем, что видел вокруг, а Карен, сидя вполоборота, отпускала какие-то уместные в подобных случаях реплики. На самом деле ей хотелось только одного — чтобы этот тип куда-нибудь исчез.

Она прекрасно понимала, что Дел не любит проявлять свои чувства на людях; суховатый, сдержанный, немногословный — таким он всегда был при посторонних. Лишь глаза чуть теплели, когда он смотрел на нее, напоминая, что под этой сдержанностью и спокойствием прячется другой Дел — такой, каким только она знала его.

Она понимала, что по-настоящему они еще поздороваются, когда останутся вдвоем — но хотелось, чтобы это случилось поскорее...

Свободных номеров действительно было полно — туристский сезон еще не наступил. Дожидаясь ключа, Дел незаметно погладил ее по спине под жакетом и шепнул:

— Потерпи, маленькая. Уже немного осталось. — Получил ключ, кивнул Рики, подхватил чемодан — обернулся и улыбнулся. — Ну, пошли?

Он, как всегда, понимал ее, понимал, что ей уже невмоготу ждать и хочется обнять его, потрогать, погладить — или хоть за руку подержать. Но в лифте все еще было нельзя: чуть ли не на каждом этаже кабина останавливалась, кто-то выходил, входил; казалось, этот подъем длится бесконечно долго.

Номер оказался почти у самого лифта.


Теперь все было можно! И обнять, и потереться лицом о шершавую щеку, и вдохнуть его запах... Дел сжимал ее слишком сильно, почти до боли — но это было неважно, главное — чтобы не отпускал!

— Я очень соскучился... Я даже не думал, что могу так соскучиться, — сказал он, и она закивала, по-прежнему уткнувшись ему в щеку. — Хорошо, что ты приехала...

Карен снова кивнула.

Его рука поползла вверх, добралась до волос и запуталась в них. Наткнулась на бант, потрогала — не хотелось разрушать такую красоту, не рассмотрев ее сначала как следует. Дел прекрасно понимал, что все это — и новое платье, и босоножки, и золотистый лак на ногтях, и бант — предназначалось для него, чтобы он увидел и оценил.

— Ты очень красивая... Я при этом придурке даже сказать не мог.

— Тебе понравилось? Ты на меня почти не смотрел.

— Смотрел...

Они стояли, обнявшись, у самой двери. Можно было уже пройти в комнату, сесть — но не хотелось разъединяться даже на мгновение. Лишь когда в дверь внезапно постучали, Дел отпустил жену, глубоко вздохнул и сделал шаг назад.

— Ну что там еще?!

Оказалось, что принесли вещи Карен. Дав пятерку посыльному, он повесил табличку «Не беспокоить!» и захлопнул дверь.

— Фу-ух. Ну, теперь, кажется, все! — На ходу стаскивая пиджак и галстук, прошел в комнату и плюхнулся на диван, протянув руку Карен, стоявшей у окна. — Ну чего ты? Иди сюда!

Ждать долго не пришлось — она тут же оказалась рядом, уже босиком и без жакета, и уселась, поджав под себя ноги. Погладила его по щеке — Дел блаженно зажмурился, сполз пониже и уткнулся лбом, глазами, всем лицом в теплое шелковистое местечко между плечом и шеей. Почувствовал, как маленькие мягкие руки обнимают его, притягивая поближе, гладят, медленно перебирают волосы.

— Устал?

Он мотнул головой.

— Наверное. Сейчас пока не чувствую. Вот посижу так пару минут и пойду мыться. Я весь липкий и противный.

Услышал хихиканье: «липкий и противный» — это было ее выражение; так Карен говорила о себе, бегая в душ по нескольку раз на дню.

— Хорошо, что ты приехала. Это и есть твой сюрприз?

— Да... И еще... — она тихонько рассмеялась и уткнулась носом ему в макушку. — Еще я начала принимать таблетки.

Это тоже было приятной новостью — пока Карен кормила грудью, приходилось пользоваться презервативами. Он покивал, давая понять, что оценил новость.

Долго так сидеть было нельзя, начало тянуть в сон — за последние трое суток Дел спал от силы часов пять.

Он глубоко вдохнул и встал. Потянул за теплую руку — Карен как-то очень ловко крутнулась и оказалась рядом, прижавшись к нему спиной и запрокинув голову.

— Ну что, пойдешь со мной в душ? — спросил он, разворачивая ее к себе лицом.

— Ты же уста-ал!

— И уста-ал... и не спа-ал... и вообще с ног валюсь. Так ты уж пожалей меня, бедного, а то, чего доброго, упаду там — и помочь будет некому.

Она фыркнула, сморщила нос и поцеловала его в подбородок. Дел быстро наклонил голову, чтобы следующий поцелуй пришелся куда положено. И в этот момент в глаза ему бросилось нечто, чего он никак не ожидал увидеть!

Платье было открытым (слишком открытым, чтобы позволить глазеть на него посторонним мужикам!): низкий вырез, голая спина, плечи, пересеченные узенькими лямочками... И на плече, немного спереди — бабочка! Черт побери, она все-таки сделала себе татуировку!

Увидев его оторопелый вид, Карен обрадовалась.

— Заметил, наконец!

— Ты зачем это сделала? — спросил он растерянно. Она повернулась, чтобы ему было лучше видно, и пошевелила плечом — бабочка была ажурная, черная с голубым, совсем маленькая — чуть больше дюйма.

— Ну, как? Нравится?

— Ну, зачем ты? — повторил он, не зная, что еще сказать. Стоило бы, наверное, рассердиться, но уж очень у Карен был довольный вид.

Внезапно она рассмеялась.

— Де-ел, да это же переводная картинка! А ты что подумал — и, правда, татуировка?! — Он осторожно потрогал пальцем — на ощупь это место ничем не отличалось от окружающей теплой и гладкой кожи. — Месяц держаться будет — и можно мыться сколько угодно. Ты еще вторую не видел!

— Где?!

Карен захихикала.

Усталым Дел себя сейчас не чувствовал — скорее, слегка пьяным. Притиснул жену к себе, прижал как следует — так, что она пискнула — и отпустил; стащил рубашку и направился в ванную, предварительно очень серьезно сообщив:

— Не хочешь — не приходи. Но помни — ты не поддержала меня в трудную минуту!

Карен оказалась в ванной через минуту — если бы бант не запутался в волосах, вышло бы и еще быстрее. Остановилась у открытой дверки душевой кабины, несколько секунд смотрела на загорелую мускулистую блестящую от воды спину — потом легко дотронулась до нее. Дел стремительно обернулся; отступил к стенке, давая ей место. Она шагнула ближе, запрокинула голову и зажмурилась, подставляясь под прохладные струйки — и под его руки.

Открывать глаза было ни к чему. Он целовал ее, забыв обо всем, прижимая к себе так, что Карен чувствовала каждый дюйм его жесткого мускулистого тела. Так целовать умел только он — жадно, самозабвенно, неистово, заставляя ее сердце биться все чаше и чаще. Голова кружилась, она уже еле стояла на ногах, с каждым мгновением все острее чувствуя, как тело наливается знакомой горячей тяжестью...

Неожиданно Дел отступил на шаг, тяжело дыша и держа ее за плечо — словно она могла куда-то деться.

— Пойдем... тут скользко... пойдем!

Куда — было ясно; кровать, диван — главное, чтобы поближе.

Мокрые, как тюлени, они вывалились из ванной, на мгновение остановились, чтобы еще поцеловаться — и рухнули на диван. Откровенное нетерпение в глазах жены подстегивало Дела; он одним резким движением проник в нее и чуть не сошел с ума от вырвавшегося у Карен низкого горлового вскрика. Почувствовал, как она сжала его — да, вот теперь он по-настоящему вернулся домой!

Широко открытые глаза, ноги, обвившиеся вокруг его бедер... Все это было привычно — и прекрасно, как в мальчишеском сумасшедшем сне. И лучше — потому что это был не сон!

Подаваясь вперед быстрыми резкими толчками, внезапно он вонзился до предела и замер на секунду. Поцеловал Карен в шею — грубо, до боли — зная, что эта боль сейчас желанна ей, и снова начал двигаться — глубоко, сильно, почти выходя и снова возвращаясь, стремясь приблизить развязку — и надеясь оттянуть ее еще хоть на мгновение.

Но мгновения уже не было — он почувствовал, как Карен, запрокинув голову, содрогается, вцепившись в его волосы. И взорвался, вскрикнул, зарычал, застонал — все вместе — все... все!

Где-то далеко-далеко отчаянно билось сердце, и легкие пытались вдохнуть хоть малую толику воздуха — но здесь, не с ним... потому что его не было... потому что он кончился... весь... и силы тоже... Непонятно как, но все-таки он сумел немного сползти в сторону, чтобы не раздавить теплое тело, бессильно распростертое под ним...

Карен старалась лежать неподвижно — уткнувшись носом ей под мышку, Дел спал, продолжая и во сне крепко сжимать ее обеими руками.

Однажды она смотрела какой-то фильм «про любовь» — и вдруг подумала, что никогда не была влюблена. И никогда не мечтала ни о любви, ни о прекрасном принце.

Ей было тринадцать лет... и четырнадцать... и девочки в школе таинственно шушукались: «А он посмотрел...». «А я ему говорю...». И бегали на танцы, стараясь выглядеть повзрослее, и пересылали записочки, и «умирали» по кому-то. А ей было непонятно — о чем это они? И странно, что они еще такие... дети.

Пятнадцать лет... и шестнадцать... и семнадцать... Тогда она мечтала только об одном: о месте, где можно ничего не бояться. Или о том, чтобы найти много-много денег и самой себе сделать такое место — скажем, домик где-нибудь в лесу, где нет людей. И чтобы там обязательно было тепло...

Как давно это было! Даже порой казалось, что вообще не с ней, что вся ее жизнь началась с того самого дня, когда незнакомый мужчина протянул ей руку и сказал: «Ты можешь подняться? Тогда пошли!»

А теперь он спал рядом — самый главный, самый нужный, самый любимый — человек, ставший всем ее миром. И она прислушивалась к его ровному сонному дыханию и чувствовала себя счастливой, потому что знала, что он откроет глаза, увидит ее — и улыбнется...


ГЛАВА ПЯТАЯ


Он проснулся — Карен почувствовала это по тому, как напряглось его тело. Медленно поднял голову и уставился на нее сонными глазами. Тихо сказал:

— Я, кажется, позорно заснул... — но ленивая довольная улыбка, появившаяся на его губах, противоречила этим словам.

— Почему — позорно? — рассмеялась она.

— А я не собирался спать. И тебя, небось, придавил.

— Ничего не придавил.

Они поерзали, перераспределяясь, и устроились поудобнее — Дел лежал на спине, закинув руку за голову; второй рукой он прижимал к себе Карен, ее щека уютно примостилась на его плече.

— А где все-таки вторая бабочка? — с любопытством спросил он.

— Ты так и не заметил? — огорчилась она. — Сейчас покажу — заодно одеяло принесу! — Вылезла из-под руки, встала на колени в ногах. — Ну, видишь?

Бабочка — чуть меньше той, что на плече — красовалась выше и правее треугольника золотистых курчавых волос, словно примеривалась сесть на него, как на диковинный цветок. Смотрелось это так, что Дел аж зажмурился.

Увидев, что произвела впечатление, Карен хихикнула, сползла с его ног и убежала в спальню, но через минуту вернулась с одеялом и снова устроилась на плече, весело поблескивая глазами — в тепле и уюте.

— Ты с самого начала хотела, чтобы мы здесь ночевать остались — все эти соблазнительные одежки и бабочки на то и рассчитаны? — спросил он.

Она пожала плечами и кивнула.

— То-то Лори так спокойно восприняла, когда я ей сказал, что мы до завтра задержимся...

— А ты ей звонил?

— Да, тебя не было дома, и я забеспокоился, не случилось ли чего-нибудь. А она сказала, что подвернулась оказия и ты поехала меня встречать. Кстати, что это за оказия?

— Без комментариев, — заявила Карен, наморщив веснушчатый нос.

— Это еще что такое?!

— Это я — и здесь. А все остальное тебе знать не положено!

— Пытать буду!

Она гордо отвернулась. Дел приступил к пытке — перевернул ее на спину, навалился всем весом и поерзал.

— Говори немедленно!

Карен продолжала героически молчать, сопя и изо всех сил стараясь не рассмеяться. Тогда он решил действовать по-хорошему — перевернулся на спину, так, что она оказалась сверху, и пообещал:

— Я не буду на тебя сердиться, честное слово. Ну, давай, выкладывай!