Его взгляд упал на раскрытую книгу, лежавшую на столе между ним и Грейс.

— Чем вам не нравится эта картина? — Джек не назвал бы «Капризницу» своей любимой работой Ватто, но он не видел в ней ничего дурного.

— Даме неприятен ее кавалер, — тихо произнесла Грейс, рассматривая книгу, и Джек с удивлением заметил резкую складку у нее на лбу. Что это? Тревога? Гнев? Кто знает… — Женщине противны ухаживания мужчины, — добавила Грейс. — Но он и не думает остановиться. Посмотрите на его лицо.

Джек внимательнее пригляделся к изображению и понял, что хотела сказать Грейс. Качество иллюстраций оставляло желать лучшего, и Джек не решился бы судить, насколько репродукция отличается от оригинала. Едва ли краски сохранили первозданный оттенок, но линии казались четкими. В выражении лица мужчины было что-то хитрое, коварное. И все же…

— Не правильнее ли было бы сказать, что вам неприятна не сама картина, а ее сюжет?

— А в чем разница?

Джек на минуту задумался. Ему давно не приходилось участвовать в интеллектуальных беседах.

— Возможно, художник хотел вызвать у зрителя именно это чувство. Негодование. Он изображает сцену обольщения в мельчайших подробностях, однако это вовсе не значит, что он одобряет происходящее на холсте.

— Возможно. — Губы Грейс сжались в одну тонкую линию, уголки рта скорбно опустились. Такой Джек ее еще не видел. Он огорченно нахмурился. Эта горькая гримаса старила ее, придавая тонким чертам выражение унылой покорности и разочарования. Грейс выглядела глубоко несчастной — казалось, она никогда больше не рассмеется.

Ее погасшие глаза смотрели устало, будто Грейс смирилась со своим горем, притерпелась к боли.

— Вам вовсе не обязательно восхищаться этой картиной, — мягко заметил Джек.

Горькая складка у ее губ разгладилась, но в глазах застыла печаль.

— Да, — кивнула Грейс, а затем, словно желая сменить тему, наклонилась и перевернула страницу. — Я, конечно, слышала о месье Ватто, он прославленный художник, и все же… О! — Джек улыбнулся, Грейс перевернула страницу не глядя, но он успел увидеть иллюстрацию. — О Боже!

— А вот это уже Буше, — с удовольствием объявил он.

— Это не… Я никогда… — Глаза Грейс широко распахнулись, превратившись в две огромные синие луны. Губы изумленно приоткрылись, а щеки… Джек едва удержался от желания обмахнуть их ладонью, как веером, так жарко они пылали.

— Мари-Луиза О'Мерфи, — произнес он нараспев. Грейс в ужасе подняла глаза от книги.

— Так вы ее знаете?

Джеку не стоило смеяться, однако он не смог удержаться.

— Каждый школьник знает ее. Вернее, о ней, — поправился он. — Кажется, бедняжка не так давно скончалась. Успев впасть в детство, не бойтесь. Как ни прискорбно, по возрасту она годилась мне в бабушки.

Он любовно оглядел женщину, соблазнительно раскинувшуюся на оттоманке. Обнаженная — восхитительная, бесподобная, великолепная в своей совершенной наготе, — она лежала на животе, слегка выгнув спину, опираясь на бархатный подлокотник дивана и глядя поверх него. Художник изобразил натурщицу в профиль, но на картине была отчетливо видна упоительная, бесстыдная ложбинка между ягодицами, а ноги…

Джек счастливо вздохнул, уносясь мыслями в прошлое. Ох уж эти ноги… широко раздвинутые, они так и притягивали взгляд, будоража воображение. Джек был далеко не единственным школьником, жаждавшим устроиться на диване точно между ними.

Сколько юных шалопаев потеряло невинность с Мари-Луизой — в своих мечтах, разумеется, и все же… Интересно, сознавала ли она, какую волнующую миссию несла все эти годы?

Джек перевел взгляд на Грейс. Ее взгляд бы прикован к книге. Возможно, и ее при виде молодой куртизанки смущают нескромные мысли, с надеждой подумал Джек.

— Вы никогда прежде не видели эту картину, «Отдыхающая девушка»? — прошептал он. Грейс покачала головой, продолжая потрясенно разглядывать фигуру женщины. — Луиза О'Мерфи была фавориткой французского короля, — рассказал Джек. — Говорят, Людовик XV увидел один из ее портретов работы Буше (не эту картину, возможно, миниатюру) и решил сделать натурщицу своей любовницей.

Губы Грейс приоткрылись, она словно хотела что-то сказать, но промолчала.

— Мари-Луиза выросла на улицах Дублина, — усмехнулся Джек. — По крайней мере так я слышал. Да и где еще можно обзавестись фамилией О'Мерфи? — Он тихо вздохнул, с нежностью перебирая воспоминания. — Мы всегда страшно гордились тем, что она одна из нас.

Джек поднялся и, встав позади Грейс, заглянул через ее плечо.

— Мадемуазель О'Мерфи вызывающе соблазнительна, правда? — вкрадчиво произнес он, отлично сознавая, что его жаркий шепот, точно поцелуй, щекочет кожу Грейс.

Девушка растерянно молчала, не зная, что ответить, но Джека это нисколько не заботило. Он вдруг обнаружил, что Грейс, рассматривающая изображение куртизанки, представляет зрелище куда более эротичное, чем сама картина.

— Мне всегда хотелось увидеть этот портрет в оригинале, — задумчиво заметил Джек, — кажется, он сейчас в Германии. В Мюнхене. Но, увы, мне так и не довелось побывать там.

— Я никогда не видела ничего подобного, — прошептала Грейс.

— Картина завораживает.

Грейс кивнула.

Джек пристально вгляделся в ее лицо. Как бы ему хотелось проникнуть в ее мысли! Если сам Джек всегда мечтал улечься между роскошными бедрами Мари-Луизы, то, может быть, Грейс раздумывает сейчас, каково это — быть куртизанкой? Возможно, даже воображает себя на месте мадемуазель О'Мерфи? Лежащей на диване, выставляющей напоказ свое обнаженное тело, предающейся неге под жадными взглядами мужчины.

Единственного мужчины. Его самого.

Он никогда не позволил бы другому увидеть ее нагой.

Джек вдруг необычайно остро ощутил тишину в комнате. Тишину, нарушаемую лишь его прерывистым дыханием. Прислушавшись, он различил и дыхание Грейс, тихое, едва уловимое, оно становилось все чаще с каждым ударом сердца.

Его захлестнула волна желания. Грейс… Вот бы увидеть ее распростертой на смятых простынях подобно девушке на картине. Сорвать с нее одежду, покрыть поцелуями все ее тело, от макушки до пальцев ног.

Жажда обладания сводила его с ума. Грейс… Джек неожиданно явственно ощутил в ладонях нежную тяжесть ее бедер, послушно раскрывающихся навстречу его поцелуям, их мускусный жар, нежную шелковистость кожи.

— Грейс, — прошептал Джек.

Она не смотрела на него. Ее взгляд не отрывался от книги. Розовый кончик языка на мгновение показался и исчез, оставив влажный след на верхней губе.

Грейс и не подозревала, какое действие произвел этот невинный жест на Джека.

Он наклонился и сжал ее пальцы.

Грейс не отшатнулась. Не отняла руки.

— Потанцуйте со мной, — попросил Джек и, обхватив запястье Грейс, легко потянул ее за собой.

— Как? Без музыки? — отозвалась она, поднимаясь. В ее широко распахнутых синих глазах не было и тени сомнения.

— Мы сами напоем мелодию. — Джек произнес вслух те слова, что Грейс успела прочитать в его сердце.

Она могла бы сказать «нет», когда пальцы Джека коснулись ее руки. Или когда Джек притянул ее к себе, заставив встать с кресла. Наконец, когда он пригласил ее на танец без музыки — едва ли можно найти более убедительный повод для отказа.

Но она этого не сделала.

Не смогла.

Ей следовало сказать «нет», но она не захотела.

И теперь она легко скользила по комнате в объятиях Джека, под его тихое мурлыканье — напеваемую вполголоса мелодию вальса. На официальном балу их объятие показалось бы чересчур фривольным — Джек слишком тесно прижимал к себе Грейс, и с каждым шагом расстояние между ними все уменьшалось.

— Грейс… — Это был уже не шепот, а страстный хриплый стон.

Не в силах сдержаться, Джек впился поцелуем в ее губы. И Грейс отвечала ему с тем же неистовством. Боже праведный, она и не знала, что желание может быть таким сильным, всепоглощающим! Ей хотелось слиться с Джеком в единое целое, раствориться в нем, забыв обо всем на свете, ощутить, как сплетаются их разгоряченные тела.

«Все, — мысленно говорила она, — все, что ты захочешь». Потому что Джек, конечно же, видел, что с ней творится. Женщина из книги, любовница французского короля, словно околдовала ее. Заворожила. Как иначе объяснить это томление? Грейс хотелось лежать на диване обнаженной, ощущать прикосновение шелковистой парчи, трущейся о живот, и прохладное дуновение ветерка, овевающего спину.

Раскинуться на простынях, чувствуя кожей, как мужчина жадно пожирает ее глазами. Тот единственный мужчина, что занимал все ее мысли. Только он.

— Джек, — выдохнула она, прижимаясь к нему всем телом, желая ощутить силу его рук и страстность объятий. Поцелуй не утолил, а лишь распалил ее жажду.

Джек на мгновение замер, будто удивленный внезапным порывом Грейс, но тотчас стряхнул оцепенение и, закрыв дверь ногой, прижал девушку к стене. Теперь их поцелуй стал еще неистовее.

Грейс пришлось подняться на цыпочки, она задыхалась. Джек так сильно притиснул ее к стене, что, казалось, будь ее голова на дюйм выше, ноги повисли бы в воздухе. Поцелуй лишил ее сил, и когда Джек оторвался от ее губ, Грейс едва держалась на ногах. Ее голова безвольно запрокинулась, спина выгнулась, выставляя напоказ вздымающуюся грудь.

Джек целовал ее и прежде, но на этот раз все быль иначе. Раньше Грейс робко ждала поцелуя, а сейчас…

Она точно пробудилась ото сна, долго сдерживаемые желания хлынули потоком, заполняя ее какой-то странной яростью и силой. И нетерпением, стремлением удержать утекающую сквозь пальцы жизнь.

— Джек… Джек… — бессвязно повторяла она его имя, не находя иных слов. — Джек… — шептала она, перебирая шелковистые завитки его волос. Джек вцепился зубами в корсаж ее платья и потянул вниз, его пальцы уже нащупали пуговицы у нее на спине и ловко освобождали их от петель.

Но Грейс была не в силах ждать, ее обуревала жажда действия.

— Позволь мне, — пролепетала она, взявшись за ворот его рубашки. Грейс сползла по стене вниз, увлекая Джека за собой, пока оба они не оказались на полу. С жадной поспешностью она справилась с пуговицами и сорвала с него сорочку.

В первое мгновение у нее перехватило дыхание. Она лишь молча изумленно разглядывала Джека. Потом ее ладонь робко легла ему на грудь, туда, где отбивало бешеные удары сердце, и с приоткрытых губ Грейс сорвался восхищенный вздох. Ее пальцы медленно скользнули вверх, затем вниз, наслаждаясь удивительным, незнакомым ощущением, но в следующий миг Джек грубо схватил ее за руку.

— Грейс… — Он мучительно сглотнул, пальцы его дрожали.

Грейс подняла глаза, ожидая продолжения фразы. Джек мог бы одним лишь взглядом подчинить ее себе, добиться всего, чего угодно. Одно его прикосновение, и она готова была растаять, как лед под лучами солнца. Интересно, сознавал ли Джек свою власть над ней?

— Грейс, — повторил он, с трудом переводя дыхание, — я не смогу остановиться.

— Мне все равно.

— Нет, не все равно. — Его голос сорвался на хрип, и это лишь разожгло желание Грейс.

— Но я хочу этого, — взмолилась она. — Хочу больше всего на свете.

Лицо Джека исказилось, словно его терзала та же боль, что и ее. Он сжал руку Грейс и со странным, смятенным выражением посмотрел ей в глаза. Их взгляды скрестились.

Именно в это мгновение Грейс поняла, что любит Джека. Кто знает, как он сумел околдовать ее и в чем его секрет? Джек изменил ее, и за это она любила его еще сильнее.

— Я не могу принять от тебя этот дар, — хрипло шепнул он. — Только не так.

«Тогда как?» — хотелось крикнуть Грейс, однако уцелевшие крупицы здравого смысла подсказывали ей, что Джек прав. У нее имелось не много того, чем стоило дорожить в этом мире. Все ее ценности можно пересчитать по пальцам, крошечные жемчужные сережки, принадлежавшие матери, семейная Библия, любовные письма родителей друг к другу. Но главное ее сокровище — честь. Отдать себя мужчине, который никогда не станет ее мужем, — безумие. Если Джек — будущий герцог Уиндем, он не сможет жениться на ней, они оба это понимали. Грейс мало что знала о детстве Джека и о полученном им воспитании, однако не сомневалась, что ему знакомы нравы высшего общества. Конечно же, он сознает, чего от него ожидают.

Джек обхватил ее лицо ладонями. Его глаза светились такой нежностью, что у Грейс подступил ком к горлу.

— Бог свидетель, — прошептал он, повернув Грейс к себе спиной, чтобы легче было застегнуть пуговицы на платье, — для меня это было самое трудное решение в жизни.

Каким-то чудом Грейс нашла в себе силы улыбнуться. Или по крайней мере не заплакать.


Позднее тем же вечером Грейс зашла в розовую гостиную в поисках писчей бумаги. Старухе внезапно взбрело в голову написать письмо сестре, великой герцогине крохотного европейского государства, название которого Грейс затруднялась даже произнести, не то что запомнить.